Он подошёл ближе.
— Вылить… то, что нам даровано Господом! — Анна сползла на пол. Она не помнила, чтобы так дико кричала. Глаза, устремлённые на Энока, были такими страшными, что тот забеспокоился.
— Если б это был бренневин! — кричала Анна. — Но мне всегда становилось легче от глотка кофе, особенно когда я ждала от тебя детей!.. а теперь, если так пойдёт и дальше, я могу… выкинуть… — Она залилась слезами.
— Если ты больна, ты должна молить Господа о помощи; это Он карает тебя за твои грехи.
— Я думаю, нам не грех пользоваться тем, что Он даровал нам, — всхлипнула Анна.
— В Писании сказано: «Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга, чтоб исцелиться».
Но теперь Энок должен был получить своё; Анна так разгорячилась, что ей было всё едино.
— Я знаю, что и моё слово в этом доме должно что-то значить! Я ведь пришла сюда не в чём мать родила. Но… — испугавшись своей решимости, она поспешила отступить. — Если твоя душа жаждет обрести мир, то… верь во что угодно, ты знаешь, я — всего лишь несчастная женщина… и мне нечем… защитить себя… — она рыдала. — И если… ты не позволишь мне… слишком многого…
— Этот кофе, должно быть, создан Дьяволом, ибо он так отраден для плоти и крови. Тем охотнее ты должна пожертвовать им, — так же, как я — табаком.
Энок подошёл, взял кофейник и отправился к выходу.
— Я ни капельки не шучу! — завопила Анна в ужасе. — Ты наверняка доживёшь до того, что в один прекрасный день превратишься в жалкого бедняка и будешь молиться Богу, чтобы он послал тебе чашечку кофе!
— Всё в руках Божьих, — сказал Энок неуверенно.
Он вышел и вылил кофе в помойную яму.
Когда он вернулся, Анна была в постели. Энок догадывался, в чём дело: она просто хотела, на свой бабский манер, припугнуть его; но он человек бывалый, этим его не проведёшь. Оправившись от смущения, он спросил:
— А где Гуннар?
— Я думаю, ты сегодня отправил его в погреб, — вздохнула Анна.
В тот же миг Гуннар зашевелился в своём закутке, и Энок услышал его. Бедняга не смел шелохнуться всё время, пока отец был рядом; теперь он попался. Анна натянула подушку на ухо, не в силах слышать, что будет дальше.
Но когда Энок в кухне принялся пороть сына розгами, Гуннар закричал так жалобно, что ни подушка, ни одеяло не могли заглушить крика. Анна похолодела, её затрясло от ужаса; она доползла до шкафчика над кроватью и выпила гофманских капель. А когда Энок вернулся, она сказала ему такое, отчего ей полегчало:
— Ты должен позвать Марту; может быть, мне понадобится повитуха…
И слава Богу: она видела, что это подействовало на Энока.
А Гуннар лежал в тёмном погребе, злился на отца и плакал.
Никогда ему не удастся доделать свою повозку! Но всё-таки ему мог представиться случай. Ведь можно работать по воскресеньям.
Он подошёл ближе.
— Вылить… то, что нам даровано Господом! — Анна сползла на пол. Она не помнила, чтобы так дико кричала. Глаза, устремлённые на Энока, были такими страшными, что тот забеспокоился.
— Если б это был бренневин! — кричала Анна. — Но мне всегда становилось легче от глотка кофе, особенно когда я ждала от тебя детей!.. а теперь, если так пойдёт и дальше, я могу… выкинуть… — Она залилась слезами.
— Если ты больна, ты должна молить Господа о помощи; это Он карает тебя за твои грехи.
— Я думаю, нам не грех пользоваться тем, что Он даровал нам, — всхлипнула Анна.
— В Писании сказано: «Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга, чтоб исцелиться».
Но теперь Энок должен был получить своё; Анна так разгорячилась, что ей было всё едино.
— Я знаю, что и моё слово в этом доме должно что-то значить! Я ведь пришла сюда не в чём мать родила. Но… — испугавшись своей решимости, она поспешила отступить. — Если твоя душа жаждет обрести мир, то… верь во что угодно, ты знаешь, я — всего лишь несчастная женщина… и мне нечем… защитить себя… — она рыдала. — И если… ты не позволишь мне… слишком многого…
— Этот кофе, должно быть, создан Дьяволом, ибо он так отраден для плоти и крови. Тем охотнее ты должна пожертвовать им, — так же, как я — табаком.
Энок подошёл, взял кофейник и отправился к выходу.
— Я ни капельки не шучу! — завопила Анна в ужасе. — Ты наверняка доживёшь до того, что в один прекрасный день превратишься в жалкого бедняка и будешь молиться Богу, чтобы он послал тебе чашечку кофе!
— Всё в руках Божьих, — сказал Энок неуверенно.
Он вышел и вылил кофе в помойную яму.
Когда он вернулся, Анна была в постели. Энок догадывался, в чём дело: она просто хотела, на свой бабский манер, припугнуть его; но он человек бывалый, этим его не проведёшь. Оправившись от смущения, он спросил:
— А где Гуннар?
— Я думаю, ты сегодня отправил его в погреб, — вздохнула Анна.
В тот же миг Гуннар зашевелился в своём закутке, и Энок услышал его. Бедняга не смел шелохнуться всё время, пока отец был рядом; теперь он попался. Анна натянула подушку на ухо, не в силах слышать, что будет дальше.
Но когда Энок в кухне принялся пороть сына розгами, Гуннар закричал так жалобно, что ни подушка, ни одеяло не могли заглушить крика. Анна похолодела, её затрясло от ужаса; она доползла до шкафчика над кроватью и выпила гофманских капель. А когда Энок вернулся, она сказала ему такое, отчего ей полегчало:
— Ты должен позвать Марту; может быть, мне понадобится повитуха…
И слава Богу: она видела, что это подействовало на Энока.
А Гуннар лежал в тёмном погребе, злился на отца и плакал.
Никогда ему не удастся доделать свою повозку! Но всё-таки ему мог представиться случай. Ведь можно работать по воскресеньям.