— Дас ист майне тохтер.
— Пардон, — сказал швейцар и пропустил Нельку.
Ресторан был наполовину пуст. Они заняли столик, на котором не было таблички с надписью «Reserviert». Но подошел метрдотель и попросил их пересесть за другой столик.
— Майн фройнд, — снова начал он. Но Борис как-то по-особому подмигнул ему, и он сразу понял: метрдотеля надо послушаться. Потому что потом, кто бы что ни сказал, можно будет ответить: нас сюда посадил сам метрдотель.
— Ну ты даешь, па! — восхищенно прошептала Нелька, когда они успокоились за другим столиком. Собственно, это был даже не столик, а столище: по ту сторону широкой белой скатерти стояло еще четыре тяжелых стула. Нелька тотчас взгромоздила на эту белизну свою суму, но, видно, сама поняла, что ей тут не место, скинула сумку на стул. — Как ты хорошо по-немецки-то!..
— В школе надо как следует учиться, — назидательно сказал Борис. — Твой отец всегда был отличником. Поэтому он такой везучий.
— Ты везучий, па?
— Ему лучше знать.
— Да, мне лучше знать. — Борис откинулся на стуле, огляделся и закурил. — Но и мы тоже не лыком шиты. Мне сегодня тоже повезло. Точнее, вчера, — добавил он, почему-то покосившись на Нельку.
— Что у тебя, выкладывай.
— Ты занавески помнишь? — медленно, со значением выговорил он и снова покосился на Нельку.
— Какие занавески?
— Мои, конечно.
— Ну.
— Что «ну»? Помнишь или нет?
— Помню, кажется.
— Кажется… Ну, тебе простительно, ты не женщина.
— Говори яснее.
— Что тебе говорить, если ты все забыл. Я же тебе рассказывал про эти занавески.
— Ты много чего рассказывал, все не упомнишь.
— М-да, друг называется. — Он снова покосился на Нельку, и Александр догадался, что речь, как видно, об очередном романе старого холостяка, о котором при Нельке не расскажешь.
— Меняй пластинку, — сказал он.
— Дас ист майне тохтер.
— Пардон, — сказал швейцар и пропустил Нельку.
Ресторан был наполовину пуст. Они заняли столик, на котором не было таблички с надписью «Reserviert». Но подошел метрдотель и попросил их пересесть за другой столик.
— Майн фройнд, — снова начал он. Но Борис как-то по-особому подмигнул ему, и он сразу понял: метрдотеля надо послушаться. Потому что потом, кто бы что ни сказал, можно будет ответить: нас сюда посадил сам метрдотель.
— Ну ты даешь, па! — восхищенно прошептала Нелька, когда они успокоились за другим столиком. Собственно, это был даже не столик, а столище: по ту сторону широкой белой скатерти стояло еще четыре тяжелых стула. Нелька тотчас взгромоздила на эту белизну свою суму, но, видно, сама поняла, что ей тут не место, скинула сумку на стул. — Как ты хорошо по-немецки-то!..
— В школе надо как следует учиться, — назидательно сказал Борис. — Твой отец всегда был отличником. Поэтому он такой везучий.
— Ты везучий, па?
— Ему лучше знать.
— Да, мне лучше знать. — Борис откинулся на стуле, огляделся и закурил. — Но и мы тоже не лыком шиты. Мне сегодня тоже повезло. Точнее, вчера, — добавил он, почему-то покосившись на Нельку.
— Что у тебя, выкладывай.
— Ты занавески помнишь? — медленно, со значением выговорил он и снова покосился на Нельку.
— Какие занавески?
— Мои, конечно.
— Ну.
— Что «ну»? Помнишь или нет?
— Помню, кажется.
— Кажется… Ну, тебе простительно, ты не женщина.
— Говори яснее.
— Что тебе говорить, если ты все забыл. Я же тебе рассказывал про эти занавески.
— Ты много чего рассказывал, все не упомнишь.
— М-да, друг называется. — Он снова покосился на Нельку, и Александр догадался, что речь, как видно, об очередном романе старого холостяка, о котором при Нельке не расскажешь.
— Меняй пластинку, — сказал он.