— Я это и хотел сказать, — Родион опустил рюмку, и резкий звук ее о стеклянную поверхность столика разорвал мелодию вагнеровской драмы «Гибель Богов».
Некрич утвердительно закачал головой и вдруг спохватился, поглядел на часы и твердо заявил.
— Друзья, уже время! Кобзона послушаем как-нибудь в другой раз. Я никогда так поздно не возвращаюсь домой. Домашние небось волнуются. Можно, я им позвоню?
— Не беспокойтесь! Я вас провожу. Довезу до самого парадного, — пообещал Петр.
По дороге, мило беседуя в такси о том, как здорово играет киевское «Динамо», Некрич изъявил желание на следующий день встретиться с Иваном Дмитриевичем и подарить ему свою книгу с дарственной надписью.
Они свиделись в четыре часа дня, у входа в театр на Таганке. Некрич подарил книгу Ивану Дмитриевичу с трогательной надписью и на прощание сказал:
— Отличный у вас друг. Но там, где он работает, ему несладко. А жаль! Сейчас самое время иметь побольше таких, как он. Но…
С какой-то необъяснимой грустью полковник Серко распрощался с ученым и, когда на станции «Комсомольская» сел в поезд, идущий от «Сокольников» до «Фрунзенской», вслед за ним в вагон буквально влетела молодая пара.
Чуть отдышавшись, мужчина тихо сказал Петру:
— Вас пасут мильтоны: тип в пирожке, молодой парень в синей куртке и баба. Не оборачивайтесь!
— Да? С чего бы это? — спокойно произнес Петр и по глазам парня увидел, что он не шутит.
— Ан, так! — парень залился краской.
— Не волнуйся! Спасибо. Дай рубль, я тебе разменяю мелочью, — предложил Петр.
Парень с готовностью это сделал, бросил понятливый взгляд на Петра, который подумал: «Такого прежде быть не могло!», и, под ручку со своей девушкой, вышел у «Красных ворот».
На «Кировской» Петр взволнованно поглядел на часы и покинул свой вагон. Торопливо зашагал вдоль поезда и, за мгновение до того, как двери стали закрываться, влетел в тот, что был ближе к головному. Продвинулся к дальней двери. Этого оказалось достаточно, чтобы опередить «парня в синей куртке и бабу». Раз так, полковник решил прогуляться по улице Горького и вышел на «Охотном ряду». Подойдя к автомату, он начал набирать придуманный им номер телефона и обнаружил «типа в пирожке», который чересчур внимательно следил за тем, в какую дырочку Петр вставлял палец. Он долго ждал, делал вид, что номер не отвечает, и, повесив трубку, сделал недовольную гримасу. Посмотрел на ручные часы, сверил время с настенными — это должно было говорить, что там, куда он спешил, никого нет. А раз так, он вышел на Горького пройтись и спокойно зашагал в сторону Пушкинской площади. Однако, увидев у магазина «Подарки» освободившееся такси, проворно сел в него.
— Шеф, быстро вперед! Опаздываю!
Водитель что-то, видно, смекнул, нажал на газ, и машина помчалась.
Петр видел, как парень в синей куртке выскочил на проезжую часть улицы, выхватил из-под куртки милицейский жезл и стал останавливать первую попавшуюся машину. Все трое сели в «жигуль», когда такси поравнялось с книжным магазином № 1.
— Сворачивай направо и стоп! Спасибо, шеф. Вот пятерка и дуй! — Полковник выскочил из машины, перебежал улицу и вошел в стеклянную дверь ресторана «Европейский».
Таксист уехал, а через несколько секунд мимо дверей ресторана проскочили «жигули», в которых сидели все трое «МИЛЬТОНОВ».
До поздней ночи читая книгу Некрича «1941. 22 июня», Петр одновременно не переставал размышлять. По правилам «Аквариума», он завтра обязан был доложить рапортом о встрече с Некричем и выявлении сразу вслед за этим наружного наблюдения за собой. Он сто раз повторял, что не обнаружил его сам, потому как дома явно ослабил внутренний контроль. Принятию же окончательного решения мешал сам факт отрыва от него. «Зачем?» — непременно спросят его, и не просто факт знакомства с Некричем, явно попадавшим из-за книги и своих открытий в области истории КПСС в опалу, но и образ его действия вызовут у начальства и кадровиков ГРУ естественное подозрение. «А почему вдруг решил отрываться? Боялся? Чего?» Лишь когда отложил книгу, погасил свет и закрыл глаза, пришел ответ: «Во мне что-то надломилось. Вера в то дело, которому служу? Не знаю… Но душа болит».
Утром он проснулся с теми же мыслями. «Писать не буду! — внезапно решил он. — У меня есть семья, есть Глория. Я ее люблю, хотя и приношу ей страдания. У меня есть дочери, я их обожаю! Надо быстрее завершать дела и скорее возвращаться. Там тоже дела. Да! Мне что-то явно не по себе! — подумал полковник Серко. — Черт возьми, если идея, которой служишь, уходит, что остается? Угождать начальству? А где движущая сила? Она была в идее. А теперь ее нет! Есть только красивые слова… Вот и Некрич, хороший человек, стремящийся к правде, к справедливости, к лучшей организации общества, уже в поле зрения «мильтонов». И если уж КГБ поставил за ним наружное наблюдение, значит, есть «дело» в Пятом Главном управлении, ведется его активная разработка и… недалеко до задержания».
— Я это и хотел сказать, — Родион опустил рюмку, и резкий звук ее о стеклянную поверхность столика разорвал мелодию вагнеровской драмы «Гибель Богов».
Некрич утвердительно закачал головой и вдруг спохватился, поглядел на часы и твердо заявил.
— Друзья, уже время! Кобзона послушаем как-нибудь в другой раз. Я никогда так поздно не возвращаюсь домой. Домашние небось волнуются. Можно, я им позвоню?
— Не беспокойтесь! Я вас провожу. Довезу до самого парадного, — пообещал Петр.
По дороге, мило беседуя в такси о том, как здорово играет киевское «Динамо», Некрич изъявил желание на следующий день встретиться с Иваном Дмитриевичем и подарить ему свою книгу с дарственной надписью.
Они свиделись в четыре часа дня, у входа в театр на Таганке. Некрич подарил книгу Ивану Дмитриевичу с трогательной надписью и на прощание сказал:
— Отличный у вас друг. Но там, где он работает, ему несладко. А жаль! Сейчас самое время иметь побольше таких, как он. Но…
С какой-то необъяснимой грустью полковник Серко распрощался с ученым и, когда на станции «Комсомольская» сел в поезд, идущий от «Сокольников» до «Фрунзенской», вслед за ним в вагон буквально влетела молодая пара.
Чуть отдышавшись, мужчина тихо сказал Петру:
— Вас пасут мильтоны: тип в пирожке, молодой парень в синей куртке и баба. Не оборачивайтесь!
— Да? С чего бы это? — спокойно произнес Петр и по глазам парня увидел, что он не шутит.
— Ан, так! — парень залился краской.
— Не волнуйся! Спасибо. Дай рубль, я тебе разменяю мелочью, — предложил Петр.
Парень с готовностью это сделал, бросил понятливый взгляд на Петра, который подумал: «Такого прежде быть не могло!», и, под ручку со своей девушкой, вышел у «Красных ворот».
На «Кировской» Петр взволнованно поглядел на часы и покинул свой вагон. Торопливо зашагал вдоль поезда и, за мгновение до того, как двери стали закрываться, влетел в тот, что был ближе к головному. Продвинулся к дальней двери. Этого оказалось достаточно, чтобы опередить «парня в синей куртке и бабу». Раз так, полковник решил прогуляться по улице Горького и вышел на «Охотном ряду». Подойдя к автомату, он начал набирать придуманный им номер телефона и обнаружил «типа в пирожке», который чересчур внимательно следил за тем, в какую дырочку Петр вставлял палец. Он долго ждал, делал вид, что номер не отвечает, и, повесив трубку, сделал недовольную гримасу. Посмотрел на ручные часы, сверил время с настенными — это должно было говорить, что там, куда он спешил, никого нет. А раз так, он вышел на Горького пройтись и спокойно зашагал в сторону Пушкинской площади. Однако, увидев у магазина «Подарки» освободившееся такси, проворно сел в него.
— Шеф, быстро вперед! Опаздываю!
Водитель что-то, видно, смекнул, нажал на газ, и машина помчалась.
Петр видел, как парень в синей куртке выскочил на проезжую часть улицы, выхватил из-под куртки милицейский жезл и стал останавливать первую попавшуюся машину. Все трое сели в «жигуль», когда такси поравнялось с книжным магазином № 1.
— Сворачивай направо и стоп! Спасибо, шеф. Вот пятерка и дуй! — Полковник выскочил из машины, перебежал улицу и вошел в стеклянную дверь ресторана «Европейский».
Таксист уехал, а через несколько секунд мимо дверей ресторана проскочили «жигули», в которых сидели все трое «МИЛЬТОНОВ».
До поздней ночи читая книгу Некрича «1941. 22 июня», Петр одновременно не переставал размышлять. По правилам «Аквариума», он завтра обязан был доложить рапортом о встрече с Некричем и выявлении сразу вслед за этим наружного наблюдения за собой. Он сто раз повторял, что не обнаружил его сам, потому как дома явно ослабил внутренний контроль. Принятию же окончательного решения мешал сам факт отрыва от него. «Зачем?» — непременно спросят его, и не просто факт знакомства с Некричем, явно попадавшим из-за книги и своих открытий в области истории КПСС в опалу, но и образ его действия вызовут у начальства и кадровиков ГРУ естественное подозрение. «А почему вдруг решил отрываться? Боялся? Чего?» Лишь когда отложил книгу, погасил свет и закрыл глаза, пришел ответ: «Во мне что-то надломилось. Вера в то дело, которому служу? Не знаю… Но душа болит».
Утром он проснулся с теми же мыслями. «Писать не буду! — внезапно решил он. — У меня есть семья, есть Глория. Я ее люблю, хотя и приношу ей страдания. У меня есть дочери, я их обожаю! Надо быстрее завершать дела и скорее возвращаться. Там тоже дела. Да! Мне что-то явно не по себе! — подумал полковник Серко. — Черт возьми, если идея, которой служишь, уходит, что остается? Угождать начальству? А где движущая сила? Она была в идее. А теперь ее нет! Есть только красивые слова… Вот и Некрич, хороший человек, стремящийся к правде, к справедливости, к лучшей организации общества, уже в поле зрения «мильтонов». И если уж КГБ поставил за ним наружное наблюдение, значит, есть «дело» в Пятом Главном управлении, ведется его активная разработка и… недалеко до задержания».