Впрочем, Торкель хлебнул горя на своём веку. Когда-то у него был один из богатейших хуторов в округе, но потом он связался с движением Тране и забыл про работу и всё на свете; был осуждён, и по приговору суда вынужден был оставить свой хутор. Люди говорили, что ленсман Осе поступил с Торкелем слишком сурово; но как бы то ни было, беднягу прогнали с земли, и в конце концов он был рад, отыскав себе участок на юге на Рамстадской пустоши. Теперь Торкель жил по большей части тем, что батрачил у своих соседей; и потому Энок не смог отказать ему, когда он пришёл и попросил отработать мешок муки, который Энок когда-то ему одолжил.
…Но иногда Торкель бывал невыносим.
Был весенний день. Обитатели Хове вывезли навоз на поле и, вернувшись, сели перекусить. И тут Торкелю показалось, что за столом слишком тихо.
— Хе! — застрекотал он торопливым голоском, склонив свою продолговатую козлиную голову набок и моргая. — Мне сдаётся, ты разглядываешь мои руки, Анна? Они не станут белее, если попашешь в Хевдалео! И пропотеешь как следует. И муженёк твой тоже не самый чистюля.
— Ты же знаешь, мы должны есть наш хлеб в поте лица своего.
— Хе! Он не ест свой хлеб в поте лица своего, ленсман Осе. Он сидит себе дома и покуривает сигару, обжирается телячьим жарким и потягивает пивко. Да-да! Он заслужил это; он, пожалуй, может себя побаловать!
— Не следует злословить на начальников своих, говорит Павел.
— Да, но Иисус Сирак говорит: «Кто отнимает хлеб, тот умерщвляет ближнего своего; и кто лишает работника жалованья, тот проливает кровь!» Да, в те времена люди могли говорить правду в глаза. Но потом за эту же правду Иисуса Сирака занесли в апокрифы.
— Но ведь, пожалуй, не из-за этого?
— Да я не знаю, из-за чего; они не утруждают себя объяснениями, власть предержащие!
— Ты должен помнить, Торкель: Господь даровал им власть, назначая их на должность.
— Ну-ну! Хе! То был старый пьяница амтманн Риккерт, или Дриккерт, как его называли, который посадил ленсманна в Осе!
— Возможно, это было нам в наказание. Мы должны уверовать и молиться Господу, чтобы он даровал нам доброго начальника.
— О да… многие молились; и после этого отнимали дома у вдов…
— Я считаю, мы должны быть истинными христианами.
— Да, но кто же «истинные»? Те, кто живёт согласно заповедям Иисуса, а что говорил Иисус? «Собери всё твоё добро и отдай нищим», — сказал он. Что-то не видно, чтобы наш священник или Ларс Нордбраут так поступили!
Энок промолчал.
— Да, но если мы поступим так, то все станем бедняками, — отвечала Анна, — и никто не сможет помочь нуждающимся.
— Я не думаю, что мы будем нуждаться, если правильно себя обустроим. Долой всех лентяев-чинуш, толстопузых попов и солдафонов в побрякушках, и тогда всем нам будет достаточно еды. Хе! — вряд ли Господь Бог сотворил бы больше людей, чем он мог бы прокормить!
Торкелю невозможно было заткнуть рот; Энок ничего не мог ответить.
…Весна выдалась холодной, и многие жаловались на погоду: этот проклятый норд-вест висел не переставая над полями и лугами и словно обгладывал их, так что ни трава, ни посевы не желали расти.
Энок понимал, что Господь хочет испытать его долготерпение, и даже радовался этому. Быть может, пришло время наказания за грехи? — «Благодарю, Господи, за всё! Благословляешь ли ты, или караешь, — всё едино, ты — опора сердца моего во веки веков!»
Впрочем, Торкель хлебнул горя на своём веку. Когда-то у него был один из богатейших хуторов в округе, но потом он связался с движением Тране и забыл про работу и всё на свете; был осуждён, и по приговору суда вынужден был оставить свой хутор. Люди говорили, что ленсман Осе поступил с Торкелем слишком сурово; но как бы то ни было, беднягу прогнали с земли, и в конце концов он был рад, отыскав себе участок на юге на Рамстадской пустоши. Теперь Торкель жил по большей части тем, что батрачил у своих соседей; и потому Энок не смог отказать ему, когда он пришёл и попросил отработать мешок муки, который Энок когда-то ему одолжил.
…Но иногда Торкель бывал невыносим.
Был весенний день. Обитатели Хове вывезли навоз на поле и, вернувшись, сели перекусить. И тут Торкелю показалось, что за столом слишком тихо.
— Хе! — застрекотал он торопливым голоском, склонив свою продолговатую козлиную голову набок и моргая. — Мне сдаётся, ты разглядываешь мои руки, Анна? Они не станут белее, если попашешь в Хевдалео! И пропотеешь как следует. И муженёк твой тоже не самый чистюля.
— Ты же знаешь, мы должны есть наш хлеб в поте лица своего.
— Хе! Он не ест свой хлеб в поте лица своего, ленсман Осе. Он сидит себе дома и покуривает сигару, обжирается телячьим жарким и потягивает пивко. Да-да! Он заслужил это; он, пожалуй, может себя побаловать!
— Не следует злословить на начальников своих, говорит Павел.
— Да, но Иисус Сирак говорит: «Кто отнимает хлеб, тот умерщвляет ближнего своего; и кто лишает работника жалованья, тот проливает кровь!» Да, в те времена люди могли говорить правду в глаза. Но потом за эту же правду Иисуса Сирака занесли в апокрифы.
— Но ведь, пожалуй, не из-за этого?
— Да я не знаю, из-за чего; они не утруждают себя объяснениями, власть предержащие!
— Ты должен помнить, Торкель: Господь даровал им власть, назначая их на должность.
— Ну-ну! Хе! То был старый пьяница амтманн Риккерт, или Дриккерт, как его называли, который посадил ленсманна в Осе!
— Возможно, это было нам в наказание. Мы должны уверовать и молиться Господу, чтобы он даровал нам доброго начальника.
— О да… многие молились; и после этого отнимали дома у вдов…
— Я считаю, мы должны быть истинными христианами.
— Да, но кто же «истинные»? Те, кто живёт согласно заповедям Иисуса, а что говорил Иисус? «Собери всё твоё добро и отдай нищим», — сказал он. Что-то не видно, чтобы наш священник или Ларс Нордбраут так поступили!
Энок промолчал.
— Да, но если мы поступим так, то все станем бедняками, — отвечала Анна, — и никто не сможет помочь нуждающимся.
— Я не думаю, что мы будем нуждаться, если правильно себя обустроим. Долой всех лентяев-чинуш, толстопузых попов и солдафонов в побрякушках, и тогда всем нам будет достаточно еды. Хе! — вряд ли Господь Бог сотворил бы больше людей, чем он мог бы прокормить!
Торкелю невозможно было заткнуть рот; Энок ничего не мог ответить.
…Весна выдалась холодной, и многие жаловались на погоду: этот проклятый норд-вест висел не переставая над полями и лугами и словно обгладывал их, так что ни трава, ни посевы не желали расти.
Энок понимал, что Господь хочет испытать его долготерпение, и даже радовался этому. Быть может, пришло время наказания за грехи? — «Благодарю, Господи, за всё! Благословляешь ли ты, или караешь, — всё едино, ты — опора сердца моего во веки веков!»