- Мои родители воспитывали меня своеобразно, - рыжая время от времени прерывалась на середине фразы и замолкала, будто не зная, стоит ли продолжать. Но потом всегда продолжала, - В какой-то мере это было оправдано их профессией - они были учителями; и жизнью в маленьком городке, где все всех знали, хотя оправдано ли... Не знаю. Они желали видеть меня вежливой, тихой, послушной и... приличной. В худшем понимании этих слов. То есть, тошнотворно скучной и безликой; молью, идущей по единственному пути: грамоты из садика, красный диплом, педагогический институт, брак с таким же приличным молодым человеком. Опрятная закрытая одежда, скромная прическа... Да много чего. Я же родилась шумным, чуть неуклюжим ребенком, жаждущим внимания и общения... И они это выкорчевывали. Нет, меня не били, но... Знаешь, - её лицо скривилось, - лучше бы били. Это хоть какой-то физический контакт. Они меня игнорировали. Не разговаривали со мной, не улыбались мне - и так то редко улыбались, а тут и вовсе делали отстраненные лица. И происходило это ровно до тех пор, пока мое поведение не становилось приемлемым с их точки зрения. Пусть я и была маленькая, но быстро осознала, что от меня ждут. Возненавидела это... и приняла. Делала так, как они хотели, надеясь хоть сколько-нибудь заслужить любовь и похвалу. Только став взрослой, я поняла, что не смогла бы сделать ничего, чтобы это случилось. Но тогда... - девушка вздохнула и уткнулась ему в шею, - В общем, это было ужасно. И в какой-то момент до меня дошло, что так все и будет - я буду жить длинную скучную жизнь, постоянно добиваясь одобрения не любящих меня людей. Чужую жизнь, которую я не хотела. И я взбрыкнула. Мне к тому моменту было шестнадцать, я шла на золотую медаль, а значит, могла претендовать на поступление, практически, в любой университет. Я и выбрала - в областном центре. И...сбежала из дома.
- Сбежала? - впервые подал голос Павел, пытаясь представить Ярославу шестнадцатилетней беспризорницей.
- Угу. Подала документы в тот ВУЗ. Но... родители нашли меня. И впервые... в общем, они применили силу. Усадили меня в машину и повезли домой, поступать в тот самый педагогический. Я плакала, кричала, требовала, чтобы они выпустили меня. И получала в ответ, естественно, игнор...
Она надолго замолчала, но потом все-таки нашла в себе силы рассказать дальше:
- Мы ехали поздно вечером, в лесу. Не то чтобы с огромной скоростью, но... Асфальт был влажным от прошедшего дождя. И нас вынесло на встречную полосу, по которой шел грузовик. Машину сильно задело, покорежило и выбросило на деревья...Кажется, мать и отец погибли сразу... Я смутно помню. Я сидела на заднем сиденьи, не пристегнутая. Меня перемолотило по всему салону и выбросило наружу. Наверное, я бы тоже погибла, от потери крови и шока: водитель грузовика в тот момент ничего не мог поделать - он свалился в кювет и тоже сильно пострадал. Но меня спасли. Зимины.
- Как? - Павел весь напрягся.
- Они ехали по той же дороге. Осматривали какое-то производство неподалеку. Конечно, остановились, и вышли помочь... Тёма он...В общем, он когда - то учился на врача. Не успел закончить образование, но знаний хватило чтобы остановить кровотечение, немного распрямить меня, если можно так выразиться, положить правильно... Я почти не приходила в сознание - ничего из того, что я тебе рассказываю, я не помню, скорее, воспроизвожу по отдельным обрывкам и описаниям. Помню только боль и страх...Я оказалась в больнице. Лежала практически в беспамятстве, пока полиция разбиралась с произошедшим, а моих родителей хоронило руководство школы... А когда пришла в себя... в общем, я была парализована.
Девушку стало чуть потряхивать,и Павел разозлился на себя, на то, что его невинный вопрос вызвал столько неприятных воспоминаний. Он предложил остановиться - забыть, замолчать - но рыжая лишь покачала головой, уже не желая останавливаться:
- Несколько месяцев я просто лежала и смотрела в потолок. Понимаешь, это была маленькая больница... Ни реабилитологов, ни психологов, ни оборудования для диагностики. Хирурги собрали мне кости, диагностировали перелом позвоночника, зашили все, что можно было зашить, но дальше...Если бы у меня был кто близкий... Но наша семья была невелика - с кем-то не общались сами родители, кто-то уже умер. Друзьями я с таким воспитанием обзавестись не успела... В общем, я осталась одна и кое-как существовала, подъедала остатки решительности чувством вины и ни во что не верила, хотя мне, как каждому паралитику, говорили - все в твоих руках, ты будешь ходить... А мне даже идти толком некуда было - вернуться в свою квартиру на пятом этаже без лифта я не смогла бы. Это еще хорошо, что меня в больнице держали... А потом, спустя четыре месяца после той аварии, в палату пришли Зимины. Я тогда не знала, кто они - узнала позже.
- Почему? - тихо спросил Броневой.
- Почему пришли? Я тоже спросила их об этом, первым делом, как только они вынудили меня заговорить - я ведь даже разговаривать не хотела...Удивительное совпадение. Меня спасли люди, которые за три года до этого потеряли в автокатастрофе своих родителей. И Артем... Знаешь, он с виду такой матерый волчище, но по факту - самый удивительный и благородный из всех моих знакомых - он не мог не думать о произошедшем со мной. Наложилось одно на другое... Да еще и то, что я одного возраста с Тохой... Короче, он решил разузнать о моей дальнейшей судьбе, а когда разузнал - взял надо мной шефство, как когда-то взял его над братьями и быстро разворовываемым бизнесом отца.
- Погоди, если тебе было тогда шестнадцать, то Артему...
- Двадцать четыре. Я же говорю - удивительный. Зимины заменили мне родителей, братьев, друзей. Я боготворила их. А в Артема даже была влюблена, - Броневой сцепил зубы так, что те скрипнули, - но это быстро прошло. Не так просто воспринимать как потенциального мужа того, кто уже стал твоей родной кровью, семьей. Кто таскал тебя в туалет и колол в задницу уколы... В общем, они сумели вытащить меня. Несколько лет уговоров, поддержки, истерик, физиотерапии, поиска нового смысла существования, заочного обучения, социальных сетей для общения - их я, кстати, с тех пор ненавижу. Когда бизнес, наконец, стал приносить большие доходы, мне обеспечили реабилитацию за границей...Но дальше уже не столь важно. Важно лишь то, что однажды, как-то в одно мгновение, я поняла, насколько люблю жить. Насколько хочу жить - ярко, весело, вкусно. Насколько все эти условности оказались ерундой по сравнению с самой возможностью существования. И насколько я хочу радоваться этой жизни и радовать окружающих....
- И у тебя получилось.
- Надеюсь...
- Получилось, - Броневой уверенно кивнул и нежно поцеловал соленые губы, проник под полы халата и погладил шрамы, - Это единственное последствие произошедшего?
- Ну если не брать по мелочам и не учитывать окончательно испортившийся характер...
- Ррыжая!
- Да. Они ужасные?
- Нет.
И он показал ей, что они совсем не ужасные, исцеловав её спину и поясницу. И занялся любовью - яростно, жарко, сводя с ума и заставляя забыть обо всем: о прошлом и будущем, и даже настоящем. И когда она уснула, еще долго лежал и думал о произошедшем -об огоньке, с которой было так просто именно потому, что в её жизни было столько сложного.
Старшему Зимину, конечно, стоит поставить памятник.
- Мои родители воспитывали меня своеобразно, - рыжая время от времени прерывалась на середине фразы и замолкала, будто не зная, стоит ли продолжать. Но потом всегда продолжала, - В какой-то мере это было оправдано их профессией - они были учителями; и жизнью в маленьком городке, где все всех знали, хотя оправдано ли... Не знаю. Они желали видеть меня вежливой, тихой, послушной и... приличной. В худшем понимании этих слов. То есть, тошнотворно скучной и безликой; молью, идущей по единственному пути: грамоты из садика, красный диплом, педагогический институт, брак с таким же приличным молодым человеком. Опрятная закрытая одежда, скромная прическа... Да много чего. Я же родилась шумным, чуть неуклюжим ребенком, жаждущим внимания и общения... И они это выкорчевывали. Нет, меня не били, но... Знаешь, - её лицо скривилось, - лучше бы били. Это хоть какой-то физический контакт. Они меня игнорировали. Не разговаривали со мной, не улыбались мне - и так то редко улыбались, а тут и вовсе делали отстраненные лица. И происходило это ровно до тех пор, пока мое поведение не становилось приемлемым с их точки зрения. Пусть я и была маленькая, но быстро осознала, что от меня ждут. Возненавидела это... и приняла. Делала так, как они хотели, надеясь хоть сколько-нибудь заслужить любовь и похвалу. Только став взрослой, я поняла, что не смогла бы сделать ничего, чтобы это случилось. Но тогда... - девушка вздохнула и уткнулась ему в шею, - В общем, это было ужасно. И в какой-то момент до меня дошло, что так все и будет - я буду жить длинную скучную жизнь, постоянно добиваясь одобрения не любящих меня людей. Чужую жизнь, которую я не хотела. И я взбрыкнула. Мне к тому моменту было шестнадцать, я шла на золотую медаль, а значит, могла претендовать на поступление, практически, в любой университет. Я и выбрала - в областном центре. И...сбежала из дома.
- Сбежала? - впервые подал голос Павел, пытаясь представить Ярославу шестнадцатилетней беспризорницей.
- Угу. Подала документы в тот ВУЗ. Но... родители нашли меня. И впервые... в общем, они применили силу. Усадили меня в машину и повезли домой, поступать в тот самый педагогический. Я плакала, кричала, требовала, чтобы они выпустили меня. И получала в ответ, естественно, игнор...
Она надолго замолчала, но потом все-таки нашла в себе силы рассказать дальше:
- Мы ехали поздно вечером, в лесу. Не то чтобы с огромной скоростью, но... Асфальт был влажным от прошедшего дождя. И нас вынесло на встречную полосу, по которой шел грузовик. Машину сильно задело, покорежило и выбросило на деревья...Кажется, мать и отец погибли сразу... Я смутно помню. Я сидела на заднем сиденьи, не пристегнутая. Меня перемолотило по всему салону и выбросило наружу. Наверное, я бы тоже погибла, от потери крови и шока: водитель грузовика в тот момент ничего не мог поделать - он свалился в кювет и тоже сильно пострадал. Но меня спасли. Зимины.
- Как? - Павел весь напрягся.
- Они ехали по той же дороге. Осматривали какое-то производство неподалеку. Конечно, остановились, и вышли помочь... Тёма он...В общем, он когда - то учился на врача. Не успел закончить образование, но знаний хватило чтобы остановить кровотечение, немного распрямить меня, если можно так выразиться, положить правильно... Я почти не приходила в сознание - ничего из того, что я тебе рассказываю, я не помню, скорее, воспроизвожу по отдельным обрывкам и описаниям. Помню только боль и страх...Я оказалась в больнице. Лежала практически в беспамятстве, пока полиция разбиралась с произошедшим, а моих родителей хоронило руководство школы... А когда пришла в себя... в общем, я была парализована.
Девушку стало чуть потряхивать,и Павел разозлился на себя, на то, что его невинный вопрос вызвал столько неприятных воспоминаний. Он предложил остановиться - забыть, замолчать - но рыжая лишь покачала головой, уже не желая останавливаться:
- Несколько месяцев я просто лежала и смотрела в потолок. Понимаешь, это была маленькая больница... Ни реабилитологов, ни психологов, ни оборудования для диагностики. Хирурги собрали мне кости, диагностировали перелом позвоночника, зашили все, что можно было зашить, но дальше...Если бы у меня был кто близкий... Но наша семья была невелика - с кем-то не общались сами родители, кто-то уже умер. Друзьями я с таким воспитанием обзавестись не успела... В общем, я осталась одна и кое-как существовала, подъедала остатки решительности чувством вины и ни во что не верила, хотя мне, как каждому паралитику, говорили - все в твоих руках, ты будешь ходить... А мне даже идти толком некуда было - вернуться в свою квартиру на пятом этаже без лифта я не смогла бы. Это еще хорошо, что меня в больнице держали... А потом, спустя четыре месяца после той аварии, в палату пришли Зимины. Я тогда не знала, кто они - узнала позже.
- Почему? - тихо спросил Броневой.
- Почему пришли? Я тоже спросила их об этом, первым делом, как только они вынудили меня заговорить - я ведь даже разговаривать не хотела...Удивительное совпадение. Меня спасли люди, которые за три года до этого потеряли в автокатастрофе своих родителей. И Артем... Знаешь, он с виду такой матерый волчище, но по факту - самый удивительный и благородный из всех моих знакомых - он не мог не думать о произошедшем со мной. Наложилось одно на другое... Да еще и то, что я одного возраста с Тохой... Короче, он решил разузнать о моей дальнейшей судьбе, а когда разузнал - взял надо мной шефство, как когда-то взял его над братьями и быстро разворовываемым бизнесом отца.
- Погоди, если тебе было тогда шестнадцать, то Артему...
- Двадцать четыре. Я же говорю - удивительный. Зимины заменили мне родителей, братьев, друзей. Я боготворила их. А в Артема даже была влюблена, - Броневой сцепил зубы так, что те скрипнули, - но это быстро прошло. Не так просто воспринимать как потенциального мужа того, кто уже стал твоей родной кровью, семьей. Кто таскал тебя в туалет и колол в задницу уколы... В общем, они сумели вытащить меня. Несколько лет уговоров, поддержки, истерик, физиотерапии, поиска нового смысла существования, заочного обучения, социальных сетей для общения - их я, кстати, с тех пор ненавижу. Когда бизнес, наконец, стал приносить большие доходы, мне обеспечили реабилитацию за границей...Но дальше уже не столь важно. Важно лишь то, что однажды, как-то в одно мгновение, я поняла, насколько люблю жить. Насколько хочу жить - ярко, весело, вкусно. Насколько все эти условности оказались ерундой по сравнению с самой возможностью существования. И насколько я хочу радоваться этой жизни и радовать окружающих....
- И у тебя получилось.
- Надеюсь...
- Получилось, - Броневой уверенно кивнул и нежно поцеловал соленые губы, проник под полы халата и погладил шрамы, - Это единственное последствие произошедшего?
- Ну если не брать по мелочам и не учитывать окончательно испортившийся характер...
- Ррыжая!
- Да. Они ужасные?
- Нет.
И он показал ей, что они совсем не ужасные, исцеловав её спину и поясницу. И занялся любовью - яростно, жарко, сводя с ума и заставляя забыть обо всем: о прошлом и будущем, и даже настоящем. И когда она уснула, еще долго лежал и думал о произошедшем -об огоньке, с которой было так просто именно потому, что в её жизни было столько сложного.
Старшему Зимину, конечно, стоит поставить памятник.