Взвод, развернувшись в цепь, приближался к гребню возвышенности. Ее покрытые травой и карликовыми кустами, усеянные многочисленными расщелинами и впадинами склоны облегчали скрытый подход. Бойцы по одному короткими перебежками преодолевали открытое пространство, прижимались к земле и снова вскакивали, чтобы через минуту спрятаться в очередной, заранее выбранной впадине. Вдоль цепи вперед и назад прохаживался подпоручник Фуран; его высокая фигура резко выделялась на фоне голубого неба. Отделение Сенка наступало на правом фланге.
Кутрына, поднявшись с земли, увидел остальных бойцов отделения, лежавших в траве и смотревших на гребень возвышенности, где засел «противник». Продвигались в хорошем темпе. Даже Маченга быстро вскакивал и, пригнувшись, резво бежал к следующему рубежу. Правда, при этом он смешно дрыгал ногами и разевал рот, словно удивляясь чему-то. Впереди Маченги — Бенда и Венцек; эти молодые ребята бежали без особых усилий, легко, предвкушая ту минуту, когда они выхватят из-за пояса деревянные гранаты и вдоволь потом накричатся на последних пятидесяти метрах. Кутрына вскочил, пробежал немного и снова упал на землю. До обеда оставалось еще полтора часа; только после обеда он сможет отвертеться от дальнейших занятий и отправиться по указанию Лекша делать стенгазету.
Вдоль цепи передавали приказ готовиться к штурму высоты.
Кутрына бежал, глядя на небо, не кричал, а только открыл рот, чтобы было видно издалека. После трех лет пребывания в партизанах из него заново пытаются сделать человека — отрабатывай приемы штыкового боя, беги, высунув язык, окапывайся, да еще вытягивайся перед каким-то молокососом. Пробудились застарелые обиды. После сдачи на нелегальных курсах экзаменов на аттестат зрелости Кутрына сразу же ушел в лес, но в офицерское училище не попал, поэтому звания не получил. В течение этих трех лет он мечтал добиться своего, ждал только подходящего момента. Но ничего из этого не вышло. После освобождения района от немцев первым из своего отряда вступил в Войско Польское. Впрочем, ему некуда и не с чем было возвращаться. Пришлось начинать все сначала.
Наконец достигли гребня возвышенности. Фуран начал подводить итоги учения.
Кутрына отошел в сторону и лег в одиночестве на траву; друзей во взводе у него не было. Даже поговорить не с кем. Нет, он не собирался закончить войну рядовым в отделении Сенка. По вечерам уходил из лагеря, останавливался на опушке леса и провожал завистливым взглядом направлявшихся в деревню офицеров; проклинал свою солдатскую судьбу, что должен возвращаться на верхние нары в землянке, нюхать вонь от прелых портянок и потной одежды и слушать вздохи Маченги.
Еще до вступления в Войско Польское ему говорили, что офицерское звание получить там плевое дело, теперь он был в этом уверен. «У них не хватает офицерских кадров, поэтому они вынуждены будут наспех готовить своих командиров». Но завтра или послезавтра полк отправится на фронт, а на фронте бывает по-всякому. Кутрына не боялся предстоящих боев, но его охватывал страх при мысли, что его не заметят, что он затеряется где-то между Маченгой и Калетой, что о нем забудут, как забыли тогда, у партизан.
Увидел склонившегося над ним Лекша, вскочил. Давно уже собирался поговорить с ним.
— Товарищ хорунжий, разрешите обратиться к вам по личному вопросу.
— Обращайтесь.
— У меня, — начал Кутрына, — среднее образование, к тому же определенный боевой опыт, когда был в партизанах, вот я и решил поступить в офицерское училище. Думаю, что смогу принести какую-то пользу.
Лекш внимательно поглядел на него:
— Так. Очень хорошо. И в какое же училище вы хотите поступить?
Кутрыну этот вопрос застал врасплох. Его интересовало лишь офицерское звание, а не род войск. Поэтому он решил назвать такое, которое было бы по душе Лекшу.
— В политучилище, — выпалил он.
— В политучилище? — удивился Лекш и посмотрел на лес и землянки. — В политучилище? — повторил он. — Явитесь ко мне, когда закончите стенгазету!
Кутрына написал передовицу под названием «С каждым днем улучшается наша боевая подготовка». «Мы представляли собой, — выводил он каллиграфическим почерком, — необученную, разношерстную толпу, когда прибыли сюда из разных уголков нашей страны, чтобы взять в руки оружие и бить врага. Теперь мы уже регулярная армия, приобрели необходимые знания и понимаем: чтобы сокрушить противника, надо не только этого хотеть, но еще и уметь». Ему понравилась последняя фраза, он несколько раз перечитал ее, а внизу нарисовал ведущий огонь пулемет «максим». Аккуратно сложил лист ватмана и направился к Лекшу.
С заместителем командира батальона поручником Ружницким Кутрына до этого не успел переговорить. Несколько раз пытался попасться ему на глаза, но безуспешно.
Ружницкий слегка косил, смотрел куда-то в сторону, поэтому трудно было определить, слушает ли он его или кивает по привычке.
— Значит, хотите поступить в офицерское училище? — спросил поручник.
— Так точно.
— А почему, собственно говоря, вы выбрали политучилище?
Взвод, развернувшись в цепь, приближался к гребню возвышенности. Ее покрытые травой и карликовыми кустами, усеянные многочисленными расщелинами и впадинами склоны облегчали скрытый подход. Бойцы по одному короткими перебежками преодолевали открытое пространство, прижимались к земле и снова вскакивали, чтобы через минуту спрятаться в очередной, заранее выбранной впадине. Вдоль цепи вперед и назад прохаживался подпоручник Фуран; его высокая фигура резко выделялась на фоне голубого неба. Отделение Сенка наступало на правом фланге.
Кутрына, поднявшись с земли, увидел остальных бойцов отделения, лежавших в траве и смотревших на гребень возвышенности, где засел «противник». Продвигались в хорошем темпе. Даже Маченга быстро вскакивал и, пригнувшись, резво бежал к следующему рубежу. Правда, при этом он смешно дрыгал ногами и разевал рот, словно удивляясь чему-то. Впереди Маченги — Бенда и Венцек; эти молодые ребята бежали без особых усилий, легко, предвкушая ту минуту, когда они выхватят из-за пояса деревянные гранаты и вдоволь потом накричатся на последних пятидесяти метрах. Кутрына вскочил, пробежал немного и снова упал на землю. До обеда оставалось еще полтора часа; только после обеда он сможет отвертеться от дальнейших занятий и отправиться по указанию Лекша делать стенгазету.
Вдоль цепи передавали приказ готовиться к штурму высоты.
Кутрына бежал, глядя на небо, не кричал, а только открыл рот, чтобы было видно издалека. После трех лет пребывания в партизанах из него заново пытаются сделать человека — отрабатывай приемы штыкового боя, беги, высунув язык, окапывайся, да еще вытягивайся перед каким-то молокососом. Пробудились застарелые обиды. После сдачи на нелегальных курсах экзаменов на аттестат зрелости Кутрына сразу же ушел в лес, но в офицерское училище не попал, поэтому звания не получил. В течение этих трех лет он мечтал добиться своего, ждал только подходящего момента. Но ничего из этого не вышло. После освобождения района от немцев первым из своего отряда вступил в Войско Польское. Впрочем, ему некуда и не с чем было возвращаться. Пришлось начинать все сначала.
Наконец достигли гребня возвышенности. Фуран начал подводить итоги учения.
Кутрына отошел в сторону и лег в одиночестве на траву; друзей во взводе у него не было. Даже поговорить не с кем. Нет, он не собирался закончить войну рядовым в отделении Сенка. По вечерам уходил из лагеря, останавливался на опушке леса и провожал завистливым взглядом направлявшихся в деревню офицеров; проклинал свою солдатскую судьбу, что должен возвращаться на верхние нары в землянке, нюхать вонь от прелых портянок и потной одежды и слушать вздохи Маченги.
Еще до вступления в Войско Польское ему говорили, что офицерское звание получить там плевое дело, теперь он был в этом уверен. «У них не хватает офицерских кадров, поэтому они вынуждены будут наспех готовить своих командиров». Но завтра или послезавтра полк отправится на фронт, а на фронте бывает по-всякому. Кутрына не боялся предстоящих боев, но его охватывал страх при мысли, что его не заметят, что он затеряется где-то между Маченгой и Калетой, что о нем забудут, как забыли тогда, у партизан.
Увидел склонившегося над ним Лекша, вскочил. Давно уже собирался поговорить с ним.
— Товарищ хорунжий, разрешите обратиться к вам по личному вопросу.
— Обращайтесь.
— У меня, — начал Кутрына, — среднее образование, к тому же определенный боевой опыт, когда был в партизанах, вот я и решил поступить в офицерское училище. Думаю, что смогу принести какую-то пользу.
Лекш внимательно поглядел на него:
— Так. Очень хорошо. И в какое же училище вы хотите поступить?
Кутрыну этот вопрос застал врасплох. Его интересовало лишь офицерское звание, а не род войск. Поэтому он решил назвать такое, которое было бы по душе Лекшу.
— В политучилище, — выпалил он.
— В политучилище? — удивился Лекш и посмотрел на лес и землянки. — В политучилище? — повторил он. — Явитесь ко мне, когда закончите стенгазету!
Кутрына написал передовицу под названием «С каждым днем улучшается наша боевая подготовка». «Мы представляли собой, — выводил он каллиграфическим почерком, — необученную, разношерстную толпу, когда прибыли сюда из разных уголков нашей страны, чтобы взять в руки оружие и бить врага. Теперь мы уже регулярная армия, приобрели необходимые знания и понимаем: чтобы сокрушить противника, надо не только этого хотеть, но еще и уметь». Ему понравилась последняя фраза, он несколько раз перечитал ее, а внизу нарисовал ведущий огонь пулемет «максим». Аккуратно сложил лист ватмана и направился к Лекшу.
С заместителем командира батальона поручником Ружницким Кутрына до этого не успел переговорить. Несколько раз пытался попасться ему на глаза, но безуспешно.
Ружницкий слегка косил, смотрел куда-то в сторону, поэтому трудно было определить, слушает ли он его или кивает по привычке.
— Значит, хотите поступить в офицерское училище? — спросил поручник.
— Так точно.
— А почему, собственно говоря, вы выбрали политучилище?