Странно, что разговор этот при Инне идет и она не реагирует. Согласна с ним?
— Этим людям, — второй уже раз термин такой, — нравится жить там и так, как они живут. И Кузьмин пользуется этим.
Такой тонкий и доверительный разговор — он был явно в этом уверен — должен был полностью очаровать меня… но я очаровался не полностью.
— Но если бы они не жили там, мы, — хотел грубо сказать “ты”, но не решился, — не могли бы жить здесь.
— Полностью с вами согласен! — Он развел руками: мол, о чем тут спорить?
Она, однако, недолго терпела его “соло”.
— Скажите, вы любите живопись? — жестко спросила она меня. Экзамен?
— Обожаю! — воскликнул я. — Особенно раннее Возрождение, Джотто!
На мою любимую тему вышла!
— Тогда давайте напишем об этом книгу. Геннадий, — довольно сухо назвала Ланского (хорошо хоть Гуней не обозвала!), — сказал, что вы замечательно пишете.
Быка за рога!
— Необходимые материалы, а также издание в лучшем издательстве я гарантирую… Вы в общежитии? Я вам позвоню.
Повод для встречи? Или — на самом деле? Сердце заколотилось. Вот как тут делаются дела! У Кузьмина с Пекой дела тоже, видать, шли неплохо — гогот в доме нарастал.
— А можно, мы с Пекой напишем? — пробормотал я. Соавтора не могу бросать!
Она резко поднялась.
— Что-то стало холодно! — произнесла и пошла в дом.
Навстречу, хохоча и обнимаясь, вышли друзья-горняки.
— Ну ты, Пека, липкий, как плевок! — восторженно говорил хозяин. — Будет тебе насос.
При слове “насос” лицо ее исказилось.
— Извини, папа, хочу покинуть твоих гостей.
— Так что Петрович, младенцем еще, напрыгался на коленях у вождей, пока те портфели свои ждали…
— Это ты уже говорил.
Странно, что разговор этот при Инне идет и она не реагирует. Согласна с ним?
— Этим людям, — второй уже раз термин такой, — нравится жить там и так, как они живут. И Кузьмин пользуется этим.
Такой тонкий и доверительный разговор — он был явно в этом уверен — должен был полностью очаровать меня… но я очаровался не полностью.
— Но если бы они не жили там, мы, — хотел грубо сказать “ты”, но не решился, — не могли бы жить здесь.
— Полностью с вами согласен! — Он развел руками: мол, о чем тут спорить?
Она, однако, недолго терпела его “соло”.
— Скажите, вы любите живопись? — жестко спросила она меня. Экзамен?
— Обожаю! — воскликнул я. — Особенно раннее Возрождение, Джотто!
На мою любимую тему вышла!
— Тогда давайте напишем об этом книгу. Геннадий, — довольно сухо назвала Ланского (хорошо хоть Гуней не обозвала!), — сказал, что вы замечательно пишете.
Быка за рога!
— Необходимые материалы, а также издание в лучшем издательстве я гарантирую… Вы в общежитии? Я вам позвоню.
Повод для встречи? Или — на самом деле? Сердце заколотилось. Вот как тут делаются дела! У Кузьмина с Пекой дела тоже, видать, шли неплохо — гогот в доме нарастал.
— А можно, мы с Пекой напишем? — пробормотал я. Соавтора не могу бросать!
Она резко поднялась.
— Что-то стало холодно! — произнесла и пошла в дом.
Навстречу, хохоча и обнимаясь, вышли друзья-горняки.
— Ну ты, Пека, липкий, как плевок! — восторженно говорил хозяин. — Будет тебе насос.
При слове “насос” лицо ее исказилось.
— Извини, папа, хочу покинуть твоих гостей.
— Так что Петрович, младенцем еще, напрыгался на коленях у вождей, пока те портфели свои ждали…
— Это ты уже говорил.