Горы здесь начинаются незаметно. Сначала земля, обвитая разнотравьем, собирается в складки. Дальше на запад они переходят в холмы, на которые взбегают тонкие, редкие елочки и березки. Но когда, стоя на таком холме, внезапно поднимешь глаза — перед тобой предстанет зеленая громада гор. Зеленая, потому что густой чистый лес, словно сбежав с равнины, ринулся в горы, но так и застыл на них — не сумел сдвинуться с места, чтобы перевалить хребты и спуститься в другую долину.
Так и стоят Карпаты в этом зеленом плену смоляных благовоний.
С давних пор люди, защищая себя, проводили границы своих земель вдоль естественных рубежей — рек. Но в этих местах реки капризны, вопреки человеческим желаниям, текут они в разные стороны. Природе безразлично, что где-то здесь пролегла государственная граница: река пересекла ее и катит свои мутные, обильные во время наводнения воды через рубеж двух государств.
В этом году наводнение было особенно сильным, вода залила поймы, которых вот уже много лет не достигала. Но сейчас был июль, река давно утихомирилась, и в пойме люди косили траву. Прислушиваясь к звонкоголосым взмахам кос и вдыхая сочные ароматы свежескошенной травы, старший сержант Стопачинского линейного пункта железнодорожной милиции Мирон Иванцов вышел из поселка Рощи и направился по дороге в Стопачи: с восьми утра он заступал на дежурство по станции.
Привычные пять километров от родного села до Стопачей Иванцов любил пройти не спеша, свернув по дороге на просеку, где живут веселые лесорубы-сезонники.
Первым сегодняшним спутником Мирона оказался худой небритый мужичонка. Он лениво подгонял мосластую лошадку, запряженную в скрипучую фуру.
Поравнявшись, Иванцов неодобрительно посмотрел на колесо, вилявшее из стороны в сторону, потом на сонное лицо ездового и заметил:
— Ты бы новую втулку поставил, кавалерист. Смотри, вон — колесо, словно кум с крестин — то влево, то вправо...
— А ты откуда такой хозяин взялся! — огрызнулся ездовой, — Ты лучше нашему председателю скажи, коль такой умный, а то у него скоро весь колхоз на обе ноги захромает. А мне что — я здесь человек новый. — Стеганув лошадку обмызганным кнутовищем, он лихо присвистнул и, взглянув на Иванцова, скрылся за поворотом.
Чуть погодя далеко впереди старший сержант заметил пешехода.
Мирон загадал, как когда-то в детстве, — если до перекрестка догонит человека, значит, в это воскресенье ему дежурить не придется.
Он пошел быстрее. Увидев сержанта, путник приподнял старенькую замусоленную шляпу и поклонился.
— Здравствуй, дедушка, здравствуй, — отозвался Мирон, довольный тем, что догнал-таки его еще до загаданного места. — Куда направляешься?
Спутник что-то промычал и показал грязной рукой на рот.
«Немой, бедняга», — сочувственно посмотрел Иванцов на заношенную одежду прохожего: засаленный кептарь; полотняные рваные штаны с щедро разбросанными заплатами, поспешно прихваченными широкими стежками; стоптанные постоли.
«Вот бродит себе человек. Это тебе не колесо на фуре. Человек. Его бы и к делу привлечь... А хозяйки у него, пожалуй, нет…», — подумал Мирон, глядя на широкую белую латку, кое-как прикрывавшую прореху на полупустых саквах.