Согласен — порой я бываю нестерпимо груб.
Если вы счастливы и понимаете это, самое подходящее — хлопать в ладоши и танцевать. Но что делать, если вы понимаете, что вас гложет печаль?
Очевидно, навешивать скучное лицо и пускать слезу.
А если вам хочется быть грубым и вы понимаете, что вам хочется быть грубым?
Тут самое время не предложить чашку чая, когда не предложить чашку чая — чистейшее хамство.
И поэтому я с чувством глубокого удовлетворения не предлагаю ей чашку чая.
— Каждый третий в глиняных стенах? Ладно, верю. Хотя любой другой сказал бы, что ты заливаешь. Слушай, ты где был-то? — Она кивает на рюкзак за моей спиной. За суетой я забыл его снять. — Где-нибудь отрывался?
— У меня теперь что-то вроде работы. — Поскольку я самым хамским образом не предлагаю ей чашку чая, мне стыдно смотреть Джил в глаза, и я смотрю куда попало.
— Пра-а-авда? Роскошно! — щебечет она, но мое непредложение чашки чая давит на нас обоих.
Джил делает секундную паузу — по ее меркам, молчит целую вечность, — и спрашивает:
— И что значит это «что-то вроде работы»?
Теоретически можно Джил все рассказать, но слова не идут, застревают в горле.
— Это, собственно, и не работа, — говорю я, — а что-то вроде… исследования.
— Как-то связано с твоим рисованием?
— Как-то. Я ищу новое направление для творчества.
— У-у! Звучит клёво. И когда увидим результаты твоего труда?
— Не сейчас.
— А, не ломайся. Порази женщину!
— Я экспериментирую с цветом…
— Чудненько. Но почему не хочешь показать? Давай, Сай, не скромничай!
— Извини, Джил. Я пока не готов. Ты только не обижайся, ладно?
— Ага, не обижайся! Я тащусь к тебе через весь город — поглядеть, что у тебя новенького, а ты секретничаешь. И мне — не обижаться?
Согласен — порой я бываю нестерпимо груб.
Если вы счастливы и понимаете это, самое подходящее — хлопать в ладоши и танцевать. Но что делать, если вы понимаете, что вас гложет печаль?
Очевидно, навешивать скучное лицо и пускать слезу.
А если вам хочется быть грубым и вы понимаете, что вам хочется быть грубым?
Тут самое время не предложить чашку чая, когда не предложить чашку чая — чистейшее хамство.
И поэтому я с чувством глубокого удовлетворения не предлагаю ей чашку чая.
— Каждый третий в глиняных стенах? Ладно, верю. Хотя любой другой сказал бы, что ты заливаешь. Слушай, ты где был-то? — Она кивает на рюкзак за моей спиной. За суетой я забыл его снять. — Где-нибудь отрывался?
— У меня теперь что-то вроде работы. — Поскольку я самым хамским образом не предлагаю ей чашку чая, мне стыдно смотреть Джил в глаза, и я смотрю куда попало.
— Пра-а-авда? Роскошно! — щебечет она, но мое непредложение чашки чая давит на нас обоих.
Джил делает секундную паузу — по ее меркам, молчит целую вечность, — и спрашивает:
— И что значит это «что-то вроде работы»?
Теоретически можно Джил все рассказать, но слова не идут, застревают в горле.
— Это, собственно, и не работа, — говорю я, — а что-то вроде… исследования.
— Как-то связано с твоим рисованием?
— Как-то. Я ищу новое направление для творчества.
— У-у! Звучит клёво. И когда увидим результаты твоего труда?
— Не сейчас.
— А, не ломайся. Порази женщину!
— Я экспериментирую с цветом…
— Чудненько. Но почему не хочешь показать? Давай, Сай, не скромничай!
— Извини, Джил. Я пока не готов. Ты только не обижайся, ладно?
— Ага, не обижайся! Я тащусь к тебе через весь город — поглядеть, что у тебя новенького, а ты секретничаешь. И мне — не обижаться?