Действительно, Базанов был похож на жениха, ожидающего своей свадьбы.
— Для меня Заквашин интереснее всякой красавицы, — отвечал он.
Чем ближе приближался назначенный день отъезда, тем более Базанов был в нервно веселом настроении духа. Его обыкновенное спокойствие и ровность исчезли. Первый раз в жизни он двигался и говорил быстрее и наконец удивил мать полным согласием взять кое-что съестное на дорогу.
Пелагея Степановна, явившись предложить взять с собой жареного цыпленка и пирог с капустой, была убеждена, что сын отнесется к этому безучастно. К её удивлению Константин весело поблагодарил ее и прибавил:
— Пожалуйста… Это отлично! И экономнее, и вкуснее. А в пирог прибавьте тоже и яиц, как вы всегда это делаете, оно очень вкусно.
В Базанове подобного рода речи имели огромное значение. С тех пор, что он был на свете, Пелагея Степановна ничего подобного от него не слыхала. Еще юношей относился он совершенно равнодушно ко всему, что дадут ему поесть. А тут вдруг он поблагодарил, да еще попросил прибавить в капусту яиц.
«Удивительно! — думала Пелагея Степановна. — Стало-быть сыночек находится в особом душевном состоянии. Хорошо кабы он вернулся от этого сочинителя совершенно изменившись. Почему знать, может-быть, этот философ его — человек разсудительный».
Наконец, наступил день отъезда. Константин весело простился с матерью, снова обещал не задержаться в Москве и быть домой не позже, как через две недели.
В ясный августовский день Базанов очутился среди Москвы. Найти по адресу Заквашина было немудрено. Молодой человек зашел в один из главных книжных магазинов и тотчас же знал, куда отправляться. Он почему-то ожидал, что ему назовут одну из больших, московских улиц, а ему дали оригинальный адрес. На первый раз для непривычного уха странным показались, название: Сивцев Вражек и Криво-Никольский переулок.
Около полудня Базанов среди небольших деревянных домов нашел домик, несколько похожий на его собственный. Только садика не было при нем и двор был гораздо грязнее. Толстый дворник, сонный, или полупьяный, указал ему третий подъезд во дворе.
— Вон там, где собачище-то сидит! — прибавил он..
— Да она не укусит? — спросил Базанов.
— Зачем ей кусаться! За это штраф полагается.
— А ей это известно? — пошутил Базанов.
Дворник дико поглядел на него и отвернулся, почуяв в словах господина что-то как будто обидное.
Базанов прошел на покосившееся крылечко. Дверь была заперта, а сбоку висел железный прут без рукоятки, которая, очевидно, давно отвалилась и затерялась. На его звонок, повторенный три раза с большими интервалами ради вежливости, маслянистая и лохматая фигура бабы высунулась в окно и крикнула:
— Вам чего?
— Здесь ли живет Иван Кондратьич Заквашин?
— Здеся. Вам что?
— Видеть г. Заквашина.
Баба ничего не ответила. И снова в домике наступила тишина. Наконец, за дверью раздались медленные шаги. Дверь отворилась.
— Вам кого? — спросила другая женщина с засученным подолом за пояс, с голыми ногами почти по колена и с мокрыми руками. Она, очевидно, оторвалась от дела.
Действительно, Базанов был похож на жениха, ожидающего своей свадьбы.
— Для меня Заквашин интереснее всякой красавицы, — отвечал он.
Чем ближе приближался назначенный день отъезда, тем более Базанов был в нервно веселом настроении духа. Его обыкновенное спокойствие и ровность исчезли. Первый раз в жизни он двигался и говорил быстрее и наконец удивил мать полным согласием взять кое-что съестное на дорогу.
Пелагея Степановна, явившись предложить взять с собой жареного цыпленка и пирог с капустой, была убеждена, что сын отнесется к этому безучастно. К её удивлению Константин весело поблагодарил ее и прибавил:
— Пожалуйста… Это отлично! И экономнее, и вкуснее. А в пирог прибавьте тоже и яиц, как вы всегда это делаете, оно очень вкусно.
В Базанове подобного рода речи имели огромное значение. С тех пор, что он был на свете, Пелагея Степановна ничего подобного от него не слыхала. Еще юношей относился он совершенно равнодушно ко всему, что дадут ему поесть. А тут вдруг он поблагодарил, да еще попросил прибавить в капусту яиц.
«Удивительно! — думала Пелагея Степановна. — Стало-быть сыночек находится в особом душевном состоянии. Хорошо кабы он вернулся от этого сочинителя совершенно изменившись. Почему знать, может-быть, этот философ его — человек разсудительный».
Наконец, наступил день отъезда. Константин весело простился с матерью, снова обещал не задержаться в Москве и быть домой не позже, как через две недели.
В ясный августовский день Базанов очутился среди Москвы. Найти по адресу Заквашина было немудрено. Молодой человек зашел в один из главных книжных магазинов и тотчас же знал, куда отправляться. Он почему-то ожидал, что ему назовут одну из больших, московских улиц, а ему дали оригинальный адрес. На первый раз для непривычного уха странным показались, название: Сивцев Вражек и Криво-Никольский переулок.
Около полудня Базанов среди небольших деревянных домов нашел домик, несколько похожий на его собственный. Только садика не было при нем и двор был гораздо грязнее. Толстый дворник, сонный, или полупьяный, указал ему третий подъезд во дворе.
— Вон там, где собачище-то сидит! — прибавил он..
— Да она не укусит? — спросил Базанов.
— Зачем ей кусаться! За это штраф полагается.
— А ей это известно? — пошутил Базанов.
Дворник дико поглядел на него и отвернулся, почуяв в словах господина что-то как будто обидное.
Базанов прошел на покосившееся крылечко. Дверь была заперта, а сбоку висел железный прут без рукоятки, которая, очевидно, давно отвалилась и затерялась. На его звонок, повторенный три раза с большими интервалами ради вежливости, маслянистая и лохматая фигура бабы высунулась в окно и крикнула:
— Вам чего?
— Здесь ли живет Иван Кондратьич Заквашин?
— Здеся. Вам что?
— Видеть г. Заквашина.
Баба ничего не ответила. И снова в домике наступила тишина. Наконец, за дверью раздались медленные шаги. Дверь отворилась.
— Вам кого? — спросила другая женщина с засученным подолом за пояс, с голыми ногами почти по колена и с мокрыми руками. Она, очевидно, оторвалась от дела.