Михаил с воинами, не дожидаясь князя Владимира Андреевича, поскольку уговора не было, отправился в Серпухов.
Прошёл месяц, за ним — другой. Настала весна, снег начал таять, дороги развезло. С гулким бабаханьем вскрылась ото льда Ока.
На время распутицы, когда ни пешему не пройти, ни конному не проехать — даже на лодке не проплыть, жизнь замирала. Теплилась она только в городах да деревнях.
На сию нору дозоры снимались, ратники отдыхали. Кого опасаться, если из деревни в деревню добраться тяжело, а кованой рати — просто невозможно, увязнут в непролазной грязи.
Едва просохло, до Серпухова добрался грязный и измученный гонец от Великого князя Московского, доставивший князю Серпуховскому послание. Сей грамотой Михаил Бренок переводился на службу в Москву.
Прочитал Владимир Андреевич грамоту, крякнул с досады. Толковый воевода иной раз десятка, и то и сотни воинов стоит. Где его найдёшь? Товар штучный! Вызвал Бренка к себе.
— Тебя князь Московский на службу к себе призывает. Неохота тебя отпускать, а надо. У тебя есть кто на примете? На твоё место воеводой?
— Как не быть? Боярин Хостов!
— А справится ли? Молод очень.
Владимир Андреевич покачал головой.
— Да он на год меня младше, справится.
— Быть посему. Завтра в Москву верхом отправляйся, обустраивайся. А как подсохнет, челядь заберёшь.
Они обнялись на прощание.
— Ты про Серпухов-то не забывай. Помни, кто тебе поверил, воеводой сделал.
— До гробовой доски помнить буду, — торжественно поклялся Михаил. — Коль будете в Москве, заезжайте в гости.
— Непременно.
В Москве первым делом Михаил направился к Боброку, даже переночевал у него. А после заутренней службы в церкви они вдвоём направились в Кремль.
Боброка охрана знала, пропустила беспрепятственно.
Прошли ко князю, в его рабочую комнату.
— А, Михаил Андреевич! Помню, помню! Мне о тебе ещё недавно Дмитрий Михайлович говорил. Решился-таки мне послужить?
— Решился, княже.
— Славно! Мне верные люди нужны. Простолюдинов хватает, с боярами хуже. И не обижал я их вроде, а поразбежались. Служить честно будешь?
Михаил с воинами, не дожидаясь князя Владимира Андреевича, поскольку уговора не было, отправился в Серпухов.
Прошёл месяц, за ним — другой. Настала весна, снег начал таять, дороги развезло. С гулким бабаханьем вскрылась ото льда Ока.
На время распутицы, когда ни пешему не пройти, ни конному не проехать — даже на лодке не проплыть, жизнь замирала. Теплилась она только в городах да деревнях.
На сию нору дозоры снимались, ратники отдыхали. Кого опасаться, если из деревни в деревню добраться тяжело, а кованой рати — просто невозможно, увязнут в непролазной грязи.
Едва просохло, до Серпухова добрался грязный и измученный гонец от Великого князя Московского, доставивший князю Серпуховскому послание. Сей грамотой Михаил Бренок переводился на службу в Москву.
Прочитал Владимир Андреевич грамоту, крякнул с досады. Толковый воевода иной раз десятка, и то и сотни воинов стоит. Где его найдёшь? Товар штучный! Вызвал Бренка к себе.
— Тебя князь Московский на службу к себе призывает. Неохота тебя отпускать, а надо. У тебя есть кто на примете? На твоё место воеводой?
— Как не быть? Боярин Хостов!
— А справится ли? Молод очень.
Владимир Андреевич покачал головой.
— Да он на год меня младше, справится.
— Быть посему. Завтра в Москву верхом отправляйся, обустраивайся. А как подсохнет, челядь заберёшь.
Они обнялись на прощание.
— Ты про Серпухов-то не забывай. Помни, кто тебе поверил, воеводой сделал.
— До гробовой доски помнить буду, — торжественно поклялся Михаил. — Коль будете в Москве, заезжайте в гости.
— Непременно.
В Москве первым делом Михаил направился к Боброку, даже переночевал у него. А после заутренней службы в церкви они вдвоём направились в Кремль.
Боброка охрана знала, пропустила беспрепятственно.
Прошли ко князю, в его рабочую комнату.
— А, Михаил Андреевич! Помню, помню! Мне о тебе ещё недавно Дмитрий Михайлович говорил. Решился-таки мне послужить?
— Решился, княже.
— Славно! Мне верные люди нужны. Простолюдинов хватает, с боярами хуже. И не обижал я их вроде, а поразбежались. Служить честно будешь?