Бену писал:
«Я пишу отцу, чтобы он покрыл мой долг. А когда вы откроете чемоданчик, то увидите там драгоценности моей матери. Я не знаю точно, сколько они стоят, но думаю, что больше трех тысяч. Если бы мать была жива и отец не давал мне денег на поездку в Англию, она, конечно, продала бы эти драгоценности и обеспечила меня всем необходимым на дорогу. Я не потерплю, чтобы отец отдал эти драгоценности кому-то другому. Поэтому я с большим трудом взял их у отца. Если отец будет медлить с выплатой моего долга, вы легко сможете продать или заложить эти украшения. Эти вещи принадлежат моей матери, а значит, мне».
В письме было написано много другого, не относившегося к делу.
Хорлал запер комнату, выбежал на улицу, нанял экипаж и помчался к Гангу. Но он не знал названия парохода, на котором уезжал Бену. Добравшись до пристани, он узнал, что сегодня в Англию отбыли два парохода. Как определить, на каком из них был Бену, и каким образом задержать пароход — этого он, разумеется, сообразить никак не мог.
С пристани он поехал домой. Под утренними лучами солнца просыпалась Калькутта. Но Хорлал ничего не видел; он был в прострации. Сердце его отчаянно билось, будто встретило непреодолимое препятствие и никак не могло сдвинуть его с места.
Экипаж остановился около дома, где его ждала мать, где раньше сразу исчезали все неприятности рабочего дня, вся усталость. Хорлал расплатился с извозчиком и вошел в дом, охваченный страхом и глубочайшим отчаянием.
Встревоженная мать спросила:
— Ты куда ездил, сынок?
— Я искал тебе невестку, — ответил он, сухо засмеялся и потерял сознание.
— О господи, что же это такое? — испугалась старушка.
Зачерпнув воду, она вылила ее на лицо Хорлала. Хорлал очнулся и посмотрел вокруг ничего не выражающим взглядом.
— Не беспокойся, мама, мне нужно побыть одному, — сказал он, поспешно ушел в свою комнату и запер изнутри дверь.
Мать села на пол у порога; на нее падали весенние лучи солнца. Она прислонилась к запертой двери и временами звала сына:
— Хорлал, сынок! Хорлал!
— Мама, я выйду попозже, иди пока к себе.
Старуха, не двигаясь, сидела на солнце и шептала молитвы.
Пришел сторож из конторы, постучал в дверь и сказал:
— Бабу, если мы сейчас не выйдем, то пропустим поезд.
Хорлал ответил, не открывая дверь:
— Семичасовым поездом мы не поедем.
— А когда?
— Я скажу после.
Бену писал:
«Я пишу отцу, чтобы он покрыл мой долг. А когда вы откроете чемоданчик, то увидите там драгоценности моей матери. Я не знаю точно, сколько они стоят, но думаю, что больше трех тысяч. Если бы мать была жива и отец не давал мне денег на поездку в Англию, она, конечно, продала бы эти драгоценности и обеспечила меня всем необходимым на дорогу. Я не потерплю, чтобы отец отдал эти драгоценности кому-то другому. Поэтому я с большим трудом взял их у отца. Если отец будет медлить с выплатой моего долга, вы легко сможете продать или заложить эти украшения. Эти вещи принадлежат моей матери, а значит, мне».
В письме было написано много другого, не относившегося к делу.
Хорлал запер комнату, выбежал на улицу, нанял экипаж и помчался к Гангу. Но он не знал названия парохода, на котором уезжал Бену. Добравшись до пристани, он узнал, что сегодня в Англию отбыли два парохода. Как определить, на каком из них был Бену, и каким образом задержать пароход — этого он, разумеется, сообразить никак не мог.
С пристани он поехал домой. Под утренними лучами солнца просыпалась Калькутта. Но Хорлал ничего не видел; он был в прострации. Сердце его отчаянно билось, будто встретило непреодолимое препятствие и никак не могло сдвинуть его с места.
Экипаж остановился около дома, где его ждала мать, где раньше сразу исчезали все неприятности рабочего дня, вся усталость. Хорлал расплатился с извозчиком и вошел в дом, охваченный страхом и глубочайшим отчаянием.
Встревоженная мать спросила:
— Ты куда ездил, сынок?
— Я искал тебе невестку, — ответил он, сухо засмеялся и потерял сознание.
— О господи, что же это такое? — испугалась старушка.
Зачерпнув воду, она вылила ее на лицо Хорлала. Хорлал очнулся и посмотрел вокруг ничего не выражающим взглядом.
— Не беспокойся, мама, мне нужно побыть одному, — сказал он, поспешно ушел в свою комнату и запер изнутри дверь.
Мать села на пол у порога; на нее падали весенние лучи солнца. Она прислонилась к запертой двери и временами звала сына:
— Хорлал, сынок! Хорлал!
— Мама, я выйду попозже, иди пока к себе.
Старуха, не двигаясь, сидела на солнце и шептала молитвы.
Пришел сторож из конторы, постучал в дверь и сказал:
— Бабу, если мы сейчас не выйдем, то пропустим поезд.
Хорлал ответил, не открывая дверь:
— Семичасовым поездом мы не поедем.
— А когда?
— Я скажу после.