И вот на другое утро после того, как они проснулись без папы и вдвоем доели пирожные, мама пошла на вокзал и попросила, чтобы ее приняли ездить в северном поезде проводником. Ей сказали, что этот поезд следует со всеми остановками и за трое суток проходит туда и обратно.
Мама спросила:
— А сколько же стоит он на той маленькой станции, на которой сошла экспедиция звездоискателей?
Ей ответили:
— Пять минут.
Тогда мама задумалась.
— Пять минут, — сказала она. — Это значит — только сойти, поцеловать его и дальше?
— Нет, — сказал ей начальник вокзала. — Потом еще полминуты можно махать ему со ступеньки рукой. А после этого, вы не считаете, сколько времени вы станете вспоминать вашу встречу? А до этого — сколько вы будете готовиться к ней?
— Конечно, вы правы, — ответила мама. — Я согласна.
И пошла посмотреть свой вагон.
С тех пор каждую ночь со среды на четверг к маленькой северной станции из лесу приползал вездеход. Он останавливался у полотна и, едва только северный поезд переставал скрежетать тормозами, бил всеми фарами по восьмому вагону. А там на площадке, в ослепительном свете фар, стояла, жмурясь от счастья, мама Леши Копейкина в белом нарядном платье и в красивых туфлях. Иван Алексеевич не спеша подходил к ней, немея от восхищения, и она падала к нему сверху на руки, а он, бережно поймав ее, ставил на землю.
Пока тепловоз отдыхал, они, взявшись за руки, кружились у подножия поезда, и тени их скользили с вагона на землю и снова с земли на вагон.
А изо всех дверей глядели на них проводницы, невольно поправляя береты, и машинисты вытирали усталые руки, и повара прижимали к груди поварешки. Но у каждого в это время на руке тикали часики, напоминая, что время идет. Тогда машинисты кричали:
— Мало, конечно, но что поделаешь, нам надо ехать!
Иван Алексеевич приподымал маму с земли и ставил ее на площадку. Машинисты давали свисток.
— Как там наш Леша Копейкин? — спрашивал папа вдогонку.
— Хорошо! — отвечала мама сверху. — В классе его выбрали вожатым звена.
— Это значит, чтобы звено водил? — спрашивал папа, едва поспевая рядом с вагоном.
— Да.
— Так ты передай ему: я на него надеюсь!..
— Переда-ам!.. Прощай!..
Мимо папы грохотали один за другим все вагоны, и из каждого ему махали рукой, но он видел только белое пятнышко сбоку восьмого вагона — как оно растворялось и таяло в темноте.
И вот на другое утро после того, как они проснулись без папы и вдвоем доели пирожные, мама пошла на вокзал и попросила, чтобы ее приняли ездить в северном поезде проводником. Ей сказали, что этот поезд следует со всеми остановками и за трое суток проходит туда и обратно.
Мама спросила:
— А сколько же стоит он на той маленькой станции, на которой сошла экспедиция звездоискателей?
Ей ответили:
— Пять минут.
Тогда мама задумалась.
— Пять минут, — сказала она. — Это значит — только сойти, поцеловать его и дальше?
— Нет, — сказал ей начальник вокзала. — Потом еще полминуты можно махать ему со ступеньки рукой. А после этого, вы не считаете, сколько времени вы станете вспоминать вашу встречу? А до этого — сколько вы будете готовиться к ней?
— Конечно, вы правы, — ответила мама. — Я согласна.
И пошла посмотреть свой вагон.
С тех пор каждую ночь со среды на четверг к маленькой северной станции из лесу приползал вездеход. Он останавливался у полотна и, едва только северный поезд переставал скрежетать тормозами, бил всеми фарами по восьмому вагону. А там на площадке, в ослепительном свете фар, стояла, жмурясь от счастья, мама Леши Копейкина в белом нарядном платье и в красивых туфлях. Иван Алексеевич не спеша подходил к ней, немея от восхищения, и она падала к нему сверху на руки, а он, бережно поймав ее, ставил на землю.
Пока тепловоз отдыхал, они, взявшись за руки, кружились у подножия поезда, и тени их скользили с вагона на землю и снова с земли на вагон.
А изо всех дверей глядели на них проводницы, невольно поправляя береты, и машинисты вытирали усталые руки, и повара прижимали к груди поварешки. Но у каждого в это время на руке тикали часики, напоминая, что время идет. Тогда машинисты кричали:
— Мало, конечно, но что поделаешь, нам надо ехать!
Иван Алексеевич приподымал маму с земли и ставил ее на площадку. Машинисты давали свисток.
— Как там наш Леша Копейкин? — спрашивал папа вдогонку.
— Хорошо! — отвечала мама сверху. — В классе его выбрали вожатым звена.
— Это значит, чтобы звено водил? — спрашивал папа, едва поспевая рядом с вагоном.
— Да.
— Так ты передай ему: я на него надеюсь!..
— Переда-ам!.. Прощай!..
Мимо папы грохотали один за другим все вагоны, и из каждого ему махали рукой, но он видел только белое пятнышко сбоку восьмого вагона — как оно растворялось и таяло в темноте.