Охотники свернули в распадок быстрой речки Громатухи. Тропа пошла густым березняком, меняя направление и бесконечно чередуясь спусками и крутыми подъемами. Несмотря на гористый рельеф, отдохнувшие лошади шли бодро, и к полудню отряд поднялся на водораздел между реками Ингодой и Чикоем. Теперь, вместо березняков, теснился вдоль тропы лиственничный лес. Под ногами расстилался бруснично-разнотравный ковер.
Дорогой Фока первым заметил на гигантской лиственнице старый затес, который настолько зарос и заплыл смолой, что походил на болезненный нарост. Против него охотники свернули влево к северному склону. Как это свойственно горам, лес сразу изменился. На лиственницах появились гирлянды бородатого лишайника, и травостои сменился густыми зарослями багульника. В пойме реки Аргайты появились сфагновые мхи и тощие торфяники, обычные для почвы с вечной мерзлотой.
У Ингоды, на небольшой лужайке, стоял покосившийся от давности рыбачий балаган. Под ним когда-то была просыпана поваренная соль, которая впиталась в землю. Изюбры и косули нашли этот «солонец» и, не страшась людской постройки, на коленях забирались под навес и выедали соленую землю. Под балаганом виднелась полуметровая яма, вырытая зубами животных.
До Большого Улелея оставалось не более двадцати километров.
Этот переход оказался самым трудным. Тропа постоянно терялась среди каменистых россыпей. Высокие утесы приходилось объезжать по крутым склонам, заваленным щебенкой. Непривычные к таким переходам лошади часто оступались, рискуя сорваться в пропасть.
В одном месте подъем оказался настолько крутым и заваленным камнями, что пришлось спуститься к самой воде и проводить лошадей под утесом бродом, навстречу бурному течению реки. Монгольские лошади упирались. Охотники, перемокнув по грудь, с большим трудом заставили их пройти под нависшей над рекой скалой.
По расчетам Уварова, впереди оставалось еще одно, последнее препятствие — объезд Бурлова утеса.
Еще издалека охотники ясно услышали рев порога. Впереди показалась Бурлова сопка, одна сторона которой обрывалась к реке отвесной стометровой стеной. Огромный камень откололся от этой стены и лег в реке, разделив ее на две части. Перед ним образовался километровый плес, зеркальная гладь которого обрывалась порогом между камнем и стеной.
В этом месте река с яростью устремлялась под утес. Вода кипела, как в котле, и, вырываясь из-под скалы метровыми валами и множеством воронок, выносила на себе хлопья пены. Это и был Бурлов порог, названный именем охотника, когда-то разбившегося здесь вместе с плотами о камни.
Поднявшись на вершину обрыва, охотники подошли к его краю и заглянули вниз. Под ними грозно ревел мощный порог, заглушая голоса людей. Симов столкнул вниз камень. Только на пятой секунде он достиг реки…
Все молчали. Уваров, раскурив громадную, под стать своему богатырскому росту трубку, стал объяснять:
— Спускаться этим порогом надо умело… Когда плывешь — держись правой стороны и не зевай! Иначе попадешь меж скалой и камнем, и тогда — конец. Плоты в щепы разнесет, а самих прочетвертует…
Оценив все трудности предстоящего на обратном пути плавания, охотники благополучно спустились с Бурлова утеса и вскоре выехали к устью Большого Улелея. Утомленные длительным и трудным переходом, они наскоро отаборились и расположились на отдых. Назавтра отряду предстояло преодолеть последний сорокакилометровый переход к верховью Большого Улелея.
При утренних сборах выяснилось, что подковы у коней разболтались, едва держатся, и необходимо немедленно их перековать. Непривычные к ковке животные бились и лягались, не давая возможности подступиться к копытам. Приходилось каждую валить на бок и связывать ей ноги.
Фока Трохин управлялся с этим делом лучше всех. Он надевал веревочную петлю на бабку передней ноги лошади, перекидывал веревку через холку и подтягивал копыто вверх. После этого опрокинуть лошадь на бок было уже делом нетрудным.
Только к полудню были окончены кузнечные работы, и отряд покинул стоянку. Тропа исчезла на первом же километре, и путь пошел труднопроходимой лесной целиной. Степные лошади оказались совершенно неприспособленными к таежным условиям. Поминутно спотыкаясь о колодины и заплетаясь ногами в кустах сибирского багульника, они часто падали. При переходе через топкие места и речки лошади пугливо шарахались в стороны, вязли в трясине, ложились в грязь. Путникам с большим трудом приходилось вытаскивать их и вести на поводу дальше.
Много сил и настойчивости потребовал от людей этот переход. И все же к вечеру другого дня отряд добрался к верховьям Улелея, где были знаменитые кедровники и озера и где, по словам таежников, находилось изобильное царство непуганых зверей.
Вместе с солнцем первым поднялся Уваров и ушел на разведку в кедровник. Трохин с Симовым отправились на озера и луга.
В верховье Улелея лиственничная тайга ушла к вершинам сопок, уступив широкую речную пойму зарослям ерника и топкому «калтусу» — моховому болоту. Небольшое озеро в центре этого болота заросло плотным, упругим ковром из сфагнового мха, крепко переплетенного корневищами водноболотных растений. Этот зыбкий, качающийся покров выдерживает груз человека. Но беда, если неосторожный путник шагнет в «окно», в коварно замаскированный провал; уйдет, как ключ, ко дну… По берегам озера теснились осоковые кочки.
Эти труднопроходимые и малокормные места лоси не посещали. Разочарованные охотники, намаявшись и вымокнув, вернулись на стан и, решив, — что ночное дежурство на озере бесцельно, расположились на ночлег.
…Утренний туман медленно оседал, покрывая все обильной росой. Отяжелевшие, седые от бисерных капелек, шинели не спасали от промозглой утренней сырости. Фока поднялся на колени, попробовал согреться, покачавшись из стороны в сторону, но безрезультатно; неприятный озноб пробирал все тело. Он подбросил в костер хворосту и разбудил Симова.
Невдалеке неистово закричала рыжеголовая сойка. Симов выжидающе посмотрел в ту сторону. Вскоре на опушку вышел Уваров. У стана он грузно повалился в траву. Его измученный и растерянный вид встревожил товарищей, но, по таежным обычаям, никто из них не стал расспрашивать. Накормив и дав ему собраться с мыслями, охотники терпеливо ждали.
Охотники свернули в распадок быстрой речки Громатухи. Тропа пошла густым березняком, меняя направление и бесконечно чередуясь спусками и крутыми подъемами. Несмотря на гористый рельеф, отдохнувшие лошади шли бодро, и к полудню отряд поднялся на водораздел между реками Ингодой и Чикоем. Теперь, вместо березняков, теснился вдоль тропы лиственничный лес. Под ногами расстилался бруснично-разнотравный ковер.
Дорогой Фока первым заметил на гигантской лиственнице старый затес, который настолько зарос и заплыл смолой, что походил на болезненный нарост. Против него охотники свернули влево к северному склону. Как это свойственно горам, лес сразу изменился. На лиственницах появились гирлянды бородатого лишайника, и травостои сменился густыми зарослями багульника. В пойме реки Аргайты появились сфагновые мхи и тощие торфяники, обычные для почвы с вечной мерзлотой.
У Ингоды, на небольшой лужайке, стоял покосившийся от давности рыбачий балаган. Под ним когда-то была просыпана поваренная соль, которая впиталась в землю. Изюбры и косули нашли этот «солонец» и, не страшась людской постройки, на коленях забирались под навес и выедали соленую землю. Под балаганом виднелась полуметровая яма, вырытая зубами животных.
До Большого Улелея оставалось не более двадцати километров.
Этот переход оказался самым трудным. Тропа постоянно терялась среди каменистых россыпей. Высокие утесы приходилось объезжать по крутым склонам, заваленным щебенкой. Непривычные к таким переходам лошади часто оступались, рискуя сорваться в пропасть.
В одном месте подъем оказался настолько крутым и заваленным камнями, что пришлось спуститься к самой воде и проводить лошадей под утесом бродом, навстречу бурному течению реки. Монгольские лошади упирались. Охотники, перемокнув по грудь, с большим трудом заставили их пройти под нависшей над рекой скалой.
По расчетам Уварова, впереди оставалось еще одно, последнее препятствие — объезд Бурлова утеса.
Еще издалека охотники ясно услышали рев порога. Впереди показалась Бурлова сопка, одна сторона которой обрывалась к реке отвесной стометровой стеной. Огромный камень откололся от этой стены и лег в реке, разделив ее на две части. Перед ним образовался километровый плес, зеркальная гладь которого обрывалась порогом между камнем и стеной.
В этом месте река с яростью устремлялась под утес. Вода кипела, как в котле, и, вырываясь из-под скалы метровыми валами и множеством воронок, выносила на себе хлопья пены. Это и был Бурлов порог, названный именем охотника, когда-то разбившегося здесь вместе с плотами о камни.
Поднявшись на вершину обрыва, охотники подошли к его краю и заглянули вниз. Под ними грозно ревел мощный порог, заглушая голоса людей. Симов столкнул вниз камень. Только на пятой секунде он достиг реки…
Все молчали. Уваров, раскурив громадную, под стать своему богатырскому росту трубку, стал объяснять:
— Спускаться этим порогом надо умело… Когда плывешь — держись правой стороны и не зевай! Иначе попадешь меж скалой и камнем, и тогда — конец. Плоты в щепы разнесет, а самих прочетвертует…
Оценив все трудности предстоящего на обратном пути плавания, охотники благополучно спустились с Бурлова утеса и вскоре выехали к устью Большого Улелея. Утомленные длительным и трудным переходом, они наскоро отаборились и расположились на отдых. Назавтра отряду предстояло преодолеть последний сорокакилометровый переход к верховью Большого Улелея.
При утренних сборах выяснилось, что подковы у коней разболтались, едва держатся, и необходимо немедленно их перековать. Непривычные к ковке животные бились и лягались, не давая возможности подступиться к копытам. Приходилось каждую валить на бок и связывать ей ноги.
Фока Трохин управлялся с этим делом лучше всех. Он надевал веревочную петлю на бабку передней ноги лошади, перекидывал веревку через холку и подтягивал копыто вверх. После этого опрокинуть лошадь на бок было уже делом нетрудным.
Только к полудню были окончены кузнечные работы, и отряд покинул стоянку. Тропа исчезла на первом же километре, и путь пошел труднопроходимой лесной целиной. Степные лошади оказались совершенно неприспособленными к таежным условиям. Поминутно спотыкаясь о колодины и заплетаясь ногами в кустах сибирского багульника, они часто падали. При переходе через топкие места и речки лошади пугливо шарахались в стороны, вязли в трясине, ложились в грязь. Путникам с большим трудом приходилось вытаскивать их и вести на поводу дальше.
Много сил и настойчивости потребовал от людей этот переход. И все же к вечеру другого дня отряд добрался к верховьям Улелея, где были знаменитые кедровники и озера и где, по словам таежников, находилось изобильное царство непуганых зверей.
Вместе с солнцем первым поднялся Уваров и ушел на разведку в кедровник. Трохин с Симовым отправились на озера и луга.
В верховье Улелея лиственничная тайга ушла к вершинам сопок, уступив широкую речную пойму зарослям ерника и топкому «калтусу» — моховому болоту. Небольшое озеро в центре этого болота заросло плотным, упругим ковром из сфагнового мха, крепко переплетенного корневищами водноболотных растений. Этот зыбкий, качающийся покров выдерживает груз человека. Но беда, если неосторожный путник шагнет в «окно», в коварно замаскированный провал; уйдет, как ключ, ко дну… По берегам озера теснились осоковые кочки.
Эти труднопроходимые и малокормные места лоси не посещали. Разочарованные охотники, намаявшись и вымокнув, вернулись на стан и, решив, — что ночное дежурство на озере бесцельно, расположились на ночлег.
…Утренний туман медленно оседал, покрывая все обильной росой. Отяжелевшие, седые от бисерных капелек, шинели не спасали от промозглой утренней сырости. Фока поднялся на колени, попробовал согреться, покачавшись из стороны в сторону, но безрезультатно; неприятный озноб пробирал все тело. Он подбросил в костер хворосту и разбудил Симова.
Невдалеке неистово закричала рыжеголовая сойка. Симов выжидающе посмотрел в ту сторону. Вскоре на опушку вышел Уваров. У стана он грузно повалился в траву. Его измученный и растерянный вид встревожил товарищей, но, по таежным обычаям, никто из них не стал расспрашивать. Накормив и дав ему собраться с мыслями, охотники терпеливо ждали.