— Я ваша жена, и чтобы видеть меня, вовсе не обязательно посылать за мной этого болвана. Я жду вас и готова явиться по первому зову.
Пётр растерялся, как это бывало всегда, когда он не понимал жену, и быстро забегал по комнате. Екатерина шлёпала следом босыми ступнями, развевалась лёгкая шаль, которую она накинула на пеньюар. Наряд был не случаен — муж вниманием не баловал, а царицына инструкция требовала: завлекай. Пётр резко остановился, Екатерина — случайно, нет ли — оказалась почти в его объятиях. Он смущённо пробормотал:
— Я хотел... нынче днём, Като, понимаешь... Лизка Воронцова... Поверь мне... Ты вошла так внезапно...
— Лизка? О, Питер, неужели ты думаешь, что я... О Боже, и как такое в голову могло прийти? Ревновать к этому куску говядины? У тебя такой утончённый вкус, и я вовсе не намерена сковывать твою свободу. А игра в солдатики — да играй, коль душе угодно.
— Да-да, эта моя детская страсть, Като, ты такая умница, всё понимаешь, и я тебя люблю.
— И я люблю тебя, Питер, мой маленький Питер. — Екатерина обняла мужа. — Неужели ты не чувствуешь, что твоя жёнушка замёрзла. Согрей меня, согрей... Идём в постель. О, Питер, мы полгода как женаты, и я жду тебя каждую ночь, супруг мой. Хочу ребёнка...
— Да-да... сейчас, я... иди к себе...
— Нет, Питер, нет, пусть будет у тебя, здесь. — Она помогала мужу снять мундир, стащила с него ботфорты, сгребла с кровати покрывало, прыгнула в постель.
Пётр налил бокалы, протянул один Екатерине.
— Не надо, Питер. Ну да Бог с тобой, твоё здоровье...
Пётр лёг рядом, Екатерина, отбросив девичью стеснительность, принялась ласкать мужа.
Чоглоков прильнул к дверной щели, жестом подозвал жену. Та пристроилась рядом. Потом они удовлетворённо посмотрели друг на друга. Чоглоков не без самодовольства докладывал:
— Я ему сказал: бац! — и готово... А то всё тары-бары-растабары... И вот видишь — играют... э...
— Радость какая! — бегая по комнате, квохтала по-куриному Чоглокова. — Ты молодец, Николай Наумович! Дай Бог, чтоб наследника...
— А, может, и мы... э... маленькое репете устроим? — Чоглоков облапил жену.
— С ума сошёл, в моём-то положении да при нынешних обстоятельствах? И потом, мы же на службе.
— А мы, не отлучаясь с поста, вот тут, на диванчике...
— Что ты, что ты!
— Или в постельку княгинюшки, пока... э... пустует.
И в это время послышались звуки скрипки.
Супруги остолбенели и кинулись к двери, сунув носы в щель.
Пётр, босой, едва прикрывшись халатом, стоял у окна и, вглядываясь во тьму и собственное отражение, играл на скрипке. Лицо его было серьёзно и печально.
— Я ваша жена, и чтобы видеть меня, вовсе не обязательно посылать за мной этого болвана. Я жду вас и готова явиться по первому зову.
Пётр растерялся, как это бывало всегда, когда он не понимал жену, и быстро забегал по комнате. Екатерина шлёпала следом босыми ступнями, развевалась лёгкая шаль, которую она накинула на пеньюар. Наряд был не случаен — муж вниманием не баловал, а царицына инструкция требовала: завлекай. Пётр резко остановился, Екатерина — случайно, нет ли — оказалась почти в его объятиях. Он смущённо пробормотал:
— Я хотел... нынче днём, Като, понимаешь... Лизка Воронцова... Поверь мне... Ты вошла так внезапно...
— Лизка? О, Питер, неужели ты думаешь, что я... О Боже, и как такое в голову могло прийти? Ревновать к этому куску говядины? У тебя такой утончённый вкус, и я вовсе не намерена сковывать твою свободу. А игра в солдатики — да играй, коль душе угодно.
— Да-да, эта моя детская страсть, Като, ты такая умница, всё понимаешь, и я тебя люблю.
— И я люблю тебя, Питер, мой маленький Питер. — Екатерина обняла мужа. — Неужели ты не чувствуешь, что твоя жёнушка замёрзла. Согрей меня, согрей... Идём в постель. О, Питер, мы полгода как женаты, и я жду тебя каждую ночь, супруг мой. Хочу ребёнка...
— Да-да... сейчас, я... иди к себе...
— Нет, Питер, нет, пусть будет у тебя, здесь. — Она помогала мужу снять мундир, стащила с него ботфорты, сгребла с кровати покрывало, прыгнула в постель.
Пётр налил бокалы, протянул один Екатерине.
— Не надо, Питер. Ну да Бог с тобой, твоё здоровье...
Пётр лёг рядом, Екатерина, отбросив девичью стеснительность, принялась ласкать мужа.
Чоглоков прильнул к дверной щели, жестом подозвал жену. Та пристроилась рядом. Потом они удовлетворённо посмотрели друг на друга. Чоглоков не без самодовольства докладывал:
— Я ему сказал: бац! — и готово... А то всё тары-бары-растабары... И вот видишь — играют... э...
— Радость какая! — бегая по комнате, квохтала по-куриному Чоглокова. — Ты молодец, Николай Наумович! Дай Бог, чтоб наследника...
— А, может, и мы... э... маленькое репете устроим? — Чоглоков облапил жену.
— С ума сошёл, в моём-то положении да при нынешних обстоятельствах? И потом, мы же на службе.
— А мы, не отлучаясь с поста, вот тут, на диванчике...
— Что ты, что ты!
— Или в постельку княгинюшки, пока... э... пустует.
И в это время послышались звуки скрипки.
Супруги остолбенели и кинулись к двери, сунув носы в щель.
Пётр, босой, едва прикрывшись халатом, стоял у окна и, вглядываясь во тьму и собственное отражение, играл на скрипке. Лицо его было серьёзно и печально.