Восторг сменило любопытство: фигуры были расставлены, и насколько он мог судить, один из игроков находился в двух шагах от глупейшего проигрыша…
— Нравится? — низкий голос почти над самым ухом заставил Амани вздрогнуть и резко развернуться.
— Дивная вещь! — признал очевидное молодой человек, мгновенно подавив бессознательный порыв отпрянуть от бесшумно приблизившегося князя.
— Ты умеешь играть? — глаза цвета крепчайшего черного кофе, с крупным ярким зрачком мягко мерцали, а в тоне скользнула улыбка.
— Да, — как само собой разумеющееся уронил Аман и подосадовал на себя, что малая доля вызова в его голосе все-таки проявилась.
— Позволишь мне убедиться? — в низком бархатном звучании неожиданно скользнула дразнящая нотка.
— Партия еще незакончена, — глаза юноши вновь моментально заледенели алмазным крошевом, сокрыв тлеющее на дне их пламя, ресницы упали вниз, отсекая последние отблески: так значит, игра пока продолжается…
Вежливый отказ был очевиден, и — возмутителен неповиновением строптивца, но Амир улыбнулся уже откровеннее:
— Ее результат предельно ясен для всех, — властная, красивая ладонь одним движением смешала комбинацию, и принялась расставлять фигуры заново. — Так что же ты, сыграешь со мной?
Брови Амани едва не дернулись вверх в следующем приступе глубокого изумления: его провоцируют?! И если это не расстройство воображения… то — на что именно провоцируют?!
— Как будет угодно моему господину, — почти нежно произнес юноша, смиренно склоняясь перед властелином горной твердыни.
Мужчина поднял голову, резко отбросив упавшие на лоб темные пряди, мгновенная судорога свела скулы… но, смерив пронзительным взглядом лицо своего долгожданного дара с застывшей на нем маской покорного ожидания, — он сдержался.
— Угодно, — ласково отозвался Амир, безмятежно закончил устанавливать шахматы, сделав наложнику приглашающий жест, и подобрал черную с золотым абайю, устраиваясь на подушках.
Аман не старался специально, не пытался увлечь, но юное гибкое тело, приученное восхищать собой всегда, судило само: он опустился напротив будто звенящий горный поток сбежал по камням в цветущую долину, смиряя свое кипение. Прозрачная чистота движений, обнажившаяся чистота линий и черт, незамутненная пестрой мишурой, и ярое пламя в рассеченной груди… Горьковато-кофейные глаза князя ловили малейшее движение юноши, вспыхивая в ответ: резные фигуры между ними были искусным творением рук человеческих, но та рука, которая передвигала их сейчас, — была чудеснейшим творением создателя!
Аллах мудр и в мудрости своей до поры смирил огненный вихрь уздой рабского ошейника, чтобы линии судьбы сошлись сегодня за шахматной доской… Сильная узкая кисть наконец шевельнулась, бросив в бой костяную пешку. Амани не замешкался ответом. Партия началась.
Сосредоточиться на игре стоило для юноши немалого труда: его господин казалось вовсе не смотрел на доску.
Само собой, что дерзкий наложник интересовал его куда больше шахмат, и впору было чувствовать себя польщенным, что его несмотря ни на что желают с такой исступленной страстью! — Амани невесело улыбнулся своим мыслям, поднял взгляд, и сердце вдруг пропустило удар: неприкрытое задумчивое восхищение в кофейных глазах мужчины было совершенно новым впечатлением, чем то, что он привык встречать к себе.
— Господин? — ровно поинтересовался юноша, когда пауза чересчур затянулась.
Еще немного и от напряжения у него начали бы дрожать руки. Словно стальная пружина все туже сворачивалась внутри, сжимая сердце в своих тисках, ломая мерный ритм его биения и мешая дышать.
— Я проиграл, — улыбка чуть тронула крупный красивый рот, искрой промелькнула во взгляде.
— Что? — Аман тут же спохватился, раздраженный несвойственной себе неловкостью, и зло прикусил без того истерзанную губу: он просто не сразу сообразил, что эти слова относятся к партии.
Вот глупости: к чему же еще?!
Восторг сменило любопытство: фигуры были расставлены, и насколько он мог судить, один из игроков находился в двух шагах от глупейшего проигрыша…
— Нравится? — низкий голос почти над самым ухом заставил Амани вздрогнуть и резко развернуться.
— Дивная вещь! — признал очевидное молодой человек, мгновенно подавив бессознательный порыв отпрянуть от бесшумно приблизившегося князя.
— Ты умеешь играть? — глаза цвета крепчайшего черного кофе, с крупным ярким зрачком мягко мерцали, а в тоне скользнула улыбка.
— Да, — как само собой разумеющееся уронил Аман и подосадовал на себя, что малая доля вызова в его голосе все-таки проявилась.
— Позволишь мне убедиться? — в низком бархатном звучании неожиданно скользнула дразнящая нотка.
— Партия еще незакончена, — глаза юноши вновь моментально заледенели алмазным крошевом, сокрыв тлеющее на дне их пламя, ресницы упали вниз, отсекая последние отблески: так значит, игра пока продолжается…
Вежливый отказ был очевиден, и — возмутителен неповиновением строптивца, но Амир улыбнулся уже откровеннее:
— Ее результат предельно ясен для всех, — властная, красивая ладонь одним движением смешала комбинацию, и принялась расставлять фигуры заново. — Так что же ты, сыграешь со мной?
Брови Амани едва не дернулись вверх в следующем приступе глубокого изумления: его провоцируют?! И если это не расстройство воображения… то — на что именно провоцируют?!
— Как будет угодно моему господину, — почти нежно произнес юноша, смиренно склоняясь перед властелином горной твердыни.
Мужчина поднял голову, резко отбросив упавшие на лоб темные пряди, мгновенная судорога свела скулы… но, смерив пронзительным взглядом лицо своего долгожданного дара с застывшей на нем маской покорного ожидания, — он сдержался.
— Угодно, — ласково отозвался Амир, безмятежно закончил устанавливать шахматы, сделав наложнику приглашающий жест, и подобрал черную с золотым абайю, устраиваясь на подушках.
Аман не старался специально, не пытался увлечь, но юное гибкое тело, приученное восхищать собой всегда, судило само: он опустился напротив будто звенящий горный поток сбежал по камням в цветущую долину, смиряя свое кипение. Прозрачная чистота движений, обнажившаяся чистота линий и черт, незамутненная пестрой мишурой, и ярое пламя в рассеченной груди… Горьковато-кофейные глаза князя ловили малейшее движение юноши, вспыхивая в ответ: резные фигуры между ними были искусным творением рук человеческих, но та рука, которая передвигала их сейчас, — была чудеснейшим творением создателя!
Аллах мудр и в мудрости своей до поры смирил огненный вихрь уздой рабского ошейника, чтобы линии судьбы сошлись сегодня за шахматной доской… Сильная узкая кисть наконец шевельнулась, бросив в бой костяную пешку. Амани не замешкался ответом. Партия началась.
Сосредоточиться на игре стоило для юноши немалого труда: его господин казалось вовсе не смотрел на доску.
Само собой, что дерзкий наложник интересовал его куда больше шахмат, и впору было чувствовать себя польщенным, что его несмотря ни на что желают с такой исступленной страстью! — Амани невесело улыбнулся своим мыслям, поднял взгляд, и сердце вдруг пропустило удар: неприкрытое задумчивое восхищение в кофейных глазах мужчины было совершенно новым впечатлением, чем то, что он привык встречать к себе.
— Господин? — ровно поинтересовался юноша, когда пауза чересчур затянулась.
Еще немного и от напряжения у него начали бы дрожать руки. Словно стальная пружина все туже сворачивалась внутри, сжимая сердце в своих тисках, ломая мерный ритм его биения и мешая дышать.
— Я проиграл, — улыбка чуть тронула крупный красивый рот, искрой промелькнула во взгляде.
— Что? — Аман тут же спохватился, раздраженный несвойственной себе неловкостью, и зло прикусил без того истерзанную губу: он просто не сразу сообразил, что эти слова относятся к партии.
Вот глупости: к чему же еще?!