Она засмеялась.
— Если б тебе сказали: «Микола, спать будешь пока вон в том гнезде на осокоре», ты бы так же ответил: «Чудесно!»
Кардаш смерил взглядом дерево и сказал:
— Высоконько… А лестница есть?
— Нету. Единственное препятствие… А вот и наш «газик» бежит, — встрепенулась Тоня и, снова бросив лукавый взгляд, добавила: — Не думай, что тебя поджидала. Еду в город.
Вдруг она посмотрела вокруг и, уже не глядя на него, тихо сказала:
— Леонид ничего не знает о нашей прежней… дружбе… И я думаю…
— Безусловно, — поспешно отозвался Кардаш. — Я не собираюсь устраивать вечера воспоминаний.
Обитый зеленой фанерой «газик» подкатил к самой калитке. Уже усевшись в машину, Тоня крикнула:
— Ты знаешь, что Ирина Бачинская у нас? Мы с ней вместе в лаборатории…
— Ирина? — удивился Кардаш. — Она здесь?.. Передай ей привет.
— Как это привет? Ты ее сам увидишь. Мы с ней как-то тебя вспоминали.
«Газик» умчался в город. А Кардаш, направляясь к дому для приезжих, все же припомнил то, о чем давно не позволял себе думать.
Тоня сказала правду. Он был влюблен, что называется, по уши. И в то же время его раздирали отчаяние и злость. Он страдал и был счастлив. Даже теперь Кардаш не мог бы сказать, что было жарче: первые поцелуи или споры и несогласия.
— Что ты будешь делать, когда посадишь лесные полосы? — как-то спросила его Тоня.
Кардаш ответил, ни минуты не колеблясь (он об этом не раз думал):
— Поселю в садах и лесах миллионы птиц. Пускай гнездятся, поют, уничтожают вредителей. Знаешь, Тоня, как это чудесно — слушать птичий гомон. Щебечут, щелкают, свистят, крякают, стрекочут, цвиринькают — каждая на свой лад. А вместе — прекрасный хор. Я хочу, чтоб в моих лесных полосах и рощах стаями подымались скворцы, чтоб летали горлинки, соловьи, кукушки и синицы, чтоб удод там жил и чернолобый сорокопут…
Тоня покачала головой:
— Сам ты чернолобый сорокопут! Ой, фантазер… Я уверена, что такой птицы вообще не существует. — Потом насмешливо спросила: — А как же ты их приманишь? Щелкать станешь, как соловей, или куковать кукушкой?
— Щелкать, — серьезно ответил Кардаш. — Это у меня хорошо получается. А кроме того, буду делать гнездилища для скворцов, для синиц. Этакие односемейные птичьи домики. Пожалуйста, занимайте без ордера, квартирной платы не берем… Знаешь, Тоня, из чего еще могут получиться отличные гнезда? Из того сорта тыквы, которая похожа на бутылку или кубышку. Для гнездящихся в дуплах это находка. Я научу школьников приваживать птиц, строить им жилье. Представь себе: каждую весну собираю миллион чернявых, белобрысых, рыженьких мальчишек и девчонок — и айда в лес. Щебечут птицы, щебечет мелюзга. Только слушай и радуйся.
— Так, так, — вздохнула Тоня. — Миллион птиц, миллион рыженьких малышей. А потом?
— Потом, — продолжал Кардаш, — я напишу книжку, где ты услышишь голоса всех птиц, что живут на Украине, и сизая кукушка прокукует тебе сто счастливых лет. Я посвящу книгу свою неизвестному колхозному лесоводу Гнату Кардашу, который посадил первую лесную полосу еще в коммуне. Поднялась она, вошла в силу… И вот мальчик — это был я — несет отцу в степь обед и новенькую скворечню. Сам сделал! Я был горд, я смеялся и выкрикивал что-то на всю степь. Подошел к лесной полосе и вижу: отец лежит в луже крови. Тем же топором, которым он был убит, срублены лучшие деревья… Ты понимаешь, Тоня, я должен написать эту книгу.
Она засмеялась.
— Если б тебе сказали: «Микола, спать будешь пока вон в том гнезде на осокоре», ты бы так же ответил: «Чудесно!»
Кардаш смерил взглядом дерево и сказал:
— Высоконько… А лестница есть?
— Нету. Единственное препятствие… А вот и наш «газик» бежит, — встрепенулась Тоня и, снова бросив лукавый взгляд, добавила: — Не думай, что тебя поджидала. Еду в город.
Вдруг она посмотрела вокруг и, уже не глядя на него, тихо сказала:
— Леонид ничего не знает о нашей прежней… дружбе… И я думаю…
— Безусловно, — поспешно отозвался Кардаш. — Я не собираюсь устраивать вечера воспоминаний.
Обитый зеленой фанерой «газик» подкатил к самой калитке. Уже усевшись в машину, Тоня крикнула:
— Ты знаешь, что Ирина Бачинская у нас? Мы с ней вместе в лаборатории…
— Ирина? — удивился Кардаш. — Она здесь?.. Передай ей привет.
— Как это привет? Ты ее сам увидишь. Мы с ней как-то тебя вспоминали.
«Газик» умчался в город. А Кардаш, направляясь к дому для приезжих, все же припомнил то, о чем давно не позволял себе думать.
Тоня сказала правду. Он был влюблен, что называется, по уши. И в то же время его раздирали отчаяние и злость. Он страдал и был счастлив. Даже теперь Кардаш не мог бы сказать, что было жарче: первые поцелуи или споры и несогласия.
— Что ты будешь делать, когда посадишь лесные полосы? — как-то спросила его Тоня.
Кардаш ответил, ни минуты не колеблясь (он об этом не раз думал):
— Поселю в садах и лесах миллионы птиц. Пускай гнездятся, поют, уничтожают вредителей. Знаешь, Тоня, как это чудесно — слушать птичий гомон. Щебечут, щелкают, свистят, крякают, стрекочут, цвиринькают — каждая на свой лад. А вместе — прекрасный хор. Я хочу, чтоб в моих лесных полосах и рощах стаями подымались скворцы, чтоб летали горлинки, соловьи, кукушки и синицы, чтоб удод там жил и чернолобый сорокопут…
Тоня покачала головой:
— Сам ты чернолобый сорокопут! Ой, фантазер… Я уверена, что такой птицы вообще не существует. — Потом насмешливо спросила: — А как же ты их приманишь? Щелкать станешь, как соловей, или куковать кукушкой?
— Щелкать, — серьезно ответил Кардаш. — Это у меня хорошо получается. А кроме того, буду делать гнездилища для скворцов, для синиц. Этакие односемейные птичьи домики. Пожалуйста, занимайте без ордера, квартирной платы не берем… Знаешь, Тоня, из чего еще могут получиться отличные гнезда? Из того сорта тыквы, которая похожа на бутылку или кубышку. Для гнездящихся в дуплах это находка. Я научу школьников приваживать птиц, строить им жилье. Представь себе: каждую весну собираю миллион чернявых, белобрысых, рыженьких мальчишек и девчонок — и айда в лес. Щебечут птицы, щебечет мелюзга. Только слушай и радуйся.
— Так, так, — вздохнула Тоня. — Миллион птиц, миллион рыженьких малышей. А потом?
— Потом, — продолжал Кардаш, — я напишу книжку, где ты услышишь голоса всех птиц, что живут на Украине, и сизая кукушка прокукует тебе сто счастливых лет. Я посвящу книгу свою неизвестному колхозному лесоводу Гнату Кардашу, который посадил первую лесную полосу еще в коммуне. Поднялась она, вошла в силу… И вот мальчик — это был я — несет отцу в степь обед и новенькую скворечню. Сам сделал! Я был горд, я смеялся и выкрикивал что-то на всю степь. Подошел к лесной полосе и вижу: отец лежит в луже крови. Тем же топором, которым он был убит, срублены лучшие деревья… Ты понимаешь, Тоня, я должен написать эту книгу.