— Где-то здесь.
— Где-то здесь?! — Парень захлопал глазами, обозревая зловонные кучи отбросов.
— Сегодня утром мы бросали мусор вон в ту кучу. — Служанка указала перстом на один из ближайших отвалов. — Желаю тебе успеха.
— А ты мне не поможешь?
Брисеида уничижительно посмотрела на Ромашкина, нарочито брезгливо подобрала полу хитона и покинула помойку, не удостоив парня ответом.
— Если у них тут такие служанки... — пробормотал Аполлон. — А! Небось, пленная из знати!
Раздевшись до трусов, студент занялся археологией. За половину дня, которую он провёл на свалке, его посетили многие из давешних собутыльников и целые толпы рядовых бойцов. Всякий считал своим долгом посмеяться над сумасшедшим пришельцем.
Молва о настоящем имени чужака молнией разнеслась по лагерю, поэтому большинство шуток касались златокудрого бога и его чернявенького тёзки. Феб являлся покровителем Трои, а значит само словосочетание «Аполлон, копающийся в отбросах» вызывало приступы хохота.
— Вы не боитесь его кары? — попробовал утихомирить шутников студент.
— Неа, — гордо заявил один из солдат. — Мы под защитой сиятельной Афины!
Парень изрядно нервничал, всё-таки неприятно быть посмешищем, к тому же проклятый черепок никак не находился. Волны грубого хохота и зной заставляли Аполлона краснеть.
В разгар спонтанного чемпионата по военному остроумию помойку почтил визитом Одиссей.
— Не обращай внимания, чужанин, — посоветовал он Ромашкину. — Иногда великое дело начинается с зазорного занятия. Сладкоголосая кифара поёт при помощи жил, извлечённых из убитого быка. Только разве кто вспомнит, внимая прекрасной музыке, что у её истоков стоит кровавый мясник, копавшийся в рассечённой туше? Будет время, заходи, погости.
Потянув носом местный воздух, царь Итаки поспешил покинуть свалку. Умаявшийся студент испытал чувство благодарности Одиссею. Какая-никакая, а поддержка.
Агамемнон и Менелай также отметились в ароматном театре одного актёра.
— Вотще опомоился ты, тёзка Феба! — сказал царь Микен. — Что тебе проку в обломке глиняной чаши?
Ромашкин и сам сильно засомневался в необходимости отыскать черепок, но вспомнил момент пророчества Калхаса и то, как озарилось и остекленело лицо прорицателя, как торжественно и гулко исторгались из впалой груди слова... Нет, а вдруг всё-таки старец не врал, и его устами говорило что-то сверхъестественное?
Сознание отказывалось принять этот бред: Троя, греки, предсказания... Ленка где-то здесь, возвращение, жертвенная чаша... Но студенты — народ суеверный, для самоуспокоения лучше сделать, как вещун велел.
— Скудоумец Синон передал нам твой разговор с Калхасом, — продолжил меж тем Агамемнон. — Не всё он понял, но говорит, без тебя нам не одолеть Трою. Так ли это?
— Так, так, — сказал Аполлон, не прерывая раскопок. — Ну и мусорите же вы...
— Ты с нами пировал, чужак, — заметил Менелай.
Студент встал, разогнул ноющую спину.
— Где-то здесь?! — Парень захлопал глазами, обозревая зловонные кучи отбросов.
— Сегодня утром мы бросали мусор вон в ту кучу. — Служанка указала перстом на один из ближайших отвалов. — Желаю тебе успеха.
— А ты мне не поможешь?
Брисеида уничижительно посмотрела на Ромашкина, нарочито брезгливо подобрала полу хитона и покинула помойку, не удостоив парня ответом.
— Если у них тут такие служанки... — пробормотал Аполлон. — А! Небось, пленная из знати!
Раздевшись до трусов, студент занялся археологией. За половину дня, которую он провёл на свалке, его посетили многие из давешних собутыльников и целые толпы рядовых бойцов. Всякий считал своим долгом посмеяться над сумасшедшим пришельцем.
Молва о настоящем имени чужака молнией разнеслась по лагерю, поэтому большинство шуток касались златокудрого бога и его чернявенького тёзки. Феб являлся покровителем Трои, а значит само словосочетание «Аполлон, копающийся в отбросах» вызывало приступы хохота.
— Вы не боитесь его кары? — попробовал утихомирить шутников студент.
— Неа, — гордо заявил один из солдат. — Мы под защитой сиятельной Афины!
Парень изрядно нервничал, всё-таки неприятно быть посмешищем, к тому же проклятый черепок никак не находился. Волны грубого хохота и зной заставляли Аполлона краснеть.
В разгар спонтанного чемпионата по военному остроумию помойку почтил визитом Одиссей.
— Не обращай внимания, чужанин, — посоветовал он Ромашкину. — Иногда великое дело начинается с зазорного занятия. Сладкоголосая кифара поёт при помощи жил, извлечённых из убитого быка. Только разве кто вспомнит, внимая прекрасной музыке, что у её истоков стоит кровавый мясник, копавшийся в рассечённой туше? Будет время, заходи, погости.
Потянув носом местный воздух, царь Итаки поспешил покинуть свалку. Умаявшийся студент испытал чувство благодарности Одиссею. Какая-никакая, а поддержка.
Агамемнон и Менелай также отметились в ароматном театре одного актёра.
— Вотще опомоился ты, тёзка Феба! — сказал царь Микен. — Что тебе проку в обломке глиняной чаши?
Ромашкин и сам сильно засомневался в необходимости отыскать черепок, но вспомнил момент пророчества Калхаса и то, как озарилось и остекленело лицо прорицателя, как торжественно и гулко исторгались из впалой груди слова... Нет, а вдруг всё-таки старец не врал, и его устами говорило что-то сверхъестественное?
Сознание отказывалось принять этот бред: Троя, греки, предсказания... Ленка где-то здесь, возвращение, жертвенная чаша... Но студенты — народ суеверный, для самоуспокоения лучше сделать, как вещун велел.
— Скудоумец Синон передал нам твой разговор с Калхасом, — продолжил меж тем Агамемнон. — Не всё он понял, но говорит, без тебя нам не одолеть Трою. Так ли это?
— Так, так, — сказал Аполлон, не прерывая раскопок. — Ну и мусорите же вы...
— Ты с нами пировал, чужак, — заметил Менелай.
Студент встал, разогнул ноющую спину.
— Я вчера появился, а вы тут уже целую свалку устроили.