— Я сильнее, чем выгляжу, — заявляет Эмили и заходит в свою квартиру.
Я следую за ней и замираю, когда попадаю внутрь. Я стою в кухне и ванной одновременно. Чуть более в метре от меня туалет и в трех метрах коричневый потрепанный диван, застеленный каким-то отвратительным розовым пледом. Обычные «девчачьи» вещи заполняют крошечное пространство. Розовый блеск для губ и заколки разбросаны по крошечной кухонной столешнице, там же неоткрытая пачка сигарет и фруктовая ваза. Одежда кучей лежит на полу перед диваном.
— Странно, но я больше не чувствую себя здесь как дома, — бормочет Эмили, осматривая помещение.
— И это произошло только сейчас?
Осматриваюсь вокруг, и мой взгляд падает на открытую пачку презервативов, лежащую на самом маленьком холодильнике, который я когда-либо видел. Я игнорирую неприятное чувство, образующееся под ребрами. Что она делает — или делала — не мое дело. Я смотрю на Эмили, она тоже замечает пачку, потом смотрит на меня, а затем на дверь.
— Хочешь подождать…
— Снаружи? — выдыхаю я, не заметив, что задержал дыхание. — Да. Даю тебе десять минут. Затем мы должны уходить.
Она кивает, я же разворачиваюсь и покидаю комнату. За пределами маленькой обувной коробки, называемой квартирой, я сползаю по стеночке и сажусь. От этой позы моя спина болит и ноет грудь, но ноги горят от облегчения. Я хочу остановиться. Не могу подгонять себя и дальше. Я закрываю глаза лишь на секунду, и тело расслабляется, не особо сопротивляясь.
Указательным пальцем я скольжу по кнопке с нулем, и каким-то чудом идет соединение. Несколько минут назад я решила позвонить в свою больницу. Полагаю, не повредит дать им знать, что на данный момент происходит в моей жизни. Когда все закончится, я не хочу остаться ни с чем. Сестринское дело — это все, что у меня есть.
Я поворачиваюсь спиной к двери, надеясь, что это приглушит мой голос и не разбудит Джая. Хватаюсь за ремень тяжелой сумки и закидываю ее на плечо. Я упаковала все, что у меня есть. Еще одна вещица и, уверена, моя сумка лопнет и разойдется по швам.
Сердце колотится в груди и чувство, что делаю что-то не так, усиливается. Мне оно не нравится. То, как сжимаются ребра и давят на легкие.
— Ал…
На линии наступает гробовая тишина.
— Алло? — Я нервно тяну за длинный телефонный вьющийся шнур и вижу, как отрубленный конец болтается между моих ног, щекоча кожу.
Вот же черт.
Прекрасно зная, кто позади меня, я медленно убираю трубку от уха и смотрю через плечо. Сердитые голубые глаза смотрят в мои, и я с трудом сглатываю, чувствуя, как жар распространяется по моей коже.
— Серьезно? Ты собираешься сделать звонок, когда мы в бегах? — Джай подбрасывает нож, которым перерезал провод, и я вздрагиваю, когда металл наполовину входит в полированное дерево.
— Я хотела позвонить в больницу.
Джай протягивает руку и тянет за шнур, выдергивая трубку из моих рук. Она падает на пол, едва не задев мои ступни.
— Мне плевать куда. Никаких телефонных звонков. Мы не можем рисковать, пока все это не закончится.
Я хмурюсь и упираю руки в бедра.
— Этому телефону двадцать лет. Разве его можно прослушивать?
— Я сильнее, чем выгляжу, — заявляет Эмили и заходит в свою квартиру.
Я следую за ней и замираю, когда попадаю внутрь. Я стою в кухне и ванной одновременно. Чуть более в метре от меня туалет и в трех метрах коричневый потрепанный диван, застеленный каким-то отвратительным розовым пледом. Обычные «девчачьи» вещи заполняют крошечное пространство. Розовый блеск для губ и заколки разбросаны по крошечной кухонной столешнице, там же неоткрытая пачка сигарет и фруктовая ваза. Одежда кучей лежит на полу перед диваном.
— Странно, но я больше не чувствую себя здесь как дома, — бормочет Эмили, осматривая помещение.
— И это произошло только сейчас?
Осматриваюсь вокруг, и мой взгляд падает на открытую пачку презервативов, лежащую на самом маленьком холодильнике, который я когда-либо видел. Я игнорирую неприятное чувство, образующееся под ребрами. Что она делает — или делала — не мое дело. Я смотрю на Эмили, она тоже замечает пачку, потом смотрит на меня, а затем на дверь.
— Хочешь подождать…
— Снаружи? — выдыхаю я, не заметив, что задержал дыхание. — Да. Даю тебе десять минут. Затем мы должны уходить.
Она кивает, я же разворачиваюсь и покидаю комнату. За пределами маленькой обувной коробки, называемой квартирой, я сползаю по стеночке и сажусь. От этой позы моя спина болит и ноет грудь, но ноги горят от облегчения. Я хочу остановиться. Не могу подгонять себя и дальше. Я закрываю глаза лишь на секунду, и тело расслабляется, не особо сопротивляясь.
Указательным пальцем я скольжу по кнопке с нулем, и каким-то чудом идет соединение. Несколько минут назад я решила позвонить в свою больницу. Полагаю, не повредит дать им знать, что на данный момент происходит в моей жизни. Когда все закончится, я не хочу остаться ни с чем. Сестринское дело — это все, что у меня есть.
Я поворачиваюсь спиной к двери, надеясь, что это приглушит мой голос и не разбудит Джая. Хватаюсь за ремень тяжелой сумки и закидываю ее на плечо. Я упаковала все, что у меня есть. Еще одна вещица и, уверена, моя сумка лопнет и разойдется по швам.
Сердце колотится в груди и чувство, что делаю что-то не так, усиливается. Мне оно не нравится. То, как сжимаются ребра и давят на легкие.
— Ал…
На линии наступает гробовая тишина.
— Алло? — Я нервно тяну за длинный телефонный вьющийся шнур и вижу, как отрубленный конец болтается между моих ног, щекоча кожу.
Вот же черт.
Прекрасно зная, кто позади меня, я медленно убираю трубку от уха и смотрю через плечо. Сердитые голубые глаза смотрят в мои, и я с трудом сглатываю, чувствуя, как жар распространяется по моей коже.
— Серьезно? Ты собираешься сделать звонок, когда мы в бегах? — Джай подбрасывает нож, которым перерезал провод, и я вздрагиваю, когда металл наполовину входит в полированное дерево.
— Я хотела позвонить в больницу.
Джай протягивает руку и тянет за шнур, выдергивая трубку из моих рук. Она падает на пол, едва не задев мои ступни.
— Мне плевать куда. Никаких телефонных звонков. Мы не можем рисковать, пока все это не закончится.
Я хмурюсь и упираю руки в бедра.
— Этому телефону двадцать лет. Разве его можно прослушивать?