Дружелюбная улыбка появляется на его губах.
— Скажи мне, что это не так, и я сменю тему.
Я вновь дрожу.
— Это был не сон.
Джай смеется, и красивый, гортанный звук разносится эхом вокруг меня. Мне чертовски нравится этот звук. Он наполняет меня безумным желанием поцеловать его.
— Ладно. Теперь ответь абсолютно честно. — Его улыбка исчезает, а лицо вновь становится серьезным. Как ни странно, намек на мольбу проскальзывает в его глазах. — Не лги мне, Котенок.
— Почему это для тебя так важно? Зачем тебе знать все, что происходит в моей голове? Большинство людей бегут при мысли о серьезном разговоре, но не ты.
— Потому что я забочусь о тебе, — отвечает он без единого колебания. — Потому что ты — семья.
Мое сердце сжимается. Грудь сдавливает спазмом, и огромный комок, который я не могу проглотить, поднимается по горлу. И словно этого моему телу недостаточно, глаза начинает жечь... и это чертовски странно. Я ненавижу плакать, особенно перед ним. Смотрю на Джая не моргая, слегка приоткрыв рот.
— Ну, — говорю я, — может, и нет. Ведь ты же не трахаешься с членами своей семьи.
Я морщусь. Вместо того чтобы как нормальный человек поблагодарить его за то, что он включил меня в свою семью, я ляпнула нечто глупое. Но Джай смеется, и это по-настоящему прекрасный звук.
— Господи. Ты не могла просто улыбнуться и сказать «спасибо»?
— Прости! — Я смеюсь, мои щеки горят от жара, что мог бы посоперничать с солнцем. — Спасибо. Это самое милое, что мне когда-либо говорили.
Он фыркает.
— Сомневаюсь в этом.
— Почему?
— Ты, может, и не росла в семье, но наверняка у тебя были парни. Бьюсь об заклад, они говорили приятные слова.
Размышляя о своей жизни, я не могу вспомнить ни одного раза, чтобы кто-то сказал мне что-то такое доброе. В средней школе надо мной издевались из-за того, что я была бездомной сиротой-лузершой. На стажировке студенты были мудаками, а врачи трахали светловолосых медсестер с блестящими губами, пока я запихивала смазанную вазелином руку в перчатке в чью-то задницу. Единственное милое, что мне говорили до встречи с Джаем, было от безымянного мужчины, с которым я однажды переспала. И не думаю, что это считается, потому что комплименты были моим сиськам и попке.
— Нет, — говорю я, когда грустная реальность настигает меня. — Ты самый хороший человек, которого я когда-либо встречала, что немного странно, потому что иногда ты можешь быть тем еще мудаком.
Затем я замечаю выражение его лица — взгляд, который видела миллион раз. Я ненавижу его.
Усмехаясь, я смотрю на озеро.
— Не смотри на меня так. Мне не нужно, чтобы ты меня жалел. Я прекрасно обхожусь без фальшивой любезности и неуклюжих комплиментов.
Дружелюбная улыбка появляется на его губах.
— Скажи мне, что это не так, и я сменю тему.
Я вновь дрожу.
— Это был не сон.
Джай смеется, и красивый, гортанный звук разносится эхом вокруг меня. Мне чертовски нравится этот звук. Он наполняет меня безумным желанием поцеловать его.
— Ладно. Теперь ответь абсолютно честно. — Его улыбка исчезает, а лицо вновь становится серьезным. Как ни странно, намек на мольбу проскальзывает в его глазах. — Не лги мне, Котенок.
— Почему это для тебя так важно? Зачем тебе знать все, что происходит в моей голове? Большинство людей бегут при мысли о серьезном разговоре, но не ты.
— Потому что я забочусь о тебе, — отвечает он без единого колебания. — Потому что ты — семья.
Мое сердце сжимается. Грудь сдавливает спазмом, и огромный комок, который я не могу проглотить, поднимается по горлу. И словно этого моему телу недостаточно, глаза начинает жечь... и это чертовски странно. Я ненавижу плакать, особенно перед ним. Смотрю на Джая не моргая, слегка приоткрыв рот.
— Ну, — говорю я, — может, и нет. Ведь ты же не трахаешься с членами своей семьи.
Я морщусь. Вместо того чтобы как нормальный человек поблагодарить его за то, что он включил меня в свою семью, я ляпнула нечто глупое. Но Джай смеется, и это по-настоящему прекрасный звук.
— Господи. Ты не могла просто улыбнуться и сказать «спасибо»?
— Прости! — Я смеюсь, мои щеки горят от жара, что мог бы посоперничать с солнцем. — Спасибо. Это самое милое, что мне когда-либо говорили.
Он фыркает.
— Сомневаюсь в этом.
— Почему?
— Ты, может, и не росла в семье, но наверняка у тебя были парни. Бьюсь об заклад, они говорили приятные слова.
Размышляя о своей жизни, я не могу вспомнить ни одного раза, чтобы кто-то сказал мне что-то такое доброе. В средней школе надо мной издевались из-за того, что я была бездомной сиротой-лузершой. На стажировке студенты были мудаками, а врачи трахали светловолосых медсестер с блестящими губами, пока я запихивала смазанную вазелином руку в перчатке в чью-то задницу. Единственное милое, что мне говорили до встречи с Джаем, было от безымянного мужчины, с которым я однажды переспала. И не думаю, что это считается, потому что комплименты были моим сиськам и попке.
— Нет, — говорю я, когда грустная реальность настигает меня. — Ты самый хороший человек, которого я когда-либо встречала, что немного странно, потому что иногда ты можешь быть тем еще мудаком.
Затем я замечаю выражение его лица — взгляд, который видела миллион раз. Я ненавижу его.
Усмехаясь, я смотрю на озеро.
— Не смотри на меня так. Мне не нужно, чтобы ты меня жалел. Я прекрасно обхожусь без фальшивой любезности и неуклюжих комплиментов.