— Что вы имеете в виду?
— Не бури и штормы, которые приходилось испытывать древним во время их плаваний по нашему Черному морю, побудили их назвать его негостеприимным. Отнюдь не это. Причина совершенно в другом.
— В чем же? — с внезапно проснувшимся интересом спросил Андрей Петрович, откладывая в сторону «Курортную газету», которую он бегло просматривал.
— Она очень проста. И состоит она в том, что для древних греков негостеприимным было не само море, а его берега. А еще точнее, не берега, а жители, их населявшие…
Андрей Петрович недоуменно пожал плечами, брат его не пошевельнулся, весь обратившись в слух.
— Да, да, именно жители, — продолжал я. — Они, мягко выражаясь, не очень любезно встречали чужеземцев, вступая с ними в сражения, убивая пришельцев, а взятых в плен приносили в жертву своим богам, чтобы умилостивить их.
Вот почему древние греки назвали море негостеприимным, а вовсе не из-за его бурливости. И добавлю к этому, что в те времена создавались легенды примерно такого содержания: «Тот считался погибшим, кто осмелился проникнуть в этот страшный бассейн, ибо за ним живут люди на вечнозеленых равнинах, где все сверкает золотом, серебром и драгоценными каменьями, а само море заколдовано и губит всех без исключения чужестранцев, которые пытаются туда проникнуть, чтобы они не смогли завладеть этой страной и поведать миру о богатствах Тавриды».
— Все это в высшей степени занятно — и легенда, и ваши рассуждения, — заметил Андрей Петрович. — Но пока я не вижу, чтобы ваши доводы были более убедительны, чем те, против которых вы выступаете. Хоть убейте, не вижу.
— Минуточку терпения, Андрей Петрович, минуточку терпения, и я постараюсь разрешить ваши сомнения.
— Что ж, послушаем, — с явным сомнением произнес Андрей Петрович, удобнее располагаясь в кресле и закидывая ногу на ногу.
— Я уже привык к лихим наскокам моего брата, — извиняющимся тоном сказал Василий Петрович, — и не принимаю их близко к сердцу. И вам советую отнестись к ним точно так же.
— Что вы, что вы! Напротив. Мне всегда импонировали агрессивные собеседники, именно такие, как ваш брат… Итак, я повторяю, что море древние греки назвали негостеприимным не из-за его бурливости. Иначе как вы объясните то обстоятельство, что позднее те же греки переименовали море, дав ему противоположное по смыслу название — Понт Эвксинский, то есть море гостеприимное? Неужели оно с тех пор изменилось, стало более спокойным? Неужели его поверхность более не возмущали никакие бури и штормы? Согласитесь, что дело не в этом. Море оставалось столь же бурным в определенные времена года, каким оно было и прежде, каким оно бывает и в наши дни.
Как бы в подтверждение моих слов терраса осветилась вспышкой молнии и почти одновременно грянул громовой раскат невероятной силы.
— И тем не менее из негостеприимного оно превратилось в гостеприимное, — продолжал я после минутной паузы. — А почему? Да потому, что греки со временем укрепились на берегах моря, создали там свои колонии — словом, обжились на новых местах.
— Резонно! — в восхищении вскричал Андрей Петрович. — Что на это скажет мой брат? Послушаем, а? — И он заговорщически подмигнул мне.
— Право, не знаю, что вам на это ответить, — тихо сказал Василий Петрович. — Спорить с вами было бы бессмысленно, так как все, что вы сказали, очень логично и убедительно. Но… я остаюсь при своем мнении. Давайте проследим, какие изменения претерпевало название моря в различные времена…
— Не знаю, для чего вам это понадобилось, — перебил я его, — но извольте, пожалуйста… Одно время оно именовалось Судгейским или Сурожским по имени богатейшего города Судгеи, располагавшегося там, где стоит нынешний Судак; известно оно было и как Русское море; упоминалось под именем Хазарского; итальянцы, которые обзавелись в Крыму торговыми факториями, называли его Mare magnum — Большим морем. Дали они ему такое имя, очевидно, потому, что оно представлялось им значительно большим, нежели Пропонтида, нынешнее Мраморное море…
— А турки, — подхватил Василий Петрович, — назвали море Фанар Кара-денгиз — Злое Черное море. И тут мы волей-неволей вынуждены вернуться к тому, с чего я начал, а именно к бурному характеру его, которому море и обязано, уверен, своим названием. Нет, нет, не прерывайте меня, — продолжал старый экскурсовод, заметив мой протестующий жест. — Мне хочется рассказать вам одну из многочисленных легенд, бытовавших у турок и крымских татар в свое время. Я ее услышал много лет назад от одного местного старожила…
— Опять легенда, — страдальчески простонал Андрей Петрович. — Спаси нас бог и помилуй! Мне кажется, на сегодня достаточно и одной. — Он с надеждой посмотрел на меня, видимо рассчитывая, что я его поддержу, но, тут же вспомнив, какую заинтересованность я выказал ко всяким преданиям и сказаниям в разговоре за обедом, махнул рукой и с обреченным видом уселся поглубже в кресле.
— Продолжайте, пожалуйста, Василий Петрович, — рассмеялся я. — Ваш брат с не меньшим интересом, чем я, выслушает эту историю. Я вижу, что он не на шутку заинтересовался нашим спором и только делает вид, будто ему скучно.
— Если говорить правду, то вы правы, — в свою очередь рассмеялся Андрей Петрович.
— Этот поэтический вымысел, содержание которого я попытаюсь коротко изложить, — начал Василий Петрович, — как нельзя лучше объясняет, мне кажется, природу названия, данного турками морю. Вот он.
— Что вы имеете в виду?
— Не бури и штормы, которые приходилось испытывать древним во время их плаваний по нашему Черному морю, побудили их назвать его негостеприимным. Отнюдь не это. Причина совершенно в другом.
— В чем же? — с внезапно проснувшимся интересом спросил Андрей Петрович, откладывая в сторону «Курортную газету», которую он бегло просматривал.
— Она очень проста. И состоит она в том, что для древних греков негостеприимным было не само море, а его берега. А еще точнее, не берега, а жители, их населявшие…
Андрей Петрович недоуменно пожал плечами, брат его не пошевельнулся, весь обратившись в слух.
— Да, да, именно жители, — продолжал я. — Они, мягко выражаясь, не очень любезно встречали чужеземцев, вступая с ними в сражения, убивая пришельцев, а взятых в плен приносили в жертву своим богам, чтобы умилостивить их.
Вот почему древние греки назвали море негостеприимным, а вовсе не из-за его бурливости. И добавлю к этому, что в те времена создавались легенды примерно такого содержания: «Тот считался погибшим, кто осмелился проникнуть в этот страшный бассейн, ибо за ним живут люди на вечнозеленых равнинах, где все сверкает золотом, серебром и драгоценными каменьями, а само море заколдовано и губит всех без исключения чужестранцев, которые пытаются туда проникнуть, чтобы они не смогли завладеть этой страной и поведать миру о богатствах Тавриды».
— Все это в высшей степени занятно — и легенда, и ваши рассуждения, — заметил Андрей Петрович. — Но пока я не вижу, чтобы ваши доводы были более убедительны, чем те, против которых вы выступаете. Хоть убейте, не вижу.
— Минуточку терпения, Андрей Петрович, минуточку терпения, и я постараюсь разрешить ваши сомнения.
— Что ж, послушаем, — с явным сомнением произнес Андрей Петрович, удобнее располагаясь в кресле и закидывая ногу на ногу.
— Я уже привык к лихим наскокам моего брата, — извиняющимся тоном сказал Василий Петрович, — и не принимаю их близко к сердцу. И вам советую отнестись к ним точно так же.
— Что вы, что вы! Напротив. Мне всегда импонировали агрессивные собеседники, именно такие, как ваш брат… Итак, я повторяю, что море древние греки назвали негостеприимным не из-за его бурливости. Иначе как вы объясните то обстоятельство, что позднее те же греки переименовали море, дав ему противоположное по смыслу название — Понт Эвксинский, то есть море гостеприимное? Неужели оно с тех пор изменилось, стало более спокойным? Неужели его поверхность более не возмущали никакие бури и штормы? Согласитесь, что дело не в этом. Море оставалось столь же бурным в определенные времена года, каким оно было и прежде, каким оно бывает и в наши дни.
Как бы в подтверждение моих слов терраса осветилась вспышкой молнии и почти одновременно грянул громовой раскат невероятной силы.
— И тем не менее из негостеприимного оно превратилось в гостеприимное, — продолжал я после минутной паузы. — А почему? Да потому, что греки со временем укрепились на берегах моря, создали там свои колонии — словом, обжились на новых местах.
— Резонно! — в восхищении вскричал Андрей Петрович. — Что на это скажет мой брат? Послушаем, а? — И он заговорщически подмигнул мне.
— Право, не знаю, что вам на это ответить, — тихо сказал Василий Петрович. — Спорить с вами было бы бессмысленно, так как все, что вы сказали, очень логично и убедительно. Но… я остаюсь при своем мнении. Давайте проследим, какие изменения претерпевало название моря в различные времена…
— Не знаю, для чего вам это понадобилось, — перебил я его, — но извольте, пожалуйста… Одно время оно именовалось Судгейским или Сурожским по имени богатейшего города Судгеи, располагавшегося там, где стоит нынешний Судак; известно оно было и как Русское море; упоминалось под именем Хазарского; итальянцы, которые обзавелись в Крыму торговыми факториями, называли его Mare magnum — Большим морем. Дали они ему такое имя, очевидно, потому, что оно представлялось им значительно большим, нежели Пропонтида, нынешнее Мраморное море…
— А турки, — подхватил Василий Петрович, — назвали море Фанар Кара-денгиз — Злое Черное море. И тут мы волей-неволей вынуждены вернуться к тому, с чего я начал, а именно к бурному характеру его, которому море и обязано, уверен, своим названием. Нет, нет, не прерывайте меня, — продолжал старый экскурсовод, заметив мой протестующий жест. — Мне хочется рассказать вам одну из многочисленных легенд, бытовавших у турок и крымских татар в свое время. Я ее услышал много лет назад от одного местного старожила…
— Опять легенда, — страдальчески простонал Андрей Петрович. — Спаси нас бог и помилуй! Мне кажется, на сегодня достаточно и одной. — Он с надеждой посмотрел на меня, видимо рассчитывая, что я его поддержу, но, тут же вспомнив, какую заинтересованность я выказал ко всяким преданиям и сказаниям в разговоре за обедом, махнул рукой и с обреченным видом уселся поглубже в кресле.
— Продолжайте, пожалуйста, Василий Петрович, — рассмеялся я. — Ваш брат с не меньшим интересом, чем я, выслушает эту историю. Я вижу, что он не на шутку заинтересовался нашим спором и только делает вид, будто ему скучно.
— Если говорить правду, то вы правы, — в свою очередь рассмеялся Андрей Петрович.
— Этот поэтический вымысел, содержание которого я попытаюсь коротко изложить, — начал Василий Петрович, — как нельзя лучше объясняет, мне кажется, природу названия, данного турками морю. Вот он.