— Я хочу тебя, — Карри нахмурился. — Хочу обнимать тебя больше, чем пять секунд. Хочу целовать тебя. Хочу заняться с тобой любовью.
— Разве это возможно? — Кристен принялась нервно тереть лоб ладонью. В ней смешалось слишком много чувств. Она тоже хотела побыть с Карри наедине — и боялась, что он просто шутит над ней. Боялась, что их услышат. Боялась, что за эти четыре месяца все слишком изменилось, и между ними уже не будет того, что было раньше.
— Это есть почти во всех мужских тюрьмах и даже в некоторых женских… Проблема в том, что меня обвиняют в убийстве… это серьезно, и я не знаю, позволят ли нам такую встречу. Но если мы поженимся, то скорее да, чем нет.
— Как мы можем пожениться в тюрьме? — нахмурилась Кристен.
— Ты не хочешь этого? — Карри заглянул ей в глаза. — Если не хочешь — только скажи, и мы дождемся, когда меня выпустят.
— Я не сказала, что я не хочу! — воскликнула Кристен неожиданно громко, так что на нее тут же обратил взгляд один из надзирателей. Девушка смутилась, готовая провалиться от стыда под землю, а потом зашептала быстро и взволнованно: — Я шла сюда, думая, что мы будем говорить о том, как ты тут живешь, и как живу я, а ты… ты вдруг предлагаешь мне пожениться, и я… не знаю, я просто растеряна. Прости меня…
Карри выдержал паузу и накрыл ее ладонь своей:
— Я не предлагаю тебе пожениться вдруг, — он сделал ударение на последнем слове. — Я предложил это уже давно. Мы помолвлены, помнишь?
— Помню, — Кристен быстро кивнула.
— Теперь я просто объясняю, что мы можем не ждать пять или шесть лет, мы можем пожениться сейчас, и тогда сможем чаще видеться и бывать наедине друг с другом… Понимаешь?
— Угу, — Кристен снова кивнула.
Карри вздохнул. Он понимал, насколько это дико для Кристен. Пожениться, пока он за решеткой. Встречаться в специальной комнате для свиданий. Заниматься любовью на казенных простынях. Следить за временем. Отчитываться перед надзирателями. Это и для него было диким. Но он предлагал это не просто ради секса. Секс был меньшим, чего ему от нее хотелось. Ему просто хотелось быть рядом и знать, что за ними не следят, хотя бы чертовых два часа! Хотелось гладить и целовать ее живот, который раньше был таким соблазнительно-плоским, а теперь вздымался под ее грудью непривычной, но красивой округлостью. Хотелось зарыться носом в ее волосы и просто подремать вот так, в ее объятиях. Ему нужен был этот тактильный контакт. Он чувствовал почти физическую боль от невозможности касаться ее, гладить, ласкать, целовать. И он ничего не мог с собой поделать. Он безумно по ней скучал. Но давить на нее не хотел. И не собирался сердиться или обижаться, если она откажется. Но еще он не собирался говорить с ней о тюрьме, о предстоящих судебных слушаниях, о том, насколько тошно ему тут живется, какая поганая здесь еда, и как каждый день он то трогает оголенные электрические провода, то тушит возгорания собственными рукавами… Это были не лучшие темы для первой встречи. Все это будет обсуждаться — потом. Но сейчас ему хотелось просто знать, что его Кристен по-прежнему с ним. Его вечно краснеющая, вечно смущенная, такая родная, до щемления в груди, такая любимая Кристен. Хотелось восстановить связь, которая, так или иначе, пошатнулась, ослабла за эти месяцы. Хотелось поговорить о чем-то отвлеченном. Соблазнить ее — как всегда. Подразнить. Пошутить. Увидеть ее улыбку.
Иными словами, ему хотелось чего-то нормального, чего-то привычного, даже будничного, чтобы хоть на несколько минут забыться и вырваться за пределы тюремных решеток. К сожалению, для Кристен это было сложней. И он ее понимал.
Обычно нервный тик у Брэдли Джонсона начинался, когда в клубе случалась очередная хрень, и приходилось разгребать какое-то дерьмо. Тогда у него дергались левый глаз и пальцы на левой руке.
Но в этот раз было иначе.
Это было как-то не похоже на нервный тик.
Это было хуже.
Вот уже который месяц пальцы на обеих руках то и дело отказывались нормально работать. Дрожание — в медицинских справочниках, он почитал, это называли тремором, — мешало ему не только водить мотоцикл, но даже элементарно наливать себе чай в чашку. К врачам он не обращался — не хотел пугать ребят из клуба и Алисию. Зато купил себе разного рода успокоительных. Но ничто не помогало. Тремор то уходил, то возвращался, и всегда в самый неподходящий момент.
Например, как сейчас, во время разговора с Алонсо Риверой.
— После всего, что случилось, предложение о перемирии выглядит как минимум странно, — заявил президент «Голодных гиен», пока Джонсон пытался налить им обоим по бокалу коньяка.
— После всего, что случилось, предложение о перемирии выглядит как минимум разумно, — покачал головой Брэдли. Бокалы были наполнены, и он силой воли заставил тремор немного отступить, чтобы он мог донести их до стола.
— Не так давно ты очертил границу вашей территории и пообещал убить меня, если она будет нарушена. Вы убили Косого.
— Я хочу тебя, — Карри нахмурился. — Хочу обнимать тебя больше, чем пять секунд. Хочу целовать тебя. Хочу заняться с тобой любовью.
— Разве это возможно? — Кристен принялась нервно тереть лоб ладонью. В ней смешалось слишком много чувств. Она тоже хотела побыть с Карри наедине — и боялась, что он просто шутит над ней. Боялась, что их услышат. Боялась, что за эти четыре месяца все слишком изменилось, и между ними уже не будет того, что было раньше.
— Это есть почти во всех мужских тюрьмах и даже в некоторых женских… Проблема в том, что меня обвиняют в убийстве… это серьезно, и я не знаю, позволят ли нам такую встречу. Но если мы поженимся, то скорее да, чем нет.
— Как мы можем пожениться в тюрьме? — нахмурилась Кристен.
— Ты не хочешь этого? — Карри заглянул ей в глаза. — Если не хочешь — только скажи, и мы дождемся, когда меня выпустят.
— Я не сказала, что я не хочу! — воскликнула Кристен неожиданно громко, так что на нее тут же обратил взгляд один из надзирателей. Девушка смутилась, готовая провалиться от стыда под землю, а потом зашептала быстро и взволнованно: — Я шла сюда, думая, что мы будем говорить о том, как ты тут живешь, и как живу я, а ты… ты вдруг предлагаешь мне пожениться, и я… не знаю, я просто растеряна. Прости меня…
Карри выдержал паузу и накрыл ее ладонь своей:
— Я не предлагаю тебе пожениться вдруг, — он сделал ударение на последнем слове. — Я предложил это уже давно. Мы помолвлены, помнишь?
— Помню, — Кристен быстро кивнула.
— Теперь я просто объясняю, что мы можем не ждать пять или шесть лет, мы можем пожениться сейчас, и тогда сможем чаще видеться и бывать наедине друг с другом… Понимаешь?
— Угу, — Кристен снова кивнула.
Карри вздохнул. Он понимал, насколько это дико для Кристен. Пожениться, пока он за решеткой. Встречаться в специальной комнате для свиданий. Заниматься любовью на казенных простынях. Следить за временем. Отчитываться перед надзирателями. Это и для него было диким. Но он предлагал это не просто ради секса. Секс был меньшим, чего ему от нее хотелось. Ему просто хотелось быть рядом и знать, что за ними не следят, хотя бы чертовых два часа! Хотелось гладить и целовать ее живот, который раньше был таким соблазнительно-плоским, а теперь вздымался под ее грудью непривычной, но красивой округлостью. Хотелось зарыться носом в ее волосы и просто подремать вот так, в ее объятиях. Ему нужен был этот тактильный контакт. Он чувствовал почти физическую боль от невозможности касаться ее, гладить, ласкать, целовать. И он ничего не мог с собой поделать. Он безумно по ней скучал. Но давить на нее не хотел. И не собирался сердиться или обижаться, если она откажется. Но еще он не собирался говорить с ней о тюрьме, о предстоящих судебных слушаниях, о том, насколько тошно ему тут живется, какая поганая здесь еда, и как каждый день он то трогает оголенные электрические провода, то тушит возгорания собственными рукавами… Это были не лучшие темы для первой встречи. Все это будет обсуждаться — потом. Но сейчас ему хотелось просто знать, что его Кристен по-прежнему с ним. Его вечно краснеющая, вечно смущенная, такая родная, до щемления в груди, такая любимая Кристен. Хотелось восстановить связь, которая, так или иначе, пошатнулась, ослабла за эти месяцы. Хотелось поговорить о чем-то отвлеченном. Соблазнить ее — как всегда. Подразнить. Пошутить. Увидеть ее улыбку.
Иными словами, ему хотелось чего-то нормального, чего-то привычного, даже будничного, чтобы хоть на несколько минут забыться и вырваться за пределы тюремных решеток. К сожалению, для Кристен это было сложней. И он ее понимал.
Обычно нервный тик у Брэдли Джонсона начинался, когда в клубе случалась очередная хрень, и приходилось разгребать какое-то дерьмо. Тогда у него дергались левый глаз и пальцы на левой руке.
Но в этот раз было иначе.
Это было как-то не похоже на нервный тик.
Это было хуже.
Вот уже который месяц пальцы на обеих руках то и дело отказывались нормально работать. Дрожание — в медицинских справочниках, он почитал, это называли тремором, — мешало ему не только водить мотоцикл, но даже элементарно наливать себе чай в чашку. К врачам он не обращался — не хотел пугать ребят из клуба и Алисию. Зато купил себе разного рода успокоительных. Но ничто не помогало. Тремор то уходил, то возвращался, и всегда в самый неподходящий момент.
Например, как сейчас, во время разговора с Алонсо Риверой.
— После всего, что случилось, предложение о перемирии выглядит как минимум странно, — заявил президент «Голодных гиен», пока Джонсон пытался налить им обоим по бокалу коньяка.
— После всего, что случилось, предложение о перемирии выглядит как минимум разумно, — покачал головой Брэдли. Бокалы были наполнены, и он силой воли заставил тремор немного отступить, чтобы он мог донести их до стола.
— Не так давно ты очертил границу вашей территории и пообещал убить меня, если она будет нарушена. Вы убили Косого.