— Забудь это… Оставь это, не возвращайся… Оставь прошлое в прошлом… Умоляю… Живи настоящим… Ты ничего не можешь изменить… Оно уже прошло… — Он целовал её, чувствуя в объятьях женское тело. Он так давно хотел обнять её, поцеловать, хотел её безумно. — Зачем жить этим всем? Почему оно не отпускает тебя… О, Юпитер… Почему?
Голова плохо соображала, а руки сами стали срывать со свенки одежду, все её плащи, платья, туники, ему так хотелось добраться до её тела, увидеть её в первый раз за столько дней боли и одиночества. И она не сопротивлялась, впервые, может быть, за всё время не пыталась остановить его рук, мешать ему, просто позволяла всё с безучастным видом.
Он и сам не мог вспомнить, как оказался с Рианн на её постели, забыв про боль, про своё ранение, накинулся на девушку с остервенением, не замечая ничего, не соображая, где он. Целовал всё тело горячими быстрыми поцелуями, от страсти, от безумного желания голова шла кругом. Он вдыхал запах женского тела и пьянел от него, как от крепкого вина. Одни прикосновения её кожи, её затвердевших сосков к груди лишали его рассудка.
Он овладел ею, но много ему не потребовалось, всего после нескольких глубоких толчков он уже забился в судорогах экстаза. Прижимал тело свенки к себе, касался щекой её щеки и не хотел оставлять её, хотел продлить каждый миг, хоть ещё одно мгновение быть рядом, быть с ней. Безумие. Безумие, лишающее сил и покоя.
Рианн лежала в его объятьях, чувствуя рядом его тело, прикосновения его рук, груди, живота, ног. Сердце стучало в каждой клеточке тела. Что это было? Что за безумная страсть? Она и сама не помнила, как всё произошло. Он просто набросился на неё, память воскрешала поцелуи его на всех частях тела, везде. Она и дошла практически от одних только этих поцелуев, нежных, невесомых, быстрых, как капли слепого дождя в ясный день.
Неужели он может быть таким? Таким нежным и мягким, страстным и аккуратным одновременно? Он набросился на неё, как дикий зверь, но не сделал ей больно ни разу. Почему-то… Что это было? Что случилось? Какая такая сила захватила их в один миг, что они вдвоём отдались ей и смогли даже насладиться друг другом?
Рианн закрыла глаза. Прошлое, её прошлое, смерть матери, отодвинулось куда-то дальше, пока. Остался только этот римлянин рядом, его объятья, тепло его тела, тяжесть рук.
Она чуть отстранилась, вспомнив о его ране. Её движение заметил центурион, глянул в лицо удивлённо.
— Что?
— Ваша рана?
— Всё нормально…
— Сильно больно?
— Я не помню… — Он снова прижал её к себе.
Рианн закрыла глаза, чувствуя мужское дыхание рядом, улавливая его у себя на щеке. Осторожно натянула одеяло, закрывая их двоих до локтей. Прижимала руки к груди, чтобы было теплее, и ловила себя на мысли, что касается невольно мужских плеч, груди, и ей нравятся эти прикосновения. Она всегда избегала касаться его, специально не делала этого, может, только случайно, в моменты близости, когда контролировать себя уже не могла. Когда брила, когда подавала что-то за столом, и всегда старалась по возможности быстрее сделать это. Сейчас же сама коснулась кончиками пальцев его груди, провела вниз от яремной ямки по грудине, до еле приметной ложбинки между грудными мышцами. Какая странная смуглая кожа, чужая кожа. Центурион хмыкнул и глянул ей в лицо через ресницы, шепнул:
— Что ты делаешь?
Рианн отдёрнула руку к себе на горло, извинилась:
— Простите…
А кончики пальцев ещё помнили эту прохладную гладкость, скрывающую под собой силу, упругую мощь мужского тела.
Нет, у себя совсем не так, у себя по-другому.
А римлянин приподнялся, подпёр голову рукой, улыбнулся свенке устало, спросил негромко:
— Всё нормально? Я не сделал тебе больно? — Она повела подбородком в отрицательном жесте. — Набросился как ненормальный… — Опять улыбнулся Рианн, медленно лёг на подушку, не сводя взгляда с лица германки.
Они так и лежали лицами друг к другу под одним одеялом, касаясь ногами друг друга, бёдрами. Ладони Рианн одна в одной были у лица, губами она уткнулась в фалангу большого пальца, и смотрела в лицо господина поверх стиснутого кулака. Шепнула:
— Забудь это… Оставь это, не возвращайся… Оставь прошлое в прошлом… Умоляю… Живи настоящим… Ты ничего не можешь изменить… Оно уже прошло… — Он целовал её, чувствуя в объятьях женское тело. Он так давно хотел обнять её, поцеловать, хотел её безумно. — Зачем жить этим всем? Почему оно не отпускает тебя… О, Юпитер… Почему?
Голова плохо соображала, а руки сами стали срывать со свенки одежду, все её плащи, платья, туники, ему так хотелось добраться до её тела, увидеть её в первый раз за столько дней боли и одиночества. И она не сопротивлялась, впервые, может быть, за всё время не пыталась остановить его рук, мешать ему, просто позволяла всё с безучастным видом.
Он и сам не мог вспомнить, как оказался с Рианн на её постели, забыв про боль, про своё ранение, накинулся на девушку с остервенением, не замечая ничего, не соображая, где он. Целовал всё тело горячими быстрыми поцелуями, от страсти, от безумного желания голова шла кругом. Он вдыхал запах женского тела и пьянел от него, как от крепкого вина. Одни прикосновения её кожи, её затвердевших сосков к груди лишали его рассудка.
Он овладел ею, но много ему не потребовалось, всего после нескольких глубоких толчков он уже забился в судорогах экстаза. Прижимал тело свенки к себе, касался щекой её щеки и не хотел оставлять её, хотел продлить каждый миг, хоть ещё одно мгновение быть рядом, быть с ней. Безумие. Безумие, лишающее сил и покоя.
Рианн лежала в его объятьях, чувствуя рядом его тело, прикосновения его рук, груди, живота, ног. Сердце стучало в каждой клеточке тела. Что это было? Что за безумная страсть? Она и сама не помнила, как всё произошло. Он просто набросился на неё, память воскрешала поцелуи его на всех частях тела, везде. Она и дошла практически от одних только этих поцелуев, нежных, невесомых, быстрых, как капли слепого дождя в ясный день.
Неужели он может быть таким? Таким нежным и мягким, страстным и аккуратным одновременно? Он набросился на неё, как дикий зверь, но не сделал ей больно ни разу. Почему-то… Что это было? Что случилось? Какая такая сила захватила их в один миг, что они вдвоём отдались ей и смогли даже насладиться друг другом?
Рианн закрыла глаза. Прошлое, её прошлое, смерть матери, отодвинулось куда-то дальше, пока. Остался только этот римлянин рядом, его объятья, тепло его тела, тяжесть рук.
Она чуть отстранилась, вспомнив о его ране. Её движение заметил центурион, глянул в лицо удивлённо.
— Что?
— Ваша рана?
— Всё нормально…
— Сильно больно?
— Я не помню… — Он снова прижал её к себе.
Рианн закрыла глаза, чувствуя мужское дыхание рядом, улавливая его у себя на щеке. Осторожно натянула одеяло, закрывая их двоих до локтей. Прижимала руки к груди, чтобы было теплее, и ловила себя на мысли, что касается невольно мужских плеч, груди, и ей нравятся эти прикосновения. Она всегда избегала касаться его, специально не делала этого, может, только случайно, в моменты близости, когда контролировать себя уже не могла. Когда брила, когда подавала что-то за столом, и всегда старалась по возможности быстрее сделать это. Сейчас же сама коснулась кончиками пальцев его груди, провела вниз от яремной ямки по грудине, до еле приметной ложбинки между грудными мышцами. Какая странная смуглая кожа, чужая кожа. Центурион хмыкнул и глянул ей в лицо через ресницы, шепнул:
— Что ты делаешь?
Рианн отдёрнула руку к себе на горло, извинилась:
— Простите…
А кончики пальцев ещё помнили эту прохладную гладкость, скрывающую под собой силу, упругую мощь мужского тела.
Нет, у себя совсем не так, у себя по-другому.
А римлянин приподнялся, подпёр голову рукой, улыбнулся свенке устало, спросил негромко:
— Всё нормально? Я не сделал тебе больно? — Она повела подбородком в отрицательном жесте. — Набросился как ненормальный… — Опять улыбнулся Рианн, медленно лёг на подушку, не сводя взгляда с лица германки.
Они так и лежали лицами друг к другу под одним одеялом, касаясь ногами друг друга, бёдрами. Ладони Рианн одна в одной были у лица, губами она уткнулась в фалангу большого пальца, и смотрела в лицо господина поверх стиснутого кулака. Шепнула: