Как обычно под руку с Луизой, они прошли на оживленную Гартенштрассе, пересекли Казиноплатц. Казино тут были повсюду, но почему именно эта площадь удостоилась такого названия, было непонятно. Впереди вскидывались над домами высоченные конусы кирхи с часами и острыми шпилями громоотводов, но без крестов, как он ожидал. Здесь начинался старый город, отсюда во все стороны разбегались узкие ущелья переулков со сплошными рядами блестящих светящихся витрин первых этажей.
— Здесь мы найдем все, что нужно, — сказала Луиза и свернула к одному из магазинов.
Стеклянные двери беззвучно раздвинулись. Александр шагнул следом за Луизой, и двери закрылись за спиной, словно отрезали путь к отступлению. Здесь было светло, тепло, тихо. Откуда-то лилась еле слышная ласковая мелодия, нежила, убаюкивала.
— Что-нибудь хорошее и недорогое, — сказала Луиза подбежавшей к ним девушке, такой симпатичной, такой доброжелательно-отзывчивой, что Александру подумалось: потребуй она черт-те какую цену, и отказать невозможно из опасения обидеть это божество.
«Молодчина Луиза! — мысленно сказал он. — Конечно же недорогие нужны джинсы, ну и, конечно, неплохие».
Девушка прошмыгнула мимо него, отмахнула занавеску зеркальной комнаты и так зазывно-приглашающе улыбнулась, что он пошел, куда она звала, как завороженный.
— Примерьте вот эти, пожалуйста, — проворковала девушка, положив на столик аккуратно сложенные джинсы, и выскользнула за занавеску, как бы невзначай коснувшись его руки нежной ладошкой. Щекотные расслабляющие мурашки побежали от висков к затылку и ниже, на плечи, как иногда бывало у него в парикмахерских, когда попадалась очень уж ласковая и заботливая мастерица.
Джинсы были плотные, как и полагается джинсам, сочно-голубые и какие-то мягкие и теплые на ощупь. Он гладил необычную ткань и думал, что эти волшебные мурашки, так любимые им, должно быть, не просто от заботливых рук, а от каких-то биоволн. Не случайно же не всегда они бывают, а лишь изредка и воспринимаются как блаженство, как подарок.
— Александр, вы покажитесь нам, — пропела за занавеской Луиза.
Только теперь он спохватился, что вовсе не собирался покупать джинсы себе, но ему так захотелось посмотреть, как они выглядят на нем, что он тут же переоделся. Джинсы выглядели превосходно и сидели как влитые. С торжествующим видом он отмахнул занавеску, вышел.
Луиза любовалась им, будто произведением искусства, изваянным ею самою, девушка скромно улыбалась, стоя в сторонке, а он прохаживался взад-вперед, с наслаждением чувствуя, как ласково касается ног эта необыкновенная ткань.
— Сколько они стоят?
Ему самому было странно, что так поздно пришел в голову этот вопрос. Наверное, потому, что у нас о стоимости всегда спрашивают в последнюю очередь. Поглядел на этикетку и обомлел — 80 марок! Ему-то говорили, что тут джинсы можно купить за 30 марок, а тут — 80, по его капиталам — целое состояние.
— Пойдемте в другом месте посмотрим.
Луиза в ужасе закатила глаза.
— Что вы?! Здесь так нельзя! В этом магазине если уж пришли, то надо обязательно покупать.
Он вышел на улицу с пластмассовым хрустящим пакетом под мышкой и смешанным чувством в душе: с одной стороны — сплошное расстройство, с другой — сплошная радость от необыкновенных джинсов, от музыкальной тишины магазина, от волшебницы продавщицы, чья улыбка все стояла перед ним, не тускнела.
— Знаете что, — сказал он, — давайте я все-таки один похожу.
— Что вам еще надо?
— Сам не знаю. Погляжу — увижу.
Как было объяснить Луизе, что не привык он так. Дома в магазины он заходит чаще всего вовсе не затем, чтобы покупать, а чтобы посмотреть, не попадется ли что-нибудь этакое, чего давно не попадалось. Не дома, а в магазине определяется, нужна попавшаяся вещь или не нужна. Тут иначе, тут каждое утро вместе с газетами подсовываются в почтовый ящик красивые буклеты, на которых неподражаемые женщины и нереальные мужчины демонстрируют все, что душе угодно, — автомобили, мебель, хозяйственную утварь, обувь, одежду самую разную, вплоть до ночных сорочек и предметов, не предназначенных для всеобщего обозрения. И сообщается, что, заплатив столько-то марок, ты можешь стать таким же счастливо-красивым обладателем, как изображенные на картинках мужчины и женщины. И вот иная легковерная жена, глядишь, уже трясет за лацканы своего мужа, требуя денег, бежит в магазин, и, вернувшись, узнает у зеркала, что в купленном новом платье она вовсе не так красива, как на картинке. И вспоминает, что у нее в шкафу лежит другое платье, в котором ей даже лучше. Она, конечно, расстраивается, но лишь до следующего утра. Урок слишком часто не идет впрок…
Может, и не совсем так делаются тут покупки, но воспоминание о музыке и девушке-продавщице постепенно испарялось, а факт оставался: купленные не очень-то нужные ему джинсы пробили изрядную брешь в тощих финансах, и Александр поневоле переполнялся сарказмом.
Как обычно под руку с Луизой, они прошли на оживленную Гартенштрассе, пересекли Казиноплатц. Казино тут были повсюду, но почему именно эта площадь удостоилась такого названия, было непонятно. Впереди вскидывались над домами высоченные конусы кирхи с часами и острыми шпилями громоотводов, но без крестов, как он ожидал. Здесь начинался старый город, отсюда во все стороны разбегались узкие ущелья переулков со сплошными рядами блестящих светящихся витрин первых этажей.
— Здесь мы найдем все, что нужно, — сказала Луиза и свернула к одному из магазинов.
Стеклянные двери беззвучно раздвинулись. Александр шагнул следом за Луизой, и двери закрылись за спиной, словно отрезали путь к отступлению. Здесь было светло, тепло, тихо. Откуда-то лилась еле слышная ласковая мелодия, нежила, убаюкивала.
— Что-нибудь хорошее и недорогое, — сказала Луиза подбежавшей к ним девушке, такой симпатичной, такой доброжелательно-отзывчивой, что Александру подумалось: потребуй она черт-те какую цену, и отказать невозможно из опасения обидеть это божество.
«Молодчина Луиза! — мысленно сказал он. — Конечно же недорогие нужны джинсы, ну и, конечно, неплохие».
Девушка прошмыгнула мимо него, отмахнула занавеску зеркальной комнаты и так зазывно-приглашающе улыбнулась, что он пошел, куда она звала, как завороженный.
— Примерьте вот эти, пожалуйста, — проворковала девушка, положив на столик аккуратно сложенные джинсы, и выскользнула за занавеску, как бы невзначай коснувшись его руки нежной ладошкой. Щекотные расслабляющие мурашки побежали от висков к затылку и ниже, на плечи, как иногда бывало у него в парикмахерских, когда попадалась очень уж ласковая и заботливая мастерица.
Джинсы были плотные, как и полагается джинсам, сочно-голубые и какие-то мягкие и теплые на ощупь. Он гладил необычную ткань и думал, что эти волшебные мурашки, так любимые им, должно быть, не просто от заботливых рук, а от каких-то биоволн. Не случайно же не всегда они бывают, а лишь изредка и воспринимаются как блаженство, как подарок.
— Александр, вы покажитесь нам, — пропела за занавеской Луиза.
Только теперь он спохватился, что вовсе не собирался покупать джинсы себе, но ему так захотелось посмотреть, как они выглядят на нем, что он тут же переоделся. Джинсы выглядели превосходно и сидели как влитые. С торжествующим видом он отмахнул занавеску, вышел.
Луиза любовалась им, будто произведением искусства, изваянным ею самою, девушка скромно улыбалась, стоя в сторонке, а он прохаживался взад-вперед, с наслаждением чувствуя, как ласково касается ног эта необыкновенная ткань.
— Сколько они стоят?
Ему самому было странно, что так поздно пришел в голову этот вопрос. Наверное, потому, что у нас о стоимости всегда спрашивают в последнюю очередь. Поглядел на этикетку и обомлел — 80 марок! Ему-то говорили, что тут джинсы можно купить за 30 марок, а тут — 80, по его капиталам — целое состояние.
— Пойдемте в другом месте посмотрим.
Луиза в ужасе закатила глаза.
— Что вы?! Здесь так нельзя! В этом магазине если уж пришли, то надо обязательно покупать.
Он вышел на улицу с пластмассовым хрустящим пакетом под мышкой и смешанным чувством в душе: с одной стороны — сплошное расстройство, с другой — сплошная радость от необыкновенных джинсов, от музыкальной тишины магазина, от волшебницы продавщицы, чья улыбка все стояла перед ним, не тускнела.
— Знаете что, — сказал он, — давайте я все-таки один похожу.
— Что вам еще надо?
— Сам не знаю. Погляжу — увижу.
Как было объяснить Луизе, что не привык он так. Дома в магазины он заходит чаще всего вовсе не затем, чтобы покупать, а чтобы посмотреть, не попадется ли что-нибудь этакое, чего давно не попадалось. Не дома, а в магазине определяется, нужна попавшаяся вещь или не нужна. Тут иначе, тут каждое утро вместе с газетами подсовываются в почтовый ящик красивые буклеты, на которых неподражаемые женщины и нереальные мужчины демонстрируют все, что душе угодно, — автомобили, мебель, хозяйственную утварь, обувь, одежду самую разную, вплоть до ночных сорочек и предметов, не предназначенных для всеобщего обозрения. И сообщается, что, заплатив столько-то марок, ты можешь стать таким же счастливо-красивым обладателем, как изображенные на картинках мужчины и женщины. И вот иная легковерная жена, глядишь, уже трясет за лацканы своего мужа, требуя денег, бежит в магазин, и, вернувшись, узнает у зеркала, что в купленном новом платье она вовсе не так красива, как на картинке. И вспоминает, что у нее в шкафу лежит другое платье, в котором ей даже лучше. Она, конечно, расстраивается, но лишь до следующего утра. Урок слишком часто не идет впрок…
Может, и не совсем так делаются тут покупки, но воспоминание о музыке и девушке-продавщице постепенно испарялось, а факт оставался: купленные не очень-то нужные ему джинсы пробили изрядную брешь в тощих финансах, и Александр поневоле переполнялся сарказмом.