— Ну, кажется, в царстве мрачного Аида пополненьице, — пробормотал могучий владетель Аргоса, всматриваясь в посиневшее лицо Аполлона Ромашкина.
Фиолетовые губы, кровь, выступившая в их уголке. Амба.
— Доспех гниловат, — строго заметил Одиссей.
— Для верности, — усмехнулся Диомед и зашагал к столу, где его ждал победный кубок весёлого вина.
Царь Итаки покачал головой, отвернулся от тела незадачливого чужака, и тут Ромашкина скрутила жесточайшая судорога, тело выгнулось дугой, поверженный насмерть парень закричал, как кричат от боли, и обмяк.
Одиссей подскочил к Аполлону, в два приёма сорвал дырявый нагрудный доспех и замер, широко раскрыв глаза и рот.
Подбежавший Диомед тоже вытаращился на чужака.
На груди никакой раны не было.
Сознание Ромашкина словно колыхалось в тёмном бездонном колодце. Парню почудился лев, раздирающий ему грудь, потом льва снёс поток диковинных рыб, слившихся в пёструю ленту, затем Аполлон вдруг перенёсся в детство, на первые свои соревнования по самбо. В самом дебюте юный Полька проиграл: не собрался и на первых же секундах поединка допустил досадную ошибку. Ловкий паренёк из конкурирующего клуба провёл наглейший захват и стремительно «выдернул» Ромашкина на себя. Спохватившийся Аполлон стал пятиться и пропустил переднюю подножку.
И вот теперь, когда нечеловеческая боль взорвалась в груди и также стремительно исчезла, студент Ромашкин ощутил чрезвычайную досаду сродни той, детской. Жаль было не проигрыша, а того, что бездарно лопухнулся. Тюфячок...
«Быть готовым с первого мгновения схватки — вот чего не хватило! И больше так лажать ни в коем разе нельзя!» — разъярился на себя студент.
По телу разлилась решимость и необоримая энергия.
Парень открыл глаза, схватил за нос наклонившегося над ним Диомеда, потянул через себя.
Растерявшийся воин послушно кувыркнулся, Аполлон же перекатился вслед, очутился на груди врага, выхватил меч и приставил к горлу царя Аргоса.
Греки ахнули. Одиссей изумлённо развёл руками:
— Победил чужанин.
— Слава Аполлону! — грянули бойцы, которым было всё равно за кого, лишь бы грянуть.
Позже, когда лазутчики, подслушивавшие, что творится в ахейском стане, доложили царю Трои, дескать, проклятые данайцы с преогромным воодушевлением славили златокудрого Аполлона, мудрый Приам погрузился в мрачные думы. Лучезарный Феб считался одним из покровителей Троады, её заступников, но откуда такая любовь к нему у ненавистных греков?.. С тяжёлым сердцем поглядел мудрый царь на прекрасную Елену, и спрятал лицо в ладони.
«Вернуть, вернуть Менелаю женщину, которая вскружила голову моему Парису, а недавно и свела его в царство Аида, — думал Приам. — Вернуть всё. Остановить наглых данайских разбойников, разоривших окрестности милой Трои. Пусть забирают и проваливают. Довольно смертей. Сначала выкрали Палладий, теперь заручились поддержкой Аполлона. Город постепенно остаётся без божественного присмотра. Пора спасать людей».
А греки провели вечер в куда более весёлом настроении, пировали, хотя и без должного усердия.
Все сочли Аполлона Ромашкина если не богом, то сыном какого-нибудь могущественного небожителя. Разве мог простой смертный восстать после удара копьём в грудь? А где же рана?
— Представляешь, друг мой Одиссей, — жаловался Диомед. — Когда меч оказался у моего горла, я заглянул в глаза чужанина и увидел там самого Танатоса!
Фиолетовые губы, кровь, выступившая в их уголке. Амба.
— Доспех гниловат, — строго заметил Одиссей.
— Для верности, — усмехнулся Диомед и зашагал к столу, где его ждал победный кубок весёлого вина.
Царь Итаки покачал головой, отвернулся от тела незадачливого чужака, и тут Ромашкина скрутила жесточайшая судорога, тело выгнулось дугой, поверженный насмерть парень закричал, как кричат от боли, и обмяк.
Одиссей подскочил к Аполлону, в два приёма сорвал дырявый нагрудный доспех и замер, широко раскрыв глаза и рот.
Подбежавший Диомед тоже вытаращился на чужака.
На груди никакой раны не было.
Сознание Ромашкина словно колыхалось в тёмном бездонном колодце. Парню почудился лев, раздирающий ему грудь, потом льва снёс поток диковинных рыб, слившихся в пёструю ленту, затем Аполлон вдруг перенёсся в детство, на первые свои соревнования по самбо. В самом дебюте юный Полька проиграл: не собрался и на первых же секундах поединка допустил досадную ошибку. Ловкий паренёк из конкурирующего клуба провёл наглейший захват и стремительно «выдернул» Ромашкина на себя. Спохватившийся Аполлон стал пятиться и пропустил переднюю подножку.
И вот теперь, когда нечеловеческая боль взорвалась в груди и также стремительно исчезла, студент Ромашкин ощутил чрезвычайную досаду сродни той, детской. Жаль было не проигрыша, а того, что бездарно лопухнулся. Тюфячок...
«Быть готовым с первого мгновения схватки — вот чего не хватило! И больше так лажать ни в коем разе нельзя!» — разъярился на себя студент.
По телу разлилась решимость и необоримая энергия.
Парень открыл глаза, схватил за нос наклонившегося над ним Диомеда, потянул через себя.
Растерявшийся воин послушно кувыркнулся, Аполлон же перекатился вслед, очутился на груди врага, выхватил меч и приставил к горлу царя Аргоса.
Греки ахнули. Одиссей изумлённо развёл руками:
— Победил чужанин.
— Слава Аполлону! — грянули бойцы, которым было всё равно за кого, лишь бы грянуть.
Позже, когда лазутчики, подслушивавшие, что творится в ахейском стане, доложили царю Трои, дескать, проклятые данайцы с преогромным воодушевлением славили златокудрого Аполлона, мудрый Приам погрузился в мрачные думы. Лучезарный Феб считался одним из покровителей Троады, её заступников, но откуда такая любовь к нему у ненавистных греков?.. С тяжёлым сердцем поглядел мудрый царь на прекрасную Елену, и спрятал лицо в ладони.
«Вернуть, вернуть Менелаю женщину, которая вскружила голову моему Парису, а недавно и свела его в царство Аида, — думал Приам. — Вернуть всё. Остановить наглых данайских разбойников, разоривших окрестности милой Трои. Пусть забирают и проваливают. Довольно смертей. Сначала выкрали Палладий, теперь заручились поддержкой Аполлона. Город постепенно остаётся без божественного присмотра. Пора спасать людей».
А греки провели вечер в куда более весёлом настроении, пировали, хотя и без должного усердия.
Все сочли Аполлона Ромашкина если не богом, то сыном какого-нибудь могущественного небожителя. Разве мог простой смертный восстать после удара копьём в грудь? А где же рана?
— Представляешь, друг мой Одиссей, — жаловался Диомед. — Когда меч оказался у моего горла, я заглянул в глаза чужанина и увидел там самого Танатоса!
— Не поминай бога смерти понапрасну, — увещевал друга царь Итаки. — Тебе помстилось.