— Так я уж давно сошел на берег… Я ведь думал, что она, фрау Шнайдер, еще в самой первой деревне, через одну отсюда, живет, у людей спрашивал… И вот куда зашел…
На шоссе затарахтел мотоцикл. Незнакомец схватил Марту за руку и сказал ей тихо, но решительно:
— Не выдавай меня, если кто спросит.
Марта вырвала у него руку и сердито сказала:
— Вон как! Нашкодил, значит.
Мотоцикл не остановился, проехал мимо. Молодой человек опять схватил ее за руку и заговорил тихим голосом, взволнованно и очень настойчиво:
— Ничего я плохого не сделал. Наоборот. — Опять затарахтел мотор, теперь уже на озере. — Да разве похож я на негодяя?
Она опять попыталась разглядеть его лицо. Только разве может лицо служить порукой человеку? Это она знала, — давно ведь уже жила одна, со всякими людьми приходилось сталкиваться. Но ей показалось, что таких лиц, как у этого человека, она еще не встречала.
Моторная лодка уже уехала.
— Чего ж тогда за вами гоняются? Коли вы ничего такого не натворили?
Он опять заговорил очень быстро, не останавливаясь, все так же горячо:
— Там, где я работаю, кто-то листовки против войны подбрасывал… Так вот теперь они на меня подумали…
— Ну, знаете ли, — сказала Марта, — если в этом есть доля правды, вас действительно стоит посадить за решетку.
Но незнакомец все говорил и говорил без передышки, будто и не слышал ее. В его взволнованном голосе звучали мольба и угроза. Может, сама она никого в войну не потеряла, говорил он, может, не ждала никого и не получала похоронной. Марта ответила ему, — и при этом оба прижались к стене дома, — что за такие слова стоит посадить если не в тюрьму, так в сумасшедший дом. Что ж, спросил он, ждать, пока всех мужчин перебьют? Он не ждал, потому-то за ним теперь и гонятся.
— Бессердечная вы, что ли? Дайте мне хоть отдышаться в кустах. Вы и знать ничего не будете.
На какой-то миг она заколебалась.
— Да идите вы в дом, ну, уходите! — сказал он. — Вы меня не видали. Знать обо мне ничего не знаете. Да идите же вы!
Тут Марта повернулась и пошла к дому так, точно и не было у них перед тем никакого разговора, и принялась за прерванную работу.
Вот так все и началось. Наутро Марта встала раньше обычного, чтобы проверить, сидит ли он еще за кустами, и, пожалуй, надеялась, что он ушел. В то первое утро она уже была готова поверить, что ничего вообще не случилось, никто не приходил. Но он, съежившись, сидел на том же самом месте. Ни слова не говоря, она вернулась в дом и вынесла ему поесть. Увидала, с какой жадностью он накинулся на еду, как поперхнулся, как, закашлявшись, кусал руку, чтобы не услышал никто. Потом поднял на нее глаза. Уже рассвело, и можно было разглядеть его лицо. Он ничего не сказал, только губами пошевелил и поглядел на нее в упор. Она промолчала, ушла в дом, будто никого и не было, и, как всегда, принялась за свои дела.
В это лето ей помогал мальчишка-поденщик, из деревни. Хромой был, после детского паралича. От него-то Марта узнала, что полиция разыскивает какого-то жулика, что во всех деревнях вокруг озера жителей предупредили. К вечеру, — туман раньше обычного заволок землю, — Марта знаками велела незнакомцу следовать за ней в подвал. Она уже запаслась на зиму дровами и углем и сложила все в погребе. Там-то она и приготовила ему закуток, только ничего не сказала. Будто все это не взаправду, будто только слова придадут силу ее действиям.
Парнишка-поденщик огорчился, когда в конце августа оказалось, что на сентябрь Марта его не собирается нанимать. Но никто этому не удивился — все привыкли к тому, что Марта Эмрих сама управляется со всеми делами. И хлебом ее не корми, дай только самой всю работу переделать.
Всякую нешумную работу, — если надо, к примеру, овощи почистить или деревяшку какую-нибудь постругать, а то и починить что-то, — все это стал делать за нее беглец в своем закутке. Звали его Курт Штайнер. Иногда Марта открывала кухонный лаз и включала радио. Со временем она осмелела и стала наведываться к нему в подвал и слушать его объяснения. Стараясь сделать свои рассказы более доходчивыми для нее, он прибегал к различным примерам из истории или из собственной жизни. Марте, которая только и знала, что свою деревенскую жизнь, все это казалось сказкой. Сперва Марта от смущения слышала только его настойчивый голос, потом стала вникать в смысл его слов, начала спорить, задавать вопросы, начала думать.
— Так я уж давно сошел на берег… Я ведь думал, что она, фрау Шнайдер, еще в самой первой деревне, через одну отсюда, живет, у людей спрашивал… И вот куда зашел…
На шоссе затарахтел мотоцикл. Незнакомец схватил Марту за руку и сказал ей тихо, но решительно:
— Не выдавай меня, если кто спросит.
Марта вырвала у него руку и сердито сказала:
— Вон как! Нашкодил, значит.
Мотоцикл не остановился, проехал мимо. Молодой человек опять схватил ее за руку и заговорил тихим голосом, взволнованно и очень настойчиво:
— Ничего я плохого не сделал. Наоборот. — Опять затарахтел мотор, теперь уже на озере. — Да разве похож я на негодяя?
Она опять попыталась разглядеть его лицо. Только разве может лицо служить порукой человеку? Это она знала, — давно ведь уже жила одна, со всякими людьми приходилось сталкиваться. Но ей показалось, что таких лиц, как у этого человека, она еще не встречала.
Моторная лодка уже уехала.
— Чего ж тогда за вами гоняются? Коли вы ничего такого не натворили?
Он опять заговорил очень быстро, не останавливаясь, все так же горячо:
— Там, где я работаю, кто-то листовки против войны подбрасывал… Так вот теперь они на меня подумали…
— Ну, знаете ли, — сказала Марта, — если в этом есть доля правды, вас действительно стоит посадить за решетку.
Но незнакомец все говорил и говорил без передышки, будто и не слышал ее. В его взволнованном голосе звучали мольба и угроза. Может, сама она никого в войну не потеряла, говорил он, может, не ждала никого и не получала похоронной. Марта ответила ему, — и при этом оба прижались к стене дома, — что за такие слова стоит посадить если не в тюрьму, так в сумасшедший дом. Что ж, спросил он, ждать, пока всех мужчин перебьют? Он не ждал, потому-то за ним теперь и гонятся.
— Бессердечная вы, что ли? Дайте мне хоть отдышаться в кустах. Вы и знать ничего не будете.
На какой-то миг она заколебалась.
— Да идите вы в дом, ну, уходите! — сказал он. — Вы меня не видали. Знать обо мне ничего не знаете. Да идите же вы!
Тут Марта повернулась и пошла к дому так, точно и не было у них перед тем никакого разговора, и принялась за прерванную работу.
Вот так все и началось. Наутро Марта встала раньше обычного, чтобы проверить, сидит ли он еще за кустами, и, пожалуй, надеялась, что он ушел. В то первое утро она уже была готова поверить, что ничего вообще не случилось, никто не приходил. Но он, съежившись, сидел на том же самом месте. Ни слова не говоря, она вернулась в дом и вынесла ему поесть. Увидала, с какой жадностью он накинулся на еду, как поперхнулся, как, закашлявшись, кусал руку, чтобы не услышал никто. Потом поднял на нее глаза. Уже рассвело, и можно было разглядеть его лицо. Он ничего не сказал, только губами пошевелил и поглядел на нее в упор. Она промолчала, ушла в дом, будто никого и не было, и, как всегда, принялась за свои дела.
В это лето ей помогал мальчишка-поденщик, из деревни. Хромой был, после детского паралича. От него-то Марта узнала, что полиция разыскивает какого-то жулика, что во всех деревнях вокруг озера жителей предупредили. К вечеру, — туман раньше обычного заволок землю, — Марта знаками велела незнакомцу следовать за ней в подвал. Она уже запаслась на зиму дровами и углем и сложила все в погребе. Там-то она и приготовила ему закуток, только ничего не сказала. Будто все это не взаправду, будто только слова придадут силу ее действиям.
Парнишка-поденщик огорчился, когда в конце августа оказалось, что на сентябрь Марта его не собирается нанимать. Но никто этому не удивился — все привыкли к тому, что Марта Эмрих сама управляется со всеми делами. И хлебом ее не корми, дай только самой всю работу переделать.
Всякую нешумную работу, — если надо, к примеру, овощи почистить или деревяшку какую-нибудь постругать, а то и починить что-то, — все это стал делать за нее беглец в своем закутке. Звали его Курт Штайнер. Иногда Марта открывала кухонный лаз и включала радио. Со временем она осмелела и стала наведываться к нему в подвал и слушать его объяснения. Стараясь сделать свои рассказы более доходчивыми для нее, он прибегал к различным примерам из истории или из собственной жизни. Марте, которая только и знала, что свою деревенскую жизнь, все это казалось сказкой. Сперва Марта от смущения слышала только его настойчивый голос, потом стала вникать в смысл его слов, начала спорить, задавать вопросы, начала думать.