У Алексея отлегло от сердца. Главная забота отпала: вот они, новые впечатления, новая натура, возможность спокойно работать!
Однако дни проходили за днями, отцовские хлопоты, как ни долго блуждали бумаги по инстанциям, благополучно завершились, а от его превосходительства не было ни слуха ни духа. Саврасову то и дело кто-нибудь доверительно сообщал, как живописна природа генеральского имения, или интересовался, когда Алексей собирается ехать. А он уже стал сомневаться, стоит ли принимать всерьез приглашение.
В конце концов Алексей решил, что о поездке не стоит и думать: видно, забыл генерал о своем обещании.
И вдруг ему сообщили, что Лужин просит его пожаловать к нему.
Во время разговора с его превосходительством Алексей то и дело посматривал на свой «ландшафт» — он красовался как раз напротив. Вероятно, из-за того, что пейзаж висел в изысканно обставленном кабинете, да еще в золоченой раме, он казался каким-то другим. Словно это и не он, Саврасов, писал его.
Генерал перехватил взгляд Алексея. Но расценил по-своему:
— В моем имении вы увидите куда более живописные места.
Но заговорил о своей псарне — генерал был страстным охотником и не мог отказать себе в удовольствии поделиться тем, что тешило его тщеславие. Только после этого он принялся расписывать красоты своего поместья.
Генерал начал с аллеи, ведущей к усадьбе. Потом перешел на раздольные поля и луга — не скупился на описания…
Но ни разу не упомянул об огромном, поросшем мхом камне-валуне в лесной глуши возле ручья.
Валун сразу завладел воображением Алексея. Каменная глыба казалась вестником давно минувших времен. И потом этот притихший лес, склонившиеся над камнем деревья…
Вот что он будет писать!
Саврасов так и назвал натурный этюд, который решил представить на суд совета Академии: «Камень у маленького ручья».
В совет императорской Академии художеств ученика Московского училища живописи и ваяния Алексея Саврасова
Представляя при сем два написанных мною с натуры вида, всепокорнейше прошу совет императорской Академии художеств удостоить меня звания художника по живописи ландшафтной. При сем имею честь представить документы о свободном состоянии и свидетельство, что представленные мною картины произведены мною без посторонней помощи.
Училище живописи и ваяния Московского художественного общества ученику Алексею Кондратьевичу Саврасову в том, что представляемые им в императорскую Академию художеств вид Московского Кремля при восходе луны и этюд ландшафта «Камень у маленького ручья» с натуры действительно писаны им самим без другого личного пособия, в чем и удостоверяем подписями:
Алексей посмотрел на промокшего насквозь Воробья и пожалел, что не уговорил его взять извозчика.
— Продрог?
— Не сахарный!
Воробей так весело улыбнулся, что Алексей на какое-то мгновенье успокоился: может, и в самом деле ему полегчало. Или не хочет досаждать своими невзгодами…
Друзья поднялись по лестнице в выставочный зал, когда там еще никого не было, как приходили в пору ученичества. И, как тогда, перед последней встречей со своими работами «с глазу на глаз», их охватила робость. Вдруг обнаружится какой-то просчет, подумается, что не стоило выставлять.
Алексей остановился возле воробьевской акварели. Воробей уже несколько раз брался за портрет друга, да все как-то не удавалось довести работу до конца. И тут начал мимоходом, почти нежданно для самого себя.
У Алексея отлегло от сердца. Главная забота отпала: вот они, новые впечатления, новая натура, возможность спокойно работать!
Однако дни проходили за днями, отцовские хлопоты, как ни долго блуждали бумаги по инстанциям, благополучно завершились, а от его превосходительства не было ни слуха ни духа. Саврасову то и дело кто-нибудь доверительно сообщал, как живописна природа генеральского имения, или интересовался, когда Алексей собирается ехать. А он уже стал сомневаться, стоит ли принимать всерьез приглашение.
В конце концов Алексей решил, что о поездке не стоит и думать: видно, забыл генерал о своем обещании.
И вдруг ему сообщили, что Лужин просит его пожаловать к нему.
Во время разговора с его превосходительством Алексей то и дело посматривал на свой «ландшафт» — он красовался как раз напротив. Вероятно, из-за того, что пейзаж висел в изысканно обставленном кабинете, да еще в золоченой раме, он казался каким-то другим. Словно это и не он, Саврасов, писал его.
Генерал перехватил взгляд Алексея. Но расценил по-своему:
— В моем имении вы увидите куда более живописные места.
Но заговорил о своей псарне — генерал был страстным охотником и не мог отказать себе в удовольствии поделиться тем, что тешило его тщеславие. Только после этого он принялся расписывать красоты своего поместья.
Генерал начал с аллеи, ведущей к усадьбе. Потом перешел на раздольные поля и луга — не скупился на описания…
Но ни разу не упомянул об огромном, поросшем мхом камне-валуне в лесной глуши возле ручья.
Валун сразу завладел воображением Алексея. Каменная глыба казалась вестником давно минувших времен. И потом этот притихший лес, склонившиеся над камнем деревья…
Вот что он будет писать!
Саврасов так и назвал натурный этюд, который решил представить на суд совета Академии: «Камень у маленького ручья».
В совет императорской Академии художеств ученика Московского училища живописи и ваяния Алексея Саврасова
Представляя при сем два написанных мною с натуры вида, всепокорнейше прошу совет императорской Академии художеств удостоить меня звания художника по живописи ландшафтной. При сем имею честь представить документы о свободном состоянии и свидетельство, что представленные мною картины произведены мною без посторонней помощи.
Училище живописи и ваяния Московского художественного общества ученику Алексею Кондратьевичу Саврасову в том, что представляемые им в императорскую Академию художеств вид Московского Кремля при восходе луны и этюд ландшафта «Камень у маленького ручья» с натуры действительно писаны им самим без другого личного пособия, в чем и удостоверяем подписями:
Алексей посмотрел на промокшего насквозь Воробья и пожалел, что не уговорил его взять извозчика.
— Продрог?
— Не сахарный!
Воробей так весело улыбнулся, что Алексей на какое-то мгновенье успокоился: может, и в самом деле ему полегчало. Или не хочет досаждать своими невзгодами…
Друзья поднялись по лестнице в выставочный зал, когда там еще никого не было, как приходили в пору ученичества. И, как тогда, перед последней встречей со своими работами «с глазу на глаз», их охватила робость. Вдруг обнаружится какой-то просчет, подумается, что не стоило выставлять.
Алексей остановился возле воробьевской акварели. Воробей уже несколько раз брался за портрет друга, да все как-то не удавалось довести работу до конца. И тут начал мимоходом, почти нежданно для самого себя.