— Глаза те же.
— Вы сказали тогда…
— Контактные линзы, — ответила Валери Рот. — Помните? Я потеряла свои контактные линзы и ждала новые.
— Я помню. Только сейчас ваши глаза зеленого цвета.
— Просто сейчас у меня зеленые контактные линзы. И коричневые тоже есть. И черные, и голубые. Можно заказать любые цвета.
Официант принес чай.
Боллинг поспешно откашлялся.
— В двух словах, господин Гиллес. Парадихлорбензол. Основной производитель у нас, в Байере, — он тяжело вздохнул. — ФРГ есть еще четыре фирмы. Продукт сильно ядовит и вызывает раковые заболевания. Его, конечно, можно обезвредить, но это слишком дорого. Парадихлорбензол назван товаром народного хозяйства, который используется как гигиеническое средство для уничтожения неприятного запаха в помещениях. Фрау Рот уже кое-что по теле…
Он тяжело задышал. Поднялся. Пробормотал: «Извините». Вытащил из кармана бутылочку, поднес ее ко рту и быстро пошел по направлению к гардеробу и туалетным комнатам.
— Что с ним? — испуганно спросил Гиллес.
— Астма, — ответила Валери Рот. — Профессиональное заболевание. Заработал в лаборатории. Получает пенсию по инвалидности — в сорок шесть лет. Иногда несколько дней все бывает нормально. Потом приступ повторяется.
Рядом смеялись две дамы в шляпках, похожих на горшки. Дамы ели пирожные и пили кофе.
Официант прошел мимо, поинтересовавшись:
— Все в порядке?
Гиллес кивнул.
— Господин болен? Может быть, вызвать врача?
— Спасибо. Нет необходимости, — ответила Валери Рот. — Очень любезно с вашей стороны.
Типичный случай революционного подсознания, подумал Боллинг. Измученный приступом, он сидел на табурете в вестибюле возле туалетной комнаты. Всего пять минут смотрю на этого Гиллеса, и мне уже не хватает воздуха. Неприятная история. Но, может быть, он не узнает, что к чему.
Было время, когда профессор Ганц вспоминал о нем, и я говорил: «Профессор, вы настолько известны, что просто не можете позволить себе этого».
— Чего? — спросил как-то Ганц.
— Пригласить Гиллеса.
— Почему?
— Чего? — спросил как-то Ганц.
— Пригласить Гиллеса.
— Почему?
— Пригласить любого искреннего и справедливого человека — пожалуйста. Но Филиппа Гиллеса!
И Марвин сказал мне как-то: «Не говори ерунды».
— Это не ерунда! — ответил я. — Это правда.
— Ты прочел хотя бы одну его книгу?
— Ни одной строчки! И по собственной воле никогда этого не сделаю.
— Но ты все знаешь о нем, да? — спросил Марвин.
— Да, — ответил я. — Я, в конце концов, интересуюсь литературой. И того, что наши критики пишут об этом Гиллесе, мне вполне достаточно. И даже более чем!
Это очень неприятно, но это так.
Большая часть высокого здания по Герихштрассе, 2, где размещались городской и земельный суды, перестраивалась. Здесь было очень шумно. Судебный исполнитель Франц Кулике рассказывал анекдот швейцару у дверей.
— Что появляется у женщины, долгие годы пользующейся интим-спреем, Густав?
— Что? — переспросил швейцар Густав.
— Озоновая дыра, — ответил Кулике и расхохотался так, что даже поперхнулся.
— Тише, — прошипел Густав. — Здесь Гольдштайн.
К ним подходила хрупкая светловолосая женщина в бледно-зеленом летнем костюме.
Кулике выскочил из швейцарской.
— Фрау доктор, я жду вас. Господин прокурор Ритт сказал, чтобы я проводил вас, когда вы придете.
— Я найду дорогу, господин Кулике, — сказала Мириам Гольдштайн.
— Только не это! — вскричал Кулике. — Никогда в жизни, фрау доктор. Эта стройка превратила все в обезьянник… С каждым днем все хуже. Сегодня не работают лифты. Я действительно обязан вас проводить.
Они пошли вниз по длинному коридору. Кулике не успокаивался ни на мгновение и трещал, как заведенный.