– Я бы так не сказал.
– Значит твоя мать слишком добрая.
В глазах Антона, видимо вспыхнул какой-то огонёк и старуха уловила его, она покачала головой:
– Ну что ж, я ведь обещала, что за услугу ты получишь ответ. Иди в комнату, там комод, открой ящик нижний, принеси альбом.
Антон сделал, как она велела, принёс небольшой альбом из которого торчали пожелтевшие вырезки из газет, положил перед ней и скрюченными пальцами она его открыла. Несколько фотографий пролистала, остановилась на странице где была вклеена газетная вырезка. Бумага сильно пожелтела от клея и времени, но на фото чётко было видно лицо женщины с тёмными волосами. Когда Антон посмотрел на неё – словно остолбенел. Слабость налетела вихрем. Он шатнулся, но не упал, просто ощутил внутри себя что-то такое, чего никогда не испытывал. Словно маленький взрыв в груди, который волнами пронёсся по всему телу.
Глянул ещё раз на лицо женщины с фото. Он – знал это лицо.
Уже потом, когда он отошел от дома Марии на приличное расстояние, сел на лавку, мысли понеслись сплошной и понятной линией. Они выстроились вряд и уже не походили на кривую. Антон достал из внутреннего кармана фотографию тринадцатилетней девочки стоящей рядом с подружками и всмотрелся в счастливое по-детски лицо. Это была она – его мать.
Теперь, он уже не знал, что делать дальше. Вернее знал, но думал, будет делать или нет. Антон чувствовал, что должен передохнуть, словно перед дорогой, которая могла оказаться последней. Перед финишем кто знает, с каким концом. Хотел отдышаться и рассудить всё правильно, чтобы не наделать глупостей и постараться действовать холодно и расчётливо. Он старался, так казалось, но на самом деле, готов вот сейчас, в туже самую минуту броситься, побежать и закричать, и может даже сказать что-то плохое, обидное, но такое важное.
Чем ближе он был к разгадке, тем меньше нетерпения выказывал. И уже не был озабочен достижением результата, а как будто смаковал сам результат.
Домой приехал в подавленном настроении.
– Ну как, вышла из кухни Оля? Узнал?
– Узнал, – он сел на стул в прихожей.
– Завтра маму выписывают, – она старалась приободрить.
– Это хорошо.
– Ты чем-то расстроен? – она присела к нему на колено, а он притянул её и прижался лицом к её шее.
– Нет, нет. Всё в порядке. Просто теперь я знаю – кто она.
– Кто же?
– Она – судья.
На следующее утро в здании суда он опустил конверт в ящик для писем. Зачем он это сделал? Толком и сам себе не мог объяснить, хотел может быть, чтобы она что-то почувствовала. Или подготовилась. Или вспомнила. Кто его знает? Уже потом когда опустил конверт и вышел, понял как это глупо, но изменить ничего нельзя. Остаётся только подождать. Совсем немного.
Дело Завьялова отнимало все силы. Часы каторжного труда, километры страниц, миллиарды слов. Каждое заседание пытка. Воронцова приезжала домой за полночь, уходила, когда на улицах ещё не было ни одного человека. Темень вокруг и только одинокие путники, что идут на работу по сумеречным, предутренним улицам словно отшельники, которым ничего не остается, как принуждать себя куда-то идти.
Недолгое время обеда она чаше всего проводила в кабинете или шла в кафе напротив, чтобы хоть на несколько минут почувствовать себя в другом месте.
Да было интересно, но очень тяжело. Это дело выматывало и забирало силы, оно словно вампир высасывало все жизненные соки, но Воронцова упорно и тщательно вела его даже в ущерб своему физическому и возможно психическому здоровью. Она решила, даже если это будет последнее дело её жизни, она закроет его с честью. Преступник получит заслуженное наказание.
– Я бы так не сказал.
– Значит твоя мать слишком добрая.
В глазах Антона, видимо вспыхнул какой-то огонёк и старуха уловила его, она покачала головой:
– Ну что ж, я ведь обещала, что за услугу ты получишь ответ. Иди в комнату, там комод, открой ящик нижний, принеси альбом.
Антон сделал, как она велела, принёс небольшой альбом из которого торчали пожелтевшие вырезки из газет, положил перед ней и скрюченными пальцами она его открыла. Несколько фотографий пролистала, остановилась на странице где была вклеена газетная вырезка. Бумага сильно пожелтела от клея и времени, но на фото чётко было видно лицо женщины с тёмными волосами. Когда Антон посмотрел на неё – словно остолбенел. Слабость налетела вихрем. Он шатнулся, но не упал, просто ощутил внутри себя что-то такое, чего никогда не испытывал. Словно маленький взрыв в груди, который волнами пронёсся по всему телу.
Глянул ещё раз на лицо женщины с фото. Он – знал это лицо.
Уже потом, когда он отошел от дома Марии на приличное расстояние, сел на лавку, мысли понеслись сплошной и понятной линией. Они выстроились вряд и уже не походили на кривую. Антон достал из внутреннего кармана фотографию тринадцатилетней девочки стоящей рядом с подружками и всмотрелся в счастливое по-детски лицо. Это была она – его мать.
Теперь, он уже не знал, что делать дальше. Вернее знал, но думал, будет делать или нет. Антон чувствовал, что должен передохнуть, словно перед дорогой, которая могла оказаться последней. Перед финишем кто знает, с каким концом. Хотел отдышаться и рассудить всё правильно, чтобы не наделать глупостей и постараться действовать холодно и расчётливо. Он старался, так казалось, но на самом деле, готов вот сейчас, в туже самую минуту броситься, побежать и закричать, и может даже сказать что-то плохое, обидное, но такое важное.
Чем ближе он был к разгадке, тем меньше нетерпения выказывал. И уже не был озабочен достижением результата, а как будто смаковал сам результат.
Домой приехал в подавленном настроении.
– Ну как, вышла из кухни Оля? Узнал?
– Узнал, – он сел на стул в прихожей.
– Завтра маму выписывают, – она старалась приободрить.
– Это хорошо.
– Ты чем-то расстроен? – она присела к нему на колено, а он притянул её и прижался лицом к её шее.
– Нет, нет. Всё в порядке. Просто теперь я знаю – кто она.
– Кто же?
– Она – судья.
На следующее утро в здании суда он опустил конверт в ящик для писем. Зачем он это сделал? Толком и сам себе не мог объяснить, хотел может быть, чтобы она что-то почувствовала. Или подготовилась. Или вспомнила. Кто его знает? Уже потом когда опустил конверт и вышел, понял как это глупо, но изменить ничего нельзя. Остаётся только подождать. Совсем немного.
Дело Завьялова отнимало все силы. Часы каторжного труда, километры страниц, миллиарды слов. Каждое заседание пытка. Воронцова приезжала домой за полночь, уходила, когда на улицах ещё не было ни одного человека. Темень вокруг и только одинокие путники, что идут на работу по сумеречным, предутренним улицам словно отшельники, которым ничего не остается, как принуждать себя куда-то идти.
Недолгое время обеда она чаше всего проводила в кабинете или шла в кафе напротив, чтобы хоть на несколько минут почувствовать себя в другом месте.
Да было интересно, но очень тяжело. Это дело выматывало и забирало силы, оно словно вампир высасывало все жизненные соки, но Воронцова упорно и тщательно вела его даже в ущерб своему физическому и возможно психическому здоровью. Она решила, даже если это будет последнее дело её жизни, она закроет его с честью. Преступник получит заслуженное наказание.