— Ты когда-нибудь хоть на секунду задумывалась, что, может быть (всего лишь — может быть), если ты уделишь им минутку своего времени, пожалеешь и чуть покормишь, то они не будут такими дикими?
Она фыркает.
— Сказал мажор.
Я останавливаюсь. Может быть, это из-за усталости, что сделала меня экстра раздражительным, но ее слова задевают меня. Мажор? Чушь собачья.
— Ой, извини. Значит, из-за того, что я родился в состоятельной семье, я нихера не знаю о «реальном» мире, верно?
Эмили сконфужено разворачивается ко мне лицом.
— Нет…
— Я — офицер полиции Нью-Йорка, Котенок. Я видел такое количество дерьма, что ты даже представить себе не можешь. — Я обвожу рукой вокруг нас. — Это место — твой район — чертов рай по сравнению с некоторыми местами, где я побывал. — Я делаю паузу, а затем усмехаюсь. — Мажор. Что за бред. Этот кот с удовольствием гулял бы по парку. Но попробуй «погулять» рядом с возбужденным ротвейлером, с брызжущей пеной из пасти.
— Я не это имела в виду. То есть, я это имела в виду, но не так.
Я закатываю глаза. Да, будто в этом есть хоть какой-то смысл.
— Я пытаюсь сказать: это общеизвестно, что нельзя подходить к одичавшим животным. Они опасны, не говоря уже об угрозе для твоего здоровья.
Я улыбаюсь от иронии всей этой ситуации. Эмили наставляет меня, рассказывая об опасности для моего здоровья? Бывает же такое. Эта девушка — магнит для катастроф.
— Интересный совет ты выбрала, чтобы дать мне, — говорю я, следуя за ней. — Если бы ты прислушивалась к себе, то никогда бы не попала в подземелье.
— Ага, что же, да, я не следую советам — даже своим собственным.
Она искоса смотрит на меня, и я чуть не запинаюсь о свои же ноги. Будь я проклят. Тусклые уличные фонари едва освещают черты ее лица, но даже так она чертовски красива. Она довела себя до грани полного истощения, и до сих пор от ее больших красивых глаз и впалых щечек внутри меня что-то сжимается.
— Кроме того, я рада, что последовала за тобой. — Она опускает взгляд на тротуар. — Я бы не хотела, чтобы ты проходил через это в одиночку.
Я начинаю задаваться вопросом, а смог бы пройти через все сам? Мысль о том, что Эмили не было бы со мной, кажется... не знаю... невообразимой.
— Мы на месте, — вздыхает она, толкнув ворота из металлических прутьев, висящих на четырех петлях. Они скрипят и пищат, пока открываются, и это вынуждает меня прижать руки к ушам, чтобы заблокировать резкий звук.
— Это твой дом? — Опустив руки, я оглядываюсь по сторонам. Тут не о чем особо говорить. Это не самое хреновое место, которое я видел, но как только все закончится, она точно съедет. Тут ненадежно, небезопасно, даже нет нормального забора. Неа. Это неподходящее для нее место.
Эмили с легкостью ведет меня по зданию. Ей комфортно среди потрескавшейся краски на стенах и кое-где отсутствующей плитки на полу. Пока мы идем, я заглядываю в совершенно пустые коридоры и моргаю всякий раз, когда мерцает лампочка. Нет никого, кто мог бы остановить нас, никого, кто может попросить предъявить удостоверение или выяснить, куда мы направляемся. Это ставит меня в тупик. Что, если бы мы были убийцами? Я содрогаюсь от этой мысли. Есть ли дети в этом здании? Если есть, то как насчет них? Здесь нет детских площадок, нет травы или деревянных качелей.
— Ты выглядишь очень встревоженным, — замечает Эмили, отвлекая меня от раздумий.
Она смотрит на меня через плечо в тот момент, когда я в ужасе отвожу взгляд от судебного предупреждения о запрете на двери, которую мы прошли секунду назад. Крепко прижимаю руку к телу, пока мы поднимаемся по лестнице. Я предпочел бы облизать поручень эскалатора в аэропорту, чем прикоснуться к этому.
— Ты когда-нибудь хоть на секунду задумывалась, что, может быть (всего лишь — может быть), если ты уделишь им минутку своего времени, пожалеешь и чуть покормишь, то они не будут такими дикими?
Она фыркает.
— Сказал мажор.
Я останавливаюсь. Может быть, это из-за усталости, что сделала меня экстра раздражительным, но ее слова задевают меня. Мажор? Чушь собачья.
— Ой, извини. Значит, из-за того, что я родился в состоятельной семье, я нихера не знаю о «реальном» мире, верно?
Эмили сконфужено разворачивается ко мне лицом.
— Нет…
— Я — офицер полиции Нью-Йорка, Котенок. Я видел такое количество дерьма, что ты даже представить себе не можешь. — Я обвожу рукой вокруг нас. — Это место — твой район — чертов рай по сравнению с некоторыми местами, где я побывал. — Я делаю паузу, а затем усмехаюсь. — Мажор. Что за бред. Этот кот с удовольствием гулял бы по парку. Но попробуй «погулять» рядом с возбужденным ротвейлером, с брызжущей пеной из пасти.
— Я не это имела в виду. То есть, я это имела в виду, но не так.
Я закатываю глаза. Да, будто в этом есть хоть какой-то смысл.
— Я пытаюсь сказать: это общеизвестно, что нельзя подходить к одичавшим животным. Они опасны, не говоря уже об угрозе для твоего здоровья.
Я улыбаюсь от иронии всей этой ситуации. Эмили наставляет меня, рассказывая об опасности для моего здоровья? Бывает же такое. Эта девушка — магнит для катастроф.
— Интересный совет ты выбрала, чтобы дать мне, — говорю я, следуя за ней. — Если бы ты прислушивалась к себе, то никогда бы не попала в подземелье.
— Ага, что же, да, я не следую советам — даже своим собственным.
Она искоса смотрит на меня, и я чуть не запинаюсь о свои же ноги. Будь я проклят. Тусклые уличные фонари едва освещают черты ее лица, но даже так она чертовски красива. Она довела себя до грани полного истощения, и до сих пор от ее больших красивых глаз и впалых щечек внутри меня что-то сжимается.
— Кроме того, я рада, что последовала за тобой. — Она опускает взгляд на тротуар. — Я бы не хотела, чтобы ты проходил через это в одиночку.
Я начинаю задаваться вопросом, а смог бы пройти через все сам? Мысль о том, что Эмили не было бы со мной, кажется... не знаю... невообразимой.
— Мы на месте, — вздыхает она, толкнув ворота из металлических прутьев, висящих на четырех петлях. Они скрипят и пищат, пока открываются, и это вынуждает меня прижать руки к ушам, чтобы заблокировать резкий звук.
— Это твой дом? — Опустив руки, я оглядываюсь по сторонам. Тут не о чем особо говорить. Это не самое хреновое место, которое я видел, но как только все закончится, она точно съедет. Тут ненадежно, небезопасно, даже нет нормального забора. Неа. Это неподходящее для нее место.
Эмили с легкостью ведет меня по зданию. Ей комфортно среди потрескавшейся краски на стенах и кое-где отсутствующей плитки на полу. Пока мы идем, я заглядываю в совершенно пустые коридоры и моргаю всякий раз, когда мерцает лампочка. Нет никого, кто мог бы остановить нас, никого, кто может попросить предъявить удостоверение или выяснить, куда мы направляемся. Это ставит меня в тупик. Что, если бы мы были убийцами? Я содрогаюсь от этой мысли. Есть ли дети в этом здании? Если есть, то как насчет них? Здесь нет детских площадок, нет травы или деревянных качелей.
— Ты выглядишь очень встревоженным, — замечает Эмили, отвлекая меня от раздумий.
Она смотрит на меня через плечо в тот момент, когда я в ужасе отвожу взгляд от судебного предупреждения о запрете на двери, которую мы прошли секунду назад. Крепко прижимаю руку к телу, пока мы поднимаемся по лестнице. Я предпочел бы облизать поручень эскалатора в аэропорту, чем прикоснуться к этому.