Асвейг невольно прижала ладонь к губам, пытаясь сдержать подкатившие слезы. Викинг скривился, а Радвальд устало закатил глаза и встал.
— Поздно плакать о своей участи, девочка, — на миг приостановившись рядом, он прошел мимо и скрылся за дверью.
Ингольв постоял, внимательно оглядывая Асвейг, которая пыталась справиться с охватившим ее отчаянием. Подошел неспешно — она отвернулась, не желая даже видеть его.
— Можешь считать, что тебе повезло, — он поднял руку, будто хотел коснуться.
— Не трожь! — Асвейг отшатнулась.
Сын конунга вмиг ожесточился и схватил-таки ее за плечо, дернул к себе.
— Я буду трогать тебя когда захочу и где захочу! Привыкай! — его безжалостные глаза оказались очень близко. — А теперь пошла!
Он подтолкнул ее к двери. Там уже стоял Вефаст, готовый вновь отвести в рабскую хижину. Едва чуя собственные ноги, она поплелась за ним. На этот раз ничего вокруг не привлекало ее взгляда, она видела только жухлую примятую траву, по которой ступала. Темная лачуга обхватила ее со всех сторон, сжала почти до хруста в костях.
Гагар принес миску с кашей, но Асвейг к ней не притронулась. Только сейчас она почувствовала, как с громким треском рухнула в пропасть вся ее жизнь. Пусть та малая часть, которую она помнила. Тревожно она заснула только к середине ночи, когда невольники кругом уже вовсю сопели. В какой-то миг послышалось, как плачет где-то неподалеку девушка, видно, тоже, жалея себя. Но и она стихла, не сумев побороть усталости. А после и Асвейг провалилась в забытье.
Разбудили всех рано утром. Пленников из Гокстада отдельно вывели во двор, и там вдруг на время стало почти так же суетно и шумно, как на любом невольничьем рынке. Те хевдинги, что вместе с Радвальдом побывали в походе, отбирали себе новых треллей, ругались, делили, спорили до хрипоты, кому достанутся лучшие на их взгляд работники.
Асвейг и еще двух девушек скоро увели прочь, не дав узнать, что сталось с Гагаром, за которого как раз сцепился сам ярл Сигфаст Ноздря с другим бондом, имени которого узнать еще не довелось. Да не очень-то и надо.
Две суровые не меньше мужчин женщины отвели нневольниц на двор позади рядов рабских хижин. Туда же подошли и вчерашние брути.
— Раздевайтесь, — приказали девушкам.
Те переглянулись, а после снова воззрились на надзирателей: как раздеваться-то и перед мужчинами? Но и взгляды были будто бы безразличными. Сколько, верно, на своем веку повидали девиц. Но все равно раздеваться перед ними вовсе не хотелось.
— Шевелитесь! — нетерпеливо подогнал один.
Асвейг первая принялась стягивать с себя порядком испачканный хангерок, а за ним провонявшее потом платье — даже какое-то облегчение. А о наготе постаралась не думать. Избавившись и от исподнего, она выпрямилась. Девицы уставились на нее расширенными от удивления глазами, но в следующий миг тоже принялись раздеваться.
— Это что у тебя? — надзиратель подошел к ней, подозрительно сощурившись. Он кивнул на висящий на шее Асвейг амулет. — Снимай. Невольницам не дозволено…
— Спроси у Ингольва, что мне дозволено, — возразила она твердо.
Главное — не показать, что внутри все затрепыхалось: а ну как все же решит сорвать от злости. Что тогда будет? Но трелль отступил: видно, имя конунгова бастарда имело здесь особое значение.
И в ответ едва теплая — спасибо, что не ледяная — волна из большого ведра окатила с головы до ног. Плеснули прицельно, чтобы всюду попало: даже в глаза и нос. Асвейг задохнулась, спешно смахивая воду с лица, и тут же в руки всунули кусок ткани — вытираться. Кто-то из девушек взвизгнул, когда и ее щедро ополоснули: и лучше бы не задумываться о том, для чего рабынь моют. Уж верно не для самых грязных работ.
Еще со вчерашнего дня говорили, что сегодня после отдыха Радвальд устраивает для своих людей пир в честь окончания похода и славно свершившейся мести. И не будет большим удивлением, если Асвейг вместе с остальными пленницами придется послужить одним из развлечений для хевдингов и их воинов. Другое дело, что она хотя бы знала, кому точно достанется, хоть облегчения это и не приносило.
Только Асвейг успела обтереться, как откуда ни возьмись появившаяся рабыня подала ей простое, без вышивки платье вместе с таким же серым исподним и чулками, колючими, как терновый куст. Пытаясь скорее скрыться от взглядов брути, она натянула все на себя, содрогаясь от утренней прохлады.
Асвейг невольно прижала ладонь к губам, пытаясь сдержать подкатившие слезы. Викинг скривился, а Радвальд устало закатил глаза и встал.
— Поздно плакать о своей участи, девочка, — на миг приостановившись рядом, он прошел мимо и скрылся за дверью.
Ингольв постоял, внимательно оглядывая Асвейг, которая пыталась справиться с охватившим ее отчаянием. Подошел неспешно — она отвернулась, не желая даже видеть его.
— Можешь считать, что тебе повезло, — он поднял руку, будто хотел коснуться.
— Не трожь! — Асвейг отшатнулась.
Сын конунга вмиг ожесточился и схватил-таки ее за плечо, дернул к себе.
— Я буду трогать тебя когда захочу и где захочу! Привыкай! — его безжалостные глаза оказались очень близко. — А теперь пошла!
Он подтолкнул ее к двери. Там уже стоял Вефаст, готовый вновь отвести в рабскую хижину. Едва чуя собственные ноги, она поплелась за ним. На этот раз ничего вокруг не привлекало ее взгляда, она видела только жухлую примятую траву, по которой ступала. Темная лачуга обхватила ее со всех сторон, сжала почти до хруста в костях.
Гагар принес миску с кашей, но Асвейг к ней не притронулась. Только сейчас она почувствовала, как с громким треском рухнула в пропасть вся ее жизнь. Пусть та малая часть, которую она помнила. Тревожно она заснула только к середине ночи, когда невольники кругом уже вовсю сопели. В какой-то миг послышалось, как плачет где-то неподалеку девушка, видно, тоже, жалея себя. Но и она стихла, не сумев побороть усталости. А после и Асвейг провалилась в забытье.
Разбудили всех рано утром. Пленников из Гокстада отдельно вывели во двор, и там вдруг на время стало почти так же суетно и шумно, как на любом невольничьем рынке. Те хевдинги, что вместе с Радвальдом побывали в походе, отбирали себе новых треллей, ругались, делили, спорили до хрипоты, кому достанутся лучшие на их взгляд работники.
Асвейг и еще двух девушек скоро увели прочь, не дав узнать, что сталось с Гагаром, за которого как раз сцепился сам ярл Сигфаст Ноздря с другим бондом, имени которого узнать еще не довелось. Да не очень-то и надо.
Две суровые не меньше мужчин женщины отвели нневольниц на двор позади рядов рабских хижин. Туда же подошли и вчерашние брути.
— Раздевайтесь, — приказали девушкам.
Те переглянулись, а после снова воззрились на надзирателей: как раздеваться-то и перед мужчинами? Но и взгляды были будто бы безразличными. Сколько, верно, на своем веку повидали девиц. Но все равно раздеваться перед ними вовсе не хотелось.
— Шевелитесь! — нетерпеливо подогнал один.
Асвейг первая принялась стягивать с себя порядком испачканный хангерок, а за ним провонявшее потом платье — даже какое-то облегчение. А о наготе постаралась не думать. Избавившись и от исподнего, она выпрямилась. Девицы уставились на нее расширенными от удивления глазами, но в следующий миг тоже принялись раздеваться.
— Это что у тебя? — надзиратель подошел к ней, подозрительно сощурившись. Он кивнул на висящий на шее Асвейг амулет. — Снимай. Невольницам не дозволено…
— Спроси у Ингольва, что мне дозволено, — возразила она твердо.
Главное — не показать, что внутри все затрепыхалось: а ну как все же решит сорвать от злости. Что тогда будет? Но трелль отступил: видно, имя конунгова бастарда имело здесь особое значение.
И в ответ едва теплая — спасибо, что не ледяная — волна из большого ведра окатила с головы до ног. Плеснули прицельно, чтобы всюду попало: даже в глаза и нос. Асвейг задохнулась, спешно смахивая воду с лица, и тут же в руки всунули кусок ткани — вытираться. Кто-то из девушек взвизгнул, когда и ее щедро ополоснули: и лучше бы не задумываться о том, для чего рабынь моют. Уж верно не для самых грязных работ.
Еще со вчерашнего дня говорили, что сегодня после отдыха Радвальд устраивает для своих людей пир в честь окончания похода и славно свершившейся мести. И не будет большим удивлением, если Асвейг вместе с остальными пленницами придется послужить одним из развлечений для хевдингов и их воинов. Другое дело, что она хотя бы знала, кому точно достанется, хоть облегчения это и не приносило.
Только Асвейг успела обтереться, как откуда ни возьмись появившаяся рабыня подала ей простое, без вышивки платье вместе с таким же серым исподним и чулками, колючими, как терновый куст. Пытаясь скорее скрыться от взглядов брути, она натянула все на себя, содрогаясь от утренней прохлады.