Алексей, вспомнив о неловкости, которую испытал тогда, в нерешительности остановился у ограды дома. Пожалуй, он повернул бы обратно, если бы Костя не заметил его из окна:
— Я уж думал не увидимся до начала занятий!
Эрнестина встретила Алексея как старого знакомого.
— Какой загорелый! — ахала она, смешно морща веснушчатый носик. — Ну прямо малороссийский парубок! Садитесь и рассказывайте.
Алексей собрался было что-то сказать, но так и не сказал, — стал рассматривать висящие на стенах гравюры, картины в золоченых рамах.
— Ну что же вы! — напомнила Эрнестина.
— Не терзай человека, — вступился Костя и с таким дружелюбием посмотрел на Алексея, что тот сразу почувствовал себя свободнее.
Подсел к столу и стал рассказывать о том, что повидал в Киеве, на Днепре и у моря, в Одессе. Поначалу вышло не слишком складно, потом разговорился.
Но тут в комнату вошла Софья, и Алексей снова не знал, что говорить и куда девать руки.
Софья принялась разливать чай. Выражение строгой сдержанности не исчезало с ее лица, даже когда она улыбалась.
Алексей осторожно поднимал розовую чашечку и с такой же осторожностью опускал, стараясь не расплескать чай на блюдце.
Софью интересовала Одесса:
— Говорят, это русская Италия.
Алексей пожал плечами: он в Италии не был. В памяти осталась степь под Одессой, саженый малорослый лес…
— А море?
— Море… Такое же, как у Айвазовского, — не задумываясь, ответил Алексей.
Заговорили о живописце, который с таким мастерством изображает морскую стихию. Софья пожалела, что они лишены общества старшего брата Карла — живет за границей. Он человек не только высокообразованный — окончил Практическую академию, потом университет, — но и весьма сведущий в искусстве. Насколько ей известно, Карл высоко ставит Айвазовского — мог бы много о нем рассказать.
Наступило молчание. Алексей занялся чаем.
Но тут Костя вспомнил о Саше Воробьеве: кажется, он тоже в отъезде?
Алексей кивнул.
— Это правда, что он из крепостных? — поинтересовалась Эрнестина.
— Вольноотпущенный, — уточнил Алексей.
Алексей, вспомнив о неловкости, которую испытал тогда, в нерешительности остановился у ограды дома. Пожалуй, он повернул бы обратно, если бы Костя не заметил его из окна:
— Я уж думал не увидимся до начала занятий!
Эрнестина встретила Алексея как старого знакомого.
— Какой загорелый! — ахала она, смешно морща веснушчатый носик. — Ну прямо малороссийский парубок! Садитесь и рассказывайте.
Алексей собрался было что-то сказать, но так и не сказал, — стал рассматривать висящие на стенах гравюры, картины в золоченых рамах.
— Ну что же вы! — напомнила Эрнестина.
— Не терзай человека, — вступился Костя и с таким дружелюбием посмотрел на Алексея, что тот сразу почувствовал себя свободнее.
Подсел к столу и стал рассказывать о том, что повидал в Киеве, на Днепре и у моря, в Одессе. Поначалу вышло не слишком складно, потом разговорился.
Но тут в комнату вошла Софья, и Алексей снова не знал, что говорить и куда девать руки.
Софья принялась разливать чай. Выражение строгой сдержанности не исчезало с ее лица, даже когда она улыбалась.
Алексей осторожно поднимал розовую чашечку и с такой же осторожностью опускал, стараясь не расплескать чай на блюдце.
Софью интересовала Одесса:
— Говорят, это русская Италия.
Алексей пожал плечами: он в Италии не был. В памяти осталась степь под Одессой, саженый малорослый лес…
— А море?
— Море… Такое же, как у Айвазовского, — не задумываясь, ответил Алексей.
Заговорили о живописце, который с таким мастерством изображает морскую стихию. Софья пожалела, что они лишены общества старшего брата Карла — живет за границей. Он человек не только высокообразованный — окончил Практическую академию, потом университет, — но и весьма сведущий в искусстве. Насколько ей известно, Карл высоко ставит Айвазовского — мог бы много о нем рассказать.
Наступило молчание. Алексей занялся чаем.
Но тут Костя вспомнил о Саше Воробьеве: кажется, он тоже в отъезде?
Алексей кивнул.
— Это правда, что он из крепостных? — поинтересовалась Эрнестина.
— Вольноотпущенный, — уточнил Алексей.