— И то правда. Наш род не чета вашему. Если ты запамятовал, князь, я напомнить могу. Наши предки Святославичи — Глеб, Давид, Олег, Роман, Ярослав — в день второго мая одна тысяча семьдесят второго года, когда мощи Бориса и Глеба прибыли в Киев...
— Врёшь, — грубо оборвали его из стана Долгоруких, — вашу линию ещё доказать надо — седьмая вода на киселе. А вот наши пращуры Святославичи — Всеволод, Святослав, Изяслав ...
Елизавета с размаху ударила, как выстрелила, шпагой по столику, стоящему обочь кресла.
— Господин флигель-адъютант! Кликните стражу на смутьянов! Будем государственный совет держать или орать, кто громче? — Властный голос императрицы повис на звенящей ноте.
Старики, ворча, рассаживались. Князь Голицын продолжил речь:
— Как видишь, матушка Елизавета Петровна, ладу и миру меж нами, родовитыми, не бывать, и потому жену наследнику престола Петру Фёдоровичу надобно искать в других краях.
— Что торопите, не вырос ещё, чтоб жениться. Несмышлён вовсе, дурак дураком, — сокрушённо покачала головой царица.
— Шестнадцатый годок — пора смыслить. А что спешим — пока трон до третьего колена закреплён не будет, всяк позарится на него. Опять, слышь, про убитого Ивана Антоновича гомонка идёт...
— И кого в жёны князю великому присоветуете? — Елизавета хитро из-под опущенных век взглянула на боярина: ответ ей был явно известен.
— Кого-кого... — пробормотал князь. — Будто не знаешь. Согласились мы взять в жёны наследнику принцессу Ангальт-Цербстскую, Софью Фредерику Августу, племянницу женишка вашего покойного Карла Голштинского.
— А не боитесь, что много крови немецкой окажется в жилах русских царей?
— О сбережении русской крови и печёмся. Принцесса приходится кузиной жениху нашему — вашему племяннику. А кроме того, она внучатая племянница короля шведского и происходит из старинного прусского роду. Повенчав три короны, обеспечим доброе соседство России, Швеции и Пруссии, а также влияние на австрийский и польский дворы, нейтралитет Дании, осторожность англичан, внимание Франции и Турции...
Елизавета удовлетворённо рассмеялась:
— Дозрели, стало быть, моховики? А кочевряжились! — Она поднялась. — И быть посему. Бецкой, доканчивайте переговоры с дядюшкой Фридрихом. — Сощурилась: — Тем более, говорят, будто вы с матушкой невесты когда-то в бирюльки игрывали? Или просто языки чешут?
Принцесса Софья Фредерика Августа решила сделать последнюю попытку согреться. Взглянув на властный профиль матери, белеющий в полутьме кареты, она тихонько потянула на себя узкую перинку, укрывавшую колени. Но Иоганна Елизавета, даже не взглянув на дочь, раздражённо дёрнула к себе перинку и деловито подоткнула её под себя.
И без того узкое лицо Фике, упакованное в капор с белой меховой опушкой, вытянулось ещё больше. Она огорчённо вздохнула и, как могла, укуталась в тонкий клетчатый плед, прикрывавший грудь. С жалостью посмотрев на свою голую красную руку, видневшуюся между перчаткой и манжетом, по-ребячьи попыталась втянуть кулачки в рукава, потом сунула их в муфту и замерла, боясь пошевелиться.
Небольшой возок, поставленный на полозья, можно было лишь условно назвать каретой. Но всё честь по чести: на дверцах — замысловатые гербы, впереди четвёрка коней, запряжённых цугом, на запятках — лакей, эскорт — два драгуна впереди, два сзади, да ещё одна повозка с сопровождающими.
За окном кареты проносились чахлые приболотные леса, дюны, опять дюны, одинокие, кажущиеся заброшенными, серые от холода усадьбы, серое низкое небо с тёмной просинью туч, редкий камыш, нехотя кланяющийся ветру...
Фике удалось немного согреться, и тряская дорога уже навевала сон, липкая дремота смыкала ресницы, и пар от собственного дыхания начал приобретать определённые очертания, но карета, споткнувшись на очередном ухабе, вдруг опасно накренилась, заскрипела, заскрежетала, Фике испуганно вскрикнула, ухватилась руками за стенку, мир за окошком пополз вверх, и карета с тяжким грохотом завалилась набок.
Спешившиеся драгуны и испуганные слуги помогли путницам выбраться из перевернувшегося возка. Почтенная матрона, едва выкарабкавшись и поднявшись на ноги, тяжёлой рукой залепила пощёчину первому, кто подвернулся. Им оказался молоденький драгун, который испуганно таращил глаза и растерянно бормотал:
— Экселенц, экселенц...
Но Иоганна Елизавета ещё раз — теперь с другой руки — отвела душу. Била она хлёстко, изо всей силы, зло сощурив глаза.
— И то правда. Наш род не чета вашему. Если ты запамятовал, князь, я напомнить могу. Наши предки Святославичи — Глеб, Давид, Олег, Роман, Ярослав — в день второго мая одна тысяча семьдесят второго года, когда мощи Бориса и Глеба прибыли в Киев...
— Врёшь, — грубо оборвали его из стана Долгоруких, — вашу линию ещё доказать надо — седьмая вода на киселе. А вот наши пращуры Святославичи — Всеволод, Святослав, Изяслав ...
Елизавета с размаху ударила, как выстрелила, шпагой по столику, стоящему обочь кресла.
— Господин флигель-адъютант! Кликните стражу на смутьянов! Будем государственный совет держать или орать, кто громче? — Властный голос императрицы повис на звенящей ноте.
Старики, ворча, рассаживались. Князь Голицын продолжил речь:
— Как видишь, матушка Елизавета Петровна, ладу и миру меж нами, родовитыми, не бывать, и потому жену наследнику престола Петру Фёдоровичу надобно искать в других краях.
— Что торопите, не вырос ещё, чтоб жениться. Несмышлён вовсе, дурак дураком, — сокрушённо покачала головой царица.
— Шестнадцатый годок — пора смыслить. А что спешим — пока трон до третьего колена закреплён не будет, всяк позарится на него. Опять, слышь, про убитого Ивана Антоновича гомонка идёт...
— И кого в жёны князю великому присоветуете? — Елизавета хитро из-под опущенных век взглянула на боярина: ответ ей был явно известен.
— Кого-кого... — пробормотал князь. — Будто не знаешь. Согласились мы взять в жёны наследнику принцессу Ангальт-Цербстскую, Софью Фредерику Августу, племянницу женишка вашего покойного Карла Голштинского.
— А не боитесь, что много крови немецкой окажется в жилах русских царей?
— О сбережении русской крови и печёмся. Принцесса приходится кузиной жениху нашему — вашему племяннику. А кроме того, она внучатая племянница короля шведского и происходит из старинного прусского роду. Повенчав три короны, обеспечим доброе соседство России, Швеции и Пруссии, а также влияние на австрийский и польский дворы, нейтралитет Дании, осторожность англичан, внимание Франции и Турции...
Елизавета удовлетворённо рассмеялась:
— Дозрели, стало быть, моховики? А кочевряжились! — Она поднялась. — И быть посему. Бецкой, доканчивайте переговоры с дядюшкой Фридрихом. — Сощурилась: — Тем более, говорят, будто вы с матушкой невесты когда-то в бирюльки игрывали? Или просто языки чешут?
Принцесса Софья Фредерика Августа решила сделать последнюю попытку согреться. Взглянув на властный профиль матери, белеющий в полутьме кареты, она тихонько потянула на себя узкую перинку, укрывавшую колени. Но Иоганна Елизавета, даже не взглянув на дочь, раздражённо дёрнула к себе перинку и деловито подоткнула её под себя.
И без того узкое лицо Фике, упакованное в капор с белой меховой опушкой, вытянулось ещё больше. Она огорчённо вздохнула и, как могла, укуталась в тонкий клетчатый плед, прикрывавший грудь. С жалостью посмотрев на свою голую красную руку, видневшуюся между перчаткой и манжетом, по-ребячьи попыталась втянуть кулачки в рукава, потом сунула их в муфту и замерла, боясь пошевелиться.
Небольшой возок, поставленный на полозья, можно было лишь условно назвать каретой. Но всё честь по чести: на дверцах — замысловатые гербы, впереди четвёрка коней, запряжённых цугом, на запятках — лакей, эскорт — два драгуна впереди, два сзади, да ещё одна повозка с сопровождающими.
За окном кареты проносились чахлые приболотные леса, дюны, опять дюны, одинокие, кажущиеся заброшенными, серые от холода усадьбы, серое низкое небо с тёмной просинью туч, редкий камыш, нехотя кланяющийся ветру...
Фике удалось немного согреться, и тряская дорога уже навевала сон, липкая дремота смыкала ресницы, и пар от собственного дыхания начал приобретать определённые очертания, но карета, споткнувшись на очередном ухабе, вдруг опасно накренилась, заскрипела, заскрежетала, Фике испуганно вскрикнула, ухватилась руками за стенку, мир за окошком пополз вверх, и карета с тяжким грохотом завалилась набок.
Спешившиеся драгуны и испуганные слуги помогли путницам выбраться из перевернувшегося возка. Почтенная матрона, едва выкарабкавшись и поднявшись на ноги, тяжёлой рукой залепила пощёчину первому, кто подвернулся. Им оказался молоденький драгун, который испуганно таращил глаза и растерянно бормотал:
— Экселенц, экселенц...
Но Иоганна Елизавета ещё раз — теперь с другой руки — отвела душу. Била она хлёстко, изо всей силы, зло сощурив глаза.