- А я вот… - выдохнул, не договорив, Кривошеев.
Ананьев поднялся и выглянул над бруствером.
- Ничего, не унывай. Будешь жить. Не такие выживали.
Не знаю почему, но я сразу понял, что Кривошеев уже не жилец. Рядом тихо вздохнул тот, что сидел в глубине блиндажа, приглядевшись, я узнал в нем рядового Гуменюка. И тогда вспомнил, что они с Кривошеевым земляки, вроде бы даже из одной деревни - когда-то в составе маршевой команды мы вместе прибыли в роту. От той команды уцелело, наверно, человек десять, а теперь вот станет меньше еще на одного.
- Ну где тот разгильдяй Цветков? - спросил командир роты. - Что это за гадство такое!
- Цветков в блиндаже, - сказал я. - Там трое раненых.
- Тяжело?
- Легко как будто.
- Легко! Тут этого спасать надо. А то перевязал и бросил. Ну, погоди: придет - я ему устрою разгон!
- Потом, - тихо сказал из траншеи Гриневич.
- Нет уж! Я его выучу, как рядового бойца любить. А нет - так к чертовой матери: автомат в руки и в цепь.
Раненый слабо завозился внизу.
- Товарищ старший лейтенант... Не надо уже. Что он...
- Как это что, Кривошеев? Брось ты паниковать. Попадешь в госпиталь, в тепло, на чистые простынки - враз получшаешь. Доктора, они теперь такие: наловчились за войну, разрежут и сошьют, будешь лучше прежнего. Сам прошел через ихние руки, знаю.
Гуменюк протяжно вздохнул.
- Я как чувствовал, - скорбно сказал он. - Когда младший лейтенант позвали - екнуло мое сердце. То всегда были вместях - и ничего. А тут отлучился, и вот...
Ему никто не ответил.
Вскоре, однако, кто-то появился у входа в яму-блиндаж, и к раненому с сумкой на животе протиснулся Цветков. Ананьев грозно молчал. Санинструктор его, кажется, не сразу заметил и немного промедлил с докладом:
- Сержант Цветков по вашему приказанию…
- Ты почему бросил раневого? - оборвал его ротный.
- Я перевязал.
- И это все?
- А я вот… - выдохнул, не договорив, Кривошеев.
Ананьев поднялся и выглянул над бруствером.
- Ничего, не унывай. Будешь жить. Не такие выживали.
Не знаю почему, но я сразу понял, что Кривошеев уже не жилец. Рядом тихо вздохнул тот, что сидел в глубине блиндажа, приглядевшись, я узнал в нем рядового Гуменюка. И тогда вспомнил, что они с Кривошеевым земляки, вроде бы даже из одной деревни - когда-то в составе маршевой команды мы вместе прибыли в роту. От той команды уцелело, наверно, человек десять, а теперь вот станет меньше еще на одного.
- Ну где тот разгильдяй Цветков? - спросил командир роты. - Что это за гадство такое!
- Цветков в блиндаже, - сказал я. - Там трое раненых.
- Тяжело?
- Легко как будто.
- Легко! Тут этого спасать надо. А то перевязал и бросил. Ну, погоди: придет - я ему устрою разгон!
- Потом, - тихо сказал из траншеи Гриневич.
- Нет уж! Я его выучу, как рядового бойца любить. А нет - так к чертовой матери: автомат в руки и в цепь.
Раненый слабо завозился внизу.
- Товарищ старший лейтенант... Не надо уже. Что он...
- Как это что, Кривошеев? Брось ты паниковать. Попадешь в госпиталь, в тепло, на чистые простынки - враз получшаешь. Доктора, они теперь такие: наловчились за войну, разрежут и сошьют, будешь лучше прежнего. Сам прошел через ихние руки, знаю.
Гуменюк протяжно вздохнул.
- Я как чувствовал, - скорбно сказал он. - Когда младший лейтенант позвали - екнуло мое сердце. То всегда были вместях - и ничего. А тут отлучился, и вот...
Ему никто не ответил.
Вскоре, однако, кто-то появился у входа в яму-блиндаж, и к раненому с сумкой на животе протиснулся Цветков. Ананьев грозно молчал. Санинструктор его, кажется, не сразу заметил и немного промедлил с докладом:
- Сержант Цветков по вашему приказанию…
- Ты почему бросил раневого? - оборвал его ротный.
- Я перевязал.
- И это все?