Едва он провалился во тьму, дрожь прошла, в ушах засвистел ветер, а через мгновение резкий рывок подбросил его вверх — над головой раскрылся спасительный купол парашюта. Не смотря на это, спуск продолжал таить в себе множество опасностей. Прибор ночного видения рассекал темноту лишь узким сектором, поэтому Ягвиц не мог охватить сразу все, что неслось ему навстречу. Заметив приближающуюся скалу, он быстро подтянул стропы, и его отнесло в сторону, но через несколько секунд навстречу круто поднялся противоположный склон ущелья, и ему пришлось срочно маневрировать обратно. Ловко перебирая стропы, он на мгновение ушел от опасности, но тут парашют сильно рвануло, раздался треск ткани. «Конец!» — пронеслось в голове.
Его резко качнуло. Ягвиц понял, что парашют зацепился за какой-то выступ или ветку, свесился над обрывом, но не повис, а порвался и скользнул вниз. Еще через мгновение он увидел дно ущелья, стремительно летевшее навстречу. Высокие густые кусты, пружиня, приняли его тело, но спина все же сильно ушиблась, однако, ощупав ребра и плечи, он понял, что кости, кажется, были целы. Небольшая боль в правом боку в счет не шла.
Обдирая руки, он свернул в ком парашютный шелк и, насколько позволял видеть прибор, огляделся. Штурман не подвел и выбросил его точно на дно сравнительно широкого в этом месте Вороньего ущелья. Перед ним лежало старое каменистое русло маленькой речушки, прихотливо менявшее свое направление и густо заросшее колючим кустарником. Слева и справа поднимались скалы, утыканные копьями сосен. Как он не напоролся на них?! Спереди и по краям скалы, будто смыкаясь, образовывали из ущелья замкнутую широкую котловину.
Он снял прибор и ослеп от темноты. Только задрав голову, Ягвиц увидел над собой далекое мерцание звезд и начинающее светлеть небо. Надо было спешить, поэтому он снова надел прибор и с парашютом в руках и десантным ранцем за спиной начал продираться сквозь кустарник к воде, клокотавшей где-то рядом.
Да, это было то самое место, куда он не раз приходил на охоту памятным летом 1938 года, когда гостил в имении деда. Только тогда еще не было этих колючих кустов, и река протекала у северного склона ущелья. Хорошо, что за это время здесь разрослись только кусты, а не появился какой-нибудь поселок. Он усмехнулся: то, что людей здесь нет, он выяснил еще там, у генерала. Когда он просматривал подшивки местных газет, то нашел заметку о том, что охотники Стопачинского района засекли недавно в Вороньем ущелье стаю волков. Так он сделал вывод о том, что ущелье так и осталось с тех пор глухим местом, расположенным в 60 километрах от границы и 15 километрах, если идти через горы, от ближайшего населенного пункта — железнодорожной станции Клуши. Он знал, что даже если самолет заметят, вряд ли кому-то взбредет в голову, что человек может прыгнуть в таком месте. В поле, в лесу — где угодно, но не в ущелье, где и днем можно свернуть себе шею.
Ягвиц вышел к реке и около часа шел по каменистому берегу. Затем, рискуя упасть в стремительно взлетавший над валунами горный поток, переправился на другую сторону и начал взбираться наверх. На это ушло еще с полчаса.
В ущелье было сыро и темно. Тьма потихоньку рассеивалась, и на фоне серого небосклона темными силуэтами проступили вершины гор. Тем не менее, он едва не ударился о высокий железный крест, сваренный из двух поперечных труб и таинственно возвышавшийся над высоким кустом.
Могила. Отсюда на выступ скалы должна была вести тропа. Он с трудом отыскал ее и шагов через двести вышел на небольшую площадку. Возле высокой ели, словно выдавленный из земли, лежал большой, поросший мхом камень — обломок скалы, когда-то сорвавшийся сверху. Ягвиц бросил под ель парашют, ранец и обошел вокруг камня. Затем присел на корточки и внимательно осмотрел его нижнюю часть. Снизу в нескольких местах свесившийся мох прочно переплетался с травой — камень давно не сдвигали с места. Значит «Глухонемой» сюда не приходил, а между тем прошло уже два дня и одна ночь с тех пор, как он перешел границу. У него было достаточно времени не только добраться до явочной квартиры, но и прибыть сюда. В раздумье Ягвиц сел на камень. Похоже, случилось то, чего он больше всего опасался — «Глухонемого» схватили или убили. Чем-то другим было трудно объяснить его опоздание. Но если так, удалось ли советской контрразведке узнать о схроне? Для этого ей пришлось бы выследить и заставить говорить лесника Ярему, а он не из тех, кто быстро раскалывается. А может, «Глухонемой» просто ранен и отлеживается у лесника?
Отведя предохранитель, Ягвиц переложил пистолет в боковой карман. Уже совсем рассвело, и идти через горы к станции было бы сейчас безумием — днем можно столкнуться с людьми, а в этих глухих местах каждый новый человек на виду. Разумнее дождаться темноты здесь. Он еще раз осмотрел камень. Казалось, что и впятером его не сдвинуть с места, но Ягвиц уверенно надавил на небольшой выступ, и камень осел. Тогда он сбоку уперся в выступ руками и изо всех сил налег плечом. Камень плавно, словно нехотя, стал поворачиваться и медленно отходить в сторону. Разрыв под ним землю, Ягвиц нащупал небольшое кольцо и, потянув на себя, открыл люк, из которого в лицо пахнуло сыростью. По скользким крутым ступенькам, он спустился вниз.
Схрон напоминал небольшой винный погреб. Пол и стены его, сделанные из неотесанного камня, покрывала плесень. Воздух был затхлым. Проветрив помещение, Ягвиц перенес в него парашют, ранец и несколько охапок сухих веток и прошлогодней листвы. Затем внимательно и осторожно осмотрел местность, и, убедившись, что в ущелье спокойно, окончательно спустился вниз и закрыл крышку люка. Под проступью нижней ступеньки он повернул короткую толстую ручку. Раздался скрип — камень встал на прежнее место.
Его снова окутала тьма. Сквозь прибор он внимательно огляделся, дернул за ржавую проволоку, свисавшую с потолка и, открыв продушину, с наслаждением вдохнул струю свежего горного воздуха. Затем расстелил на ветках и листве парашют и прилег на него, но заснуть не смог — сказывалось напряжение прошедшей ночи.
Ягвиц достал из ранца небольшой фибровый чемодан и пакет с едой. После нескольких глотков коньяка ему захотелось есть, и он открыл рижские шпроты. Доев их, он отбросил в сторону пустую консервную банку, которая ударившись об стену, со звоном покатилась по полу. Одновременно раздался шорох, словно где-то осыпался песок, потом, стукнув, что-то свалилось на пол. Ягвиц вскочил, шорох прекратился. С пистолетом в руке он обошел помещение и у противоположной стены наступил на холмик свежей земли. Рядом лежал большой камень. Осмотревшись, Ягвиц обнаружил в стене отверстие, откуда, очевидно, и выпал камень, и из которого тоненькой струйкой продолжала сыпаться земля.
Он сунул в отверстие руку, вошедшую почти по локоть, и нащупал там какой-то продолговатый гладкий предмет. Вынув из стены еще один камень, Ягвиц достал короткую отполированную палку с утолщением на конце. Стряхнув с нее землю, он вздрогнул: в руке была берцовая кость человека.
Из отверстия снова посыпалась земля, а вместе с ней выкатился большой белый череп с черными провалами вместо глаз. Ягвиц немного разбирался в анатомии и догадался, что большой череп и короткая берцовая кость не могли принадлежать одному и тому же скелету. Сколько же тогда людей замуровано в этой стене, если он сразу же наткнулся на останки двоих? Впрочем, сейчас было не до этого, и он положил свои находки обратно, кое-как завалив отверстие камнями.
Ягвиц вылил остатки коньяка на руки и долго вытирал их о парашют, затем прилег на охапку веток и мгновенно уснул. Спал он долго и лишь под конец дня встал и немного размялся. Подождав для верности еще несколько часов, он взял чемодан и, выбравшись на поверхность, прикрыл люк камнем, затем внимательно огляделся и начал спускаться к реке. Путь его лежал через гору. Он шел осторожно, часто останавливался и прислушивался. Несколько раз, взбираясь на высокие ели, он осматривался вокруг. Хотелось курить, и Ягвиц не единожды доставал пачку «Казбека», но каждый раз, не раскрыв ее, снова клал в карман: не только окурки, но даже запах и пепел не хотел он оставлять в этом лесу.
Было около десяти вечера, когда он, наконец, увидел с горы блеснувшую внизу железнодорожную ветку. Присмотревшись, Ягвиц заметил слева почти спрятавшийся в зеленой чаще дом, затем угол второго, рядом кирпичный дымоход третьего. Рельсы вели туда, и с той же стороны доносился слабый гудок паровоза. Это были Клуши.
Спускаясь вниз, Ягвиц удвоил осторожность — лес стал редеть и кое-где стали появляться следы недавнего пребывания людей. В этих местах, видимо, часто устраивали пикники, на что указывали периодически появляющиеся пустые консервные банки, клочья газет, откупоренные бутылки.
Далеко в горах сверкнула молния, собиралась гроза. Вдруг впереди раздались голоса. Ягвиц притаился за толстым буком и увидел между деревьями в метрах семидесяти нескольких мужчин и женщин, которые, громко перекликаясь, сбегали вниз по крутой тропе. «Отдыхающие или туристы», — решил Ягвиц. Он хотел, было, уже выйти из укрытия, но в это время появились еще двое: девушка и юноша. Девушка вприпрыжку бежала с горы, ударяя хворостиной по стволам и что-то весело напевая. Вот она остановилась совсем рядом с Ягвицем и, оглянувшись, помахала рукой.
— Коля, догоняйте! — крикнула она и двинулась вниз, но тут же споткнулась и едва устояла на ногах. Подбежавший парень подхватил ее. Девушка уже выпрямилась, но Николай продолжал обнимать ее за талию — так молча они и пошли рядом. Вот он неумело притянул девушку к себе, склонился над ее лицом, и Ягвиц увидел, как покорно выгнулось ее стройное тело, но вдруг, оттолкнув парня, девушка вырвалась из его объятий и побежала дальше.
Уже стемнело, и Ягвиц не видел их лиц, лишь меж деревьями мелькало, удаляясь, белое платье, да за ним через несколько шагов брела светлая рубашка незадачливого Николая. «Черт их носит! Они, кажется, и не собираются отсюда уходить», — подумал раздраженно Ягвиц. Здесь, в лесу, он не хотел встречаться с людьми. Там, внизу, — другое дело. Там он станет простым советским гражданином, и ему нечего будет бояться подобных встреч.
— Коля! Катя! Где вы?! Идите скорее сюда! Дождь начинается!
Николай догнал девушку, и Ягвиц услышал его голос:
Едва он провалился во тьму, дрожь прошла, в ушах засвистел ветер, а через мгновение резкий рывок подбросил его вверх — над головой раскрылся спасительный купол парашюта. Не смотря на это, спуск продолжал таить в себе множество опасностей. Прибор ночного видения рассекал темноту лишь узким сектором, поэтому Ягвиц не мог охватить сразу все, что неслось ему навстречу. Заметив приближающуюся скалу, он быстро подтянул стропы, и его отнесло в сторону, но через несколько секунд навстречу круто поднялся противоположный склон ущелья, и ему пришлось срочно маневрировать обратно. Ловко перебирая стропы, он на мгновение ушел от опасности, но тут парашют сильно рвануло, раздался треск ткани. «Конец!» — пронеслось в голове.
Его резко качнуло. Ягвиц понял, что парашют зацепился за какой-то выступ или ветку, свесился над обрывом, но не повис, а порвался и скользнул вниз. Еще через мгновение он увидел дно ущелья, стремительно летевшее навстречу. Высокие густые кусты, пружиня, приняли его тело, но спина все же сильно ушиблась, однако, ощупав ребра и плечи, он понял, что кости, кажется, были целы. Небольшая боль в правом боку в счет не шла.
Обдирая руки, он свернул в ком парашютный шелк и, насколько позволял видеть прибор, огляделся. Штурман не подвел и выбросил его точно на дно сравнительно широкого в этом месте Вороньего ущелья. Перед ним лежало старое каменистое русло маленькой речушки, прихотливо менявшее свое направление и густо заросшее колючим кустарником. Слева и справа поднимались скалы, утыканные копьями сосен. Как он не напоролся на них?! Спереди и по краям скалы, будто смыкаясь, образовывали из ущелья замкнутую широкую котловину.
Он снял прибор и ослеп от темноты. Только задрав голову, Ягвиц увидел над собой далекое мерцание звезд и начинающее светлеть небо. Надо было спешить, поэтому он снова надел прибор и с парашютом в руках и десантным ранцем за спиной начал продираться сквозь кустарник к воде, клокотавшей где-то рядом.
Да, это было то самое место, куда он не раз приходил на охоту памятным летом 1938 года, когда гостил в имении деда. Только тогда еще не было этих колючих кустов, и река протекала у северного склона ущелья. Хорошо, что за это время здесь разрослись только кусты, а не появился какой-нибудь поселок. Он усмехнулся: то, что людей здесь нет, он выяснил еще там, у генерала. Когда он просматривал подшивки местных газет, то нашел заметку о том, что охотники Стопачинского района засекли недавно в Вороньем ущелье стаю волков. Так он сделал вывод о том, что ущелье так и осталось с тех пор глухим местом, расположенным в 60 километрах от границы и 15 километрах, если идти через горы, от ближайшего населенного пункта — железнодорожной станции Клуши. Он знал, что даже если самолет заметят, вряд ли кому-то взбредет в голову, что человек может прыгнуть в таком месте. В поле, в лесу — где угодно, но не в ущелье, где и днем можно свернуть себе шею.
Ягвиц вышел к реке и около часа шел по каменистому берегу. Затем, рискуя упасть в стремительно взлетавший над валунами горный поток, переправился на другую сторону и начал взбираться наверх. На это ушло еще с полчаса.
В ущелье было сыро и темно. Тьма потихоньку рассеивалась, и на фоне серого небосклона темными силуэтами проступили вершины гор. Тем не менее, он едва не ударился о высокий железный крест, сваренный из двух поперечных труб и таинственно возвышавшийся над высоким кустом.
Могила. Отсюда на выступ скалы должна была вести тропа. Он с трудом отыскал ее и шагов через двести вышел на небольшую площадку. Возле высокой ели, словно выдавленный из земли, лежал большой, поросший мхом камень — обломок скалы, когда-то сорвавшийся сверху. Ягвиц бросил под ель парашют, ранец и обошел вокруг камня. Затем присел на корточки и внимательно осмотрел его нижнюю часть. Снизу в нескольких местах свесившийся мох прочно переплетался с травой — камень давно не сдвигали с места. Значит «Глухонемой» сюда не приходил, а между тем прошло уже два дня и одна ночь с тех пор, как он перешел границу. У него было достаточно времени не только добраться до явочной квартиры, но и прибыть сюда. В раздумье Ягвиц сел на камень. Похоже, случилось то, чего он больше всего опасался — «Глухонемого» схватили или убили. Чем-то другим было трудно объяснить его опоздание. Но если так, удалось ли советской контрразведке узнать о схроне? Для этого ей пришлось бы выследить и заставить говорить лесника Ярему, а он не из тех, кто быстро раскалывается. А может, «Глухонемой» просто ранен и отлеживается у лесника?
Отведя предохранитель, Ягвиц переложил пистолет в боковой карман. Уже совсем рассвело, и идти через горы к станции было бы сейчас безумием — днем можно столкнуться с людьми, а в этих глухих местах каждый новый человек на виду. Разумнее дождаться темноты здесь. Он еще раз осмотрел камень. Казалось, что и впятером его не сдвинуть с места, но Ягвиц уверенно надавил на небольшой выступ, и камень осел. Тогда он сбоку уперся в выступ руками и изо всех сил налег плечом. Камень плавно, словно нехотя, стал поворачиваться и медленно отходить в сторону. Разрыв под ним землю, Ягвиц нащупал небольшое кольцо и, потянув на себя, открыл люк, из которого в лицо пахнуло сыростью. По скользким крутым ступенькам, он спустился вниз.
Схрон напоминал небольшой винный погреб. Пол и стены его, сделанные из неотесанного камня, покрывала плесень. Воздух был затхлым. Проветрив помещение, Ягвиц перенес в него парашют, ранец и несколько охапок сухих веток и прошлогодней листвы. Затем внимательно и осторожно осмотрел местность, и, убедившись, что в ущелье спокойно, окончательно спустился вниз и закрыл крышку люка. Под проступью нижней ступеньки он повернул короткую толстую ручку. Раздался скрип — камень встал на прежнее место.
Его снова окутала тьма. Сквозь прибор он внимательно огляделся, дернул за ржавую проволоку, свисавшую с потолка и, открыв продушину, с наслаждением вдохнул струю свежего горного воздуха. Затем расстелил на ветках и листве парашют и прилег на него, но заснуть не смог — сказывалось напряжение прошедшей ночи.
Ягвиц достал из ранца небольшой фибровый чемодан и пакет с едой. После нескольких глотков коньяка ему захотелось есть, и он открыл рижские шпроты. Доев их, он отбросил в сторону пустую консервную банку, которая ударившись об стену, со звоном покатилась по полу. Одновременно раздался шорох, словно где-то осыпался песок, потом, стукнув, что-то свалилось на пол. Ягвиц вскочил, шорох прекратился. С пистолетом в руке он обошел помещение и у противоположной стены наступил на холмик свежей земли. Рядом лежал большой камень. Осмотревшись, Ягвиц обнаружил в стене отверстие, откуда, очевидно, и выпал камень, и из которого тоненькой струйкой продолжала сыпаться земля.
Он сунул в отверстие руку, вошедшую почти по локоть, и нащупал там какой-то продолговатый гладкий предмет. Вынув из стены еще один камень, Ягвиц достал короткую отполированную палку с утолщением на конце. Стряхнув с нее землю, он вздрогнул: в руке была берцовая кость человека.
Из отверстия снова посыпалась земля, а вместе с ней выкатился большой белый череп с черными провалами вместо глаз. Ягвиц немного разбирался в анатомии и догадался, что большой череп и короткая берцовая кость не могли принадлежать одному и тому же скелету. Сколько же тогда людей замуровано в этой стене, если он сразу же наткнулся на останки двоих? Впрочем, сейчас было не до этого, и он положил свои находки обратно, кое-как завалив отверстие камнями.
Ягвиц вылил остатки коньяка на руки и долго вытирал их о парашют, затем прилег на охапку веток и мгновенно уснул. Спал он долго и лишь под конец дня встал и немного размялся. Подождав для верности еще несколько часов, он взял чемодан и, выбравшись на поверхность, прикрыл люк камнем, затем внимательно огляделся и начал спускаться к реке. Путь его лежал через гору. Он шел осторожно, часто останавливался и прислушивался. Несколько раз, взбираясь на высокие ели, он осматривался вокруг. Хотелось курить, и Ягвиц не единожды доставал пачку «Казбека», но каждый раз, не раскрыв ее, снова клал в карман: не только окурки, но даже запах и пепел не хотел он оставлять в этом лесу.
Было около десяти вечера, когда он, наконец, увидел с горы блеснувшую внизу железнодорожную ветку. Присмотревшись, Ягвиц заметил слева почти спрятавшийся в зеленой чаще дом, затем угол второго, рядом кирпичный дымоход третьего. Рельсы вели туда, и с той же стороны доносился слабый гудок паровоза. Это были Клуши.
Спускаясь вниз, Ягвиц удвоил осторожность — лес стал редеть и кое-где стали появляться следы недавнего пребывания людей. В этих местах, видимо, часто устраивали пикники, на что указывали периодически появляющиеся пустые консервные банки, клочья газет, откупоренные бутылки.
Далеко в горах сверкнула молния, собиралась гроза. Вдруг впереди раздались голоса. Ягвиц притаился за толстым буком и увидел между деревьями в метрах семидесяти нескольких мужчин и женщин, которые, громко перекликаясь, сбегали вниз по крутой тропе. «Отдыхающие или туристы», — решил Ягвиц. Он хотел, было, уже выйти из укрытия, но в это время появились еще двое: девушка и юноша. Девушка вприпрыжку бежала с горы, ударяя хворостиной по стволам и что-то весело напевая. Вот она остановилась совсем рядом с Ягвицем и, оглянувшись, помахала рукой.
— Коля, догоняйте! — крикнула она и двинулась вниз, но тут же споткнулась и едва устояла на ногах. Подбежавший парень подхватил ее. Девушка уже выпрямилась, но Николай продолжал обнимать ее за талию — так молча они и пошли рядом. Вот он неумело притянул девушку к себе, склонился над ее лицом, и Ягвиц увидел, как покорно выгнулось ее стройное тело, но вдруг, оттолкнув парня, девушка вырвалась из его объятий и побежала дальше.
Уже стемнело, и Ягвиц не видел их лиц, лишь меж деревьями мелькало, удаляясь, белое платье, да за ним через несколько шагов брела светлая рубашка незадачливого Николая. «Черт их носит! Они, кажется, и не собираются отсюда уходить», — подумал раздраженно Ягвиц. Здесь, в лесу, он не хотел встречаться с людьми. Там, внизу, — другое дело. Там он станет простым советским гражданином, и ему нечего будет бояться подобных встреч.
— Коля! Катя! Где вы?! Идите скорее сюда! Дождь начинается!
Николай догнал девушку, и Ягвиц услышал его голос: