Вот уже два года, как глупышей становится все больше и больше. Из-за них часть чаек переселилась на другой остров.
Дедушка — а он наблюдает за птицами — говорит, что между чайками и глупышами происходят настоящие схватки.
— Понимаешь, малыш, чайки жили здесь издавна, им не хотелось уступать место. Их можно понять. Представь, что тебя стали бы выгонять из дому. Ты бы сопротивлялся, а?
— Еще бы! Да мы бы все сопротивлялись, даже полицию позвали бы.
— У птиц нет полиции, у них действует право сильного. Глупышей прилетело так много, что чайкам в конце концов пришлось собрать пожитки и переселиться на Боно. (Боно — это соседний остров.)
Дедушка озабоченно покачал головой:
— Поморники пока держатся, но дойдет и до них очередь. Глупыши займут весь остров, помяни мое слово.
Правда, глупыши самые большие и красивые птицы на Рузике. У них крылья метра два в размахе, а посмотрели бы вы, как они летят, словно косые паруса-кливеры, а шею с мощным клювом вытягивают вперед. Но особенно хороши они, когда заметят косяк рыбы и с высоты сорока — тридцати метров сотнями стремительно бросаются вниз. На это стоит посмотреть. Глупыши сыплются с неба дождем и пронзают воду, словно стрелы.
— А как они ныряют, Льомик! Могут уйти на двадцать метров в глубину и никогда не упустят добычи. В охоте с ними разве что бакланы сравнятся.
Мне нравятся глупыши. Они живут, полагаясь только на себя, и отважно охотятся. А поморников и чаек я не люблю. Эти попрошайки вечно крутятся вокруг лодки; стоит только отвернуться, как они выхватывают рыбу из корзины и удирают, как воришки.
Ну а тупик — самая забавная птица. Посмотришь на него — просто умора: черный толстый клюв, а под глазами белые с красным мешки, как будто ему кто-то фонарей наставил. В воде тупики вертятся как волчки: ныряют, кувыркаются назад — прямо клоуны!
Ну вот, опять я заболтался, а пора бы и до Пик-Квика добраться.
Итак, «Пенн-дю» шел в ста футах от Рузика. Стоял нестерпимый гам.
Глупыши все время кидались вниз, а чайки кричали, будто глухие. Все шумели, галдели, словно ругались друг с другом, хлопали крыльями и дрались.
«Ну и глотки у этих чаек! — подумал я про себя. — Вот уж где не поспишь, так это на Рузике».
Я сидел у руля, а дедушка ловил омаров.
И вдруг: «Пик-квик! Пик-квик!»
Птица с черной головой, черной спинкой и белым животом плыла за «Пенн-дю», хлопала короткими крыльями и кричала: «Пик-квик! Пик-квик!»
Я решил, что это пингвиненок. Он щелкал клювом, будто просил о помощи, и метался вокруг лодки, не решаясь отплыть от нее.
— Дедушка, этот пингвин, наверное, ранен.
— Это не пингвин, Льомик, а кайра.
Дедушка спокойно погрузил корзину в воду, я запустил мотор, и только потом он перегнулся через борт и стал разглядывать птенца: тот рвался вперед, орудуя крыльями, как веслами.
Вот уже два года, как глупышей становится все больше и больше. Из-за них часть чаек переселилась на другой остров.
Дедушка — а он наблюдает за птицами — говорит, что между чайками и глупышами происходят настоящие схватки.
— Понимаешь, малыш, чайки жили здесь издавна, им не хотелось уступать место. Их можно понять. Представь, что тебя стали бы выгонять из дому. Ты бы сопротивлялся, а?
— Еще бы! Да мы бы все сопротивлялись, даже полицию позвали бы.
— У птиц нет полиции, у них действует право сильного. Глупышей прилетело так много, что чайкам в конце концов пришлось собрать пожитки и переселиться на Боно. (Боно — это соседний остров.)
Дедушка озабоченно покачал головой:
— Поморники пока держатся, но дойдет и до них очередь. Глупыши займут весь остров, помяни мое слово.
Правда, глупыши самые большие и красивые птицы на Рузике. У них крылья метра два в размахе, а посмотрели бы вы, как они летят, словно косые паруса-кливеры, а шею с мощным клювом вытягивают вперед. Но особенно хороши они, когда заметят косяк рыбы и с высоты сорока — тридцати метров сотнями стремительно бросаются вниз. На это стоит посмотреть. Глупыши сыплются с неба дождем и пронзают воду, словно стрелы.
— А как они ныряют, Льомик! Могут уйти на двадцать метров в глубину и никогда не упустят добычи. В охоте с ними разве что бакланы сравнятся.
Мне нравятся глупыши. Они живут, полагаясь только на себя, и отважно охотятся. А поморников и чаек я не люблю. Эти попрошайки вечно крутятся вокруг лодки; стоит только отвернуться, как они выхватывают рыбу из корзины и удирают, как воришки.
Ну а тупик — самая забавная птица. Посмотришь на него — просто умора: черный толстый клюв, а под глазами белые с красным мешки, как будто ему кто-то фонарей наставил. В воде тупики вертятся как волчки: ныряют, кувыркаются назад — прямо клоуны!
Ну вот, опять я заболтался, а пора бы и до Пик-Квика добраться.
Итак, «Пенн-дю» шел в ста футах от Рузика. Стоял нестерпимый гам.
Глупыши все время кидались вниз, а чайки кричали, будто глухие. Все шумели, галдели, словно ругались друг с другом, хлопали крыльями и дрались.
«Ну и глотки у этих чаек! — подумал я про себя. — Вот уж где не поспишь, так это на Рузике».
Я сидел у руля, а дедушка ловил омаров.
И вдруг: «Пик-квик! Пик-квик!»
Птица с черной головой, черной спинкой и белым животом плыла за «Пенн-дю», хлопала короткими крыльями и кричала: «Пик-квик! Пик-квик!»
Я решил, что это пингвиненок. Он щелкал клювом, будто просил о помощи, и метался вокруг лодки, не решаясь отплыть от нее.
— Дедушка, этот пингвин, наверное, ранен.
— Это не пингвин, Льомик, а кайра.
Дедушка спокойно погрузил корзину в воду, я запустил мотор, и только потом он перегнулся через борт и стал разглядывать птенца: тот рвался вперед, орудуя крыльями, как веслами.