Кутрына приготовил на всякий случай несколько фраз, но они выскочили у него из головы.
— Ну, надо воспитывать солдат, это самая трудная задача. Демократическая Польша…
— Были в Армии Крайовой?
— Был.
— Сколько лет?
— Три года.
— Звание?
— Рядовой.
— Почему же не получили повышения?
Ответ на этот вопрос Кутрына заучил наизусть: не доверяли, зажимали, не нравились его убеждения…
Ружницкий спокойно выслушал и начал задавать вопросы, нанося Кутрыне удар за ударом:
— Когда была создана 1-я армия Войска Польского? Что такое Армия Людова? Знали ли вы во время оккупации о ее существовании?
На лбу у Кутрыны выступила испарина. Что сказать? Знал — плохо, не знал — еще хуже: Ружницкий все равно ему не поверит. Кутрына уже понял, что допустил ошибку, попросив направить его в политучилище, лучше было бы выбрать артиллерию — оружие надежное, там надо уметь шевелить мозгами.
— Что вы знаете о генерале Жимерском? Кто заместитель главнокомандующего Войском Польским?
Кутрына весь покрылся потом, ему уже надоел этот экзамен. «Зачем он задает мне вопросы? — думал он про себя. — Примут в училище, вот там все и вызубрю».
— Так вот, — сказал Ружницкий, — когда выйдет приказ о наборе в военные училища, я буду иметь вас в виду. Только мне кажется, что вам лучше поступать в пехотное училище. А пока будьте примером для других — у нас стать офицером не так-то легко.
«Держи карман шире, — думал про себя Кутрына, направляясь в сторону землянок. — Тебе-то хорошо говорить, я бы тоже сумел, если бы у меня были на погонах звездочки. Да, не везет мне!»
Солнце уже клонилось к закату, рота возвращалась с занятий. Кутрына уселся неподалеку от землянки и ждал. Ужасно хотелось есть. Поднялся, отряхнул мундир и направился к кухне. Повар Мачек, старый знакомый Кутрыны, давал иногда ему что-нибудь перекусить, правда, в последнее время неохотно.
Столовая находилась недалеко от ведущей в деревню дороги, на большой поляне, поросшей кустами можжевельника. Полковник Крыцкий велел обнести площадку невысокой оградой, расставить столы и лавки из досок. «Пусть бойцы едят культурно», — сказал он.
И действительно, есть здесь было намного удобнее, не надо было держать котелок между коленями, солдаты сидели за столом, как в ресторане.
Болек Кутрына осторожно пробирался между кустами можжевельника к столовой. Он собирался перелезть через ограду и застать Мачека врасплох. У входа в тусклом свете, падающем из кухни, он увидел две фигуры — это крутились дежурные по кухне, им попадаться на глаза было нельзя, но еще бо́льшую неприятность сулила встреча с дежурным офицером. Болек спрятался за куст и продолжал внимательно наблюдать за столовой, как вдруг он услышал рядом чьи-то приглушенные голоса. На срубленном дереве сидел подпоручник Олевич, а перед ним стояли Венцек и Бенда, не по стойке «смирно», а свободно — с сигаретами в зубах. Кутрына выругался — придется перелезать через ограду в другом месте.
Он уже собрался было уходить, как вдруг услышал взволнованный голос всегда спокойного Бенды, на которого никто в роте не обращал внимания. Кутрына прильнул к земле и подполз поближе, чтобы не пропустить ни одного слова из их разговора. Ему хорошо было видно лицо Бенды — нервное, неспокойное, настороженное. Говорил он быстро, отрывистыми фразами, часто умолкал и осторожно оглядывался, напряженно всматриваясь в темноту. Олевич слушал молча, куря сигарету.
Кутрына приготовил на всякий случай несколько фраз, но они выскочили у него из головы.
— Ну, надо воспитывать солдат, это самая трудная задача. Демократическая Польша…
— Были в Армии Крайовой?
— Был.
— Сколько лет?
— Три года.
— Звание?
— Рядовой.
— Почему же не получили повышения?
Ответ на этот вопрос Кутрына заучил наизусть: не доверяли, зажимали, не нравились его убеждения…
Ружницкий спокойно выслушал и начал задавать вопросы, нанося Кутрыне удар за ударом:
— Когда была создана 1-я армия Войска Польского? Что такое Армия Людова? Знали ли вы во время оккупации о ее существовании?
На лбу у Кутрыны выступила испарина. Что сказать? Знал — плохо, не знал — еще хуже: Ружницкий все равно ему не поверит. Кутрына уже понял, что допустил ошибку, попросив направить его в политучилище, лучше было бы выбрать артиллерию — оружие надежное, там надо уметь шевелить мозгами.
— Что вы знаете о генерале Жимерском? Кто заместитель главнокомандующего Войском Польским?
Кутрына весь покрылся потом, ему уже надоел этот экзамен. «Зачем он задает мне вопросы? — думал он про себя. — Примут в училище, вот там все и вызубрю».
— Так вот, — сказал Ружницкий, — когда выйдет приказ о наборе в военные училища, я буду иметь вас в виду. Только мне кажется, что вам лучше поступать в пехотное училище. А пока будьте примером для других — у нас стать офицером не так-то легко.
«Держи карман шире, — думал про себя Кутрына, направляясь в сторону землянок. — Тебе-то хорошо говорить, я бы тоже сумел, если бы у меня были на погонах звездочки. Да, не везет мне!»
Солнце уже клонилось к закату, рота возвращалась с занятий. Кутрына уселся неподалеку от землянки и ждал. Ужасно хотелось есть. Поднялся, отряхнул мундир и направился к кухне. Повар Мачек, старый знакомый Кутрыны, давал иногда ему что-нибудь перекусить, правда, в последнее время неохотно.
Столовая находилась недалеко от ведущей в деревню дороги, на большой поляне, поросшей кустами можжевельника. Полковник Крыцкий велел обнести площадку невысокой оградой, расставить столы и лавки из досок. «Пусть бойцы едят культурно», — сказал он.
И действительно, есть здесь было намного удобнее, не надо было держать котелок между коленями, солдаты сидели за столом, как в ресторане.
Болек Кутрына осторожно пробирался между кустами можжевельника к столовой. Он собирался перелезть через ограду и застать Мачека врасплох. У входа в тусклом свете, падающем из кухни, он увидел две фигуры — это крутились дежурные по кухне, им попадаться на глаза было нельзя, но еще бо́льшую неприятность сулила встреча с дежурным офицером. Болек спрятался за куст и продолжал внимательно наблюдать за столовой, как вдруг он услышал рядом чьи-то приглушенные голоса. На срубленном дереве сидел подпоручник Олевич, а перед ним стояли Венцек и Бенда, не по стойке «смирно», а свободно — с сигаретами в зубах. Кутрына выругался — придется перелезать через ограду в другом месте.
Он уже собрался было уходить, как вдруг услышал взволнованный голос всегда спокойного Бенды, на которого никто в роте не обращал внимания. Кутрына прильнул к земле и подполз поближе, чтобы не пропустить ни одного слова из их разговора. Ему хорошо было видно лицо Бенды — нервное, неспокойное, настороженное. Говорил он быстро, отрывистыми фразами, часто умолкал и осторожно оглядывался, напряженно всматриваясь в темноту. Олевич слушал молча, куря сигарету.