— Не утруждайте себя в дальнейшем… Пожалуйста.
Кардаш подумал, что Тоня не случайно оказалась у дома для приезжих в тот момент, когда он подошел к калитке. Сейчас должна была прибыть машина, которая отвезет его в город.
— Ты уже уезжаешь? — спросила Тоня. — Почему так скоро?
Кардаш почувствовал: все это — и улыбка, и удивленный взгляд, и нарочито небрежное движение руки, в которой Тоня держала перчатку, — все это ложь.
— Надо, — сказал он. — Спешу…
— Когда приедешь насовсем?
— Не знаю… Возможно, не приеду вовсе.
Тоня схватила его за руку.
— Микола, как тебе не стыдно! Неужто из-за такой мелочи…
— Мелочь?.. — чуть заметно усмехнулся Кардаш. — Пусть так.
— Да, да, мелочь, — горячо проговорила Тоня. — Леонид ничего против тебя не имеет… Он мне рассказал. Ну, мало ли что было. Вот увидишь: поработаете вместе, и все будет хорошо.
— Нет, — качнул головой Кардаш. — Я не могу работать с Шавловским.
Тоня прищурилась:
— Тебе Решетняк уже что-то посулил? Неужели ты думаешь, что старый чудак поедет куда-нибудь просить, чтоб Леонида забрали, а взяли тебя? Послушай, это же смешно. Неужто кто-нибудь серьезно может…
— Я совсем не хочу, — оборвал Кардаш, — и не собираюсь никого выживать.
Тоня притихла.
— И что же, — заговорила она уже совсем другим тоном. — Опять на пески?
— У меня есть свое дело, Тоня… А пески или не пески, какое это имеет значение?
— Ведь ты сам себе вредишь. Здесь диссертация, перспективы…
Кардаш посмотрел на нее.
— Недавно я прочитал в каком-то стихотворении: «Каша с вами, а душа с нами…» — Увидев приближающуюся автомашину, он торопливо проговорил: — До свидания.
Тоня смотрела ему вслед каким-то странным взглядом: в глазах ее, казалось, застыла грусть, как вчера, когда она произнесла: «Ты хороший, Микола…», и в то же время в них можно было прочитать насмешку, осуждение, уверенность в своей правоте.
— Не утруждайте себя в дальнейшем… Пожалуйста.
Кардаш подумал, что Тоня не случайно оказалась у дома для приезжих в тот момент, когда он подошел к калитке. Сейчас должна была прибыть машина, которая отвезет его в город.
— Ты уже уезжаешь? — спросила Тоня. — Почему так скоро?
Кардаш почувствовал: все это — и улыбка, и удивленный взгляд, и нарочито небрежное движение руки, в которой Тоня держала перчатку, — все это ложь.
— Надо, — сказал он. — Спешу…
— Когда приедешь насовсем?
— Не знаю… Возможно, не приеду вовсе.
Тоня схватила его за руку.
— Микола, как тебе не стыдно! Неужто из-за такой мелочи…
— Мелочь?.. — чуть заметно усмехнулся Кардаш. — Пусть так.
— Да, да, мелочь, — горячо проговорила Тоня. — Леонид ничего против тебя не имеет… Он мне рассказал. Ну, мало ли что было. Вот увидишь: поработаете вместе, и все будет хорошо.
— Нет, — качнул головой Кардаш. — Я не могу работать с Шавловским.
Тоня прищурилась:
— Тебе Решетняк уже что-то посулил? Неужели ты думаешь, что старый чудак поедет куда-нибудь просить, чтоб Леонида забрали, а взяли тебя? Послушай, это же смешно. Неужто кто-нибудь серьезно может…
— Я совсем не хочу, — оборвал Кардаш, — и не собираюсь никого выживать.
Тоня притихла.
— И что же, — заговорила она уже совсем другим тоном. — Опять на пески?
— У меня есть свое дело, Тоня… А пески или не пески, какое это имеет значение?
— Ведь ты сам себе вредишь. Здесь диссертация, перспективы…
Кардаш посмотрел на нее.
— Недавно я прочитал в каком-то стихотворении: «Каша с вами, а душа с нами…» — Увидев приближающуюся автомашину, он торопливо проговорил: — До свидания.
Тоня смотрела ему вслед каким-то странным взглядом: в глазах ее, казалось, застыла грусть, как вчера, когда она произнесла: «Ты хороший, Микола…», и в то же время в них можно было прочитать насмешку, осуждение, уверенность в своей правоте.