— Устал? — спросила она.
— Чего шоферу уставать. — Юрка усмехнулся. — Он катается. Ну как она-то?
— Останется.
— А ты?
— Я поеду.
— Ну давай тогда в кабинку, что ли.
Юрке приятно было, как Тоня смотрит на него, и он тоже вполглаза стал рассматривать девушку — это впервые они тогда ехали вместе. Пыльная, загорелая, а в босоножках, и кольцо на пальце, и сережки. Оттягивая тормоз, наклонившись так, что ей не видно стало его лица, спросил, перейдя на «вы»:
— Не отсюда сами-то? А то, может, домой заскочите?
— Нет. — Тоня назвала свой город и невольно стала глядеть на домишки — такие же, в каком она жила с теткой, на пустые улицы, на киноафиши. В деревне она как-то забыла, что все это существует на свете.
В тот же день, когда они вернулись, Сазонов позвонил в редакцию районной газеты и просил написать про Юрку. «Самоотверженный поступок» — так называлась заметка, и были в ней такие слова: «превозмогая усталость», «даже старые опытные водители», «дорога непроходима», «взревел мотор» и тому подобное. Под заметкой поставили подпись Варепа, командира автоколонны. Вареп прочел, покраснел и стал тихо ругаться на своем языке.
— Удружили, — сказал тогда Юрка Сазонову. — Спасибочки.
— А что? — Сазонов удивился. — Ничего. У нас в первую пятилетку, знаешь, лозунг был: «Страна должна знать своих героев».
— Не знаю я, что у вас там было в первую пятилетку! — отмахнулся Юрка.
— Уж больно ты грозен, как я погляжу, — сказал Сазонов, смеясь.
Юрка сердился, но все-таки ему приятно было прочитать про себя в газете.
И вот теперь Сазонов сидел в кабине и, чувствовалось, собирался воспитывать.
Они уже порядочно отъехали от злополучного моста, и Юрка немного успокоился.
— Так сколько тебе в войну-то было? — снова спросил Сазонов, наклоняясь через Тоню.
— Было три, было и семь, а что?
— Где жил-то?
— Я с Урала сам.
— Поголодать-то пришлось, нет?
— Устал? — спросила она.
— Чего шоферу уставать. — Юрка усмехнулся. — Он катается. Ну как она-то?
— Останется.
— А ты?
— Я поеду.
— Ну давай тогда в кабинку, что ли.
Юрке приятно было, как Тоня смотрит на него, и он тоже вполглаза стал рассматривать девушку — это впервые они тогда ехали вместе. Пыльная, загорелая, а в босоножках, и кольцо на пальце, и сережки. Оттягивая тормоз, наклонившись так, что ей не видно стало его лица, спросил, перейдя на «вы»:
— Не отсюда сами-то? А то, может, домой заскочите?
— Нет. — Тоня назвала свой город и невольно стала глядеть на домишки — такие же, в каком она жила с теткой, на пустые улицы, на киноафиши. В деревне она как-то забыла, что все это существует на свете.
В тот же день, когда они вернулись, Сазонов позвонил в редакцию районной газеты и просил написать про Юрку. «Самоотверженный поступок» — так называлась заметка, и были в ней такие слова: «превозмогая усталость», «даже старые опытные водители», «дорога непроходима», «взревел мотор» и тому подобное. Под заметкой поставили подпись Варепа, командира автоколонны. Вареп прочел, покраснел и стал тихо ругаться на своем языке.
— Удружили, — сказал тогда Юрка Сазонову. — Спасибочки.
— А что? — Сазонов удивился. — Ничего. У нас в первую пятилетку, знаешь, лозунг был: «Страна должна знать своих героев».
— Не знаю я, что у вас там было в первую пятилетку! — отмахнулся Юрка.
— Уж больно ты грозен, как я погляжу, — сказал Сазонов, смеясь.
Юрка сердился, но все-таки ему приятно было прочитать про себя в газете.
И вот теперь Сазонов сидел в кабине и, чувствовалось, собирался воспитывать.
Они уже порядочно отъехали от злополучного моста, и Юрка немного успокоился.
— Так сколько тебе в войну-то было? — снова спросил Сазонов, наклоняясь через Тоню.
— Было три, было и семь, а что?
— Где жил-то?
— Я с Урала сам.
— Поголодать-то пришлось, нет?