Они остановились возле очередной решётки, дожидаясь, когда им откроют дверь в самую дальнюю часть больничного крыла.
— Здесь содержат особо опасных? — спросил Алик.
— Как бы Вам объяснить? — наморщил лоб Егор Ильич. — Опасность исходит не от этих пациентов. Скорее напротив, она угрожает им. Поэтому мы содержим их под особым контролем. В отдельных, одноместных боксах.
— А что тут произошло? Пожар? — следователь указал, на железную дверь бокса Љ5, покрытую копотью и небольшими вмятинами, нанесёнными каким-то тяжёлым предметом.
— Один неприятный инцидент с предыдущим дежурным санитаром. К счастью, всё обошлось… Это не её дверь, не волнуйтесь, — остановившись около стола дежурной санитарки, доктор попросил. — Вера Владимировна, четвёртую, будьте любезны.
— Сейчас, — та выудила ключ, и, потеснив пришедших, проследовала к двери бокса Љ4.
— Её уже покормили? — осведомился Егор Ильич.
— Как раз перед вашим приходом, — ответила санитарка, дребезжа ключом в замочной скважине. — Проходите пожалуйста.
— Спасибо.
Доктор и следователь вошли в бокс. Дверь за ними тут же заперли. Алик осмотрелся. Одноместная палата была небольшой, но не тесной. Минимум мебели: Койка, тумбочка, стул, маленький столик. На крашенных стенах в изобилии развешены рисунки — одинаковые жёлтые орхидеи. Окно закрыто решёткой, как в тюремной камере. Сама больная неподвижно лежала на койке, глядя в потолок немигающим взглядом.
— Вершинина Ольга Анатольевна, — представил её доктор. — Возраст: Двадцать пять лет. Не замужем…
— Я всё это знаю. Изучал её дело, — остановил его Алик. — Вот Вы упоминали об инцидентах. Не было ли подобных случаев с Ольгой?
— К ней никого не пускают, кроме наших… Хм… Ну и ваших сотрудников. Более никаких сторонних визитов. Даже родителям видеться с ней запрещено. Правда, вначале к ней пытался прорваться один крутой мужчина. Геранин, кажется, его фамилия.
— Отец одного из пропавших?
— Да. Он предпринимал неоднократные попытки встретиться с пациенткой, несмотря на все наши заверения в её полнейшей амнезии и недееспособности. Но он настаивал, требовал, грозил своими высокими связями. Даже предлагал договориться.
— В самом деле? Надеюсь, Вы сообщили об этом куда следует?
— Ну что Вы, Алик Палыч, — доктор перешёл на шёпот. — В любой другой ситуации, я бы, разумеется, не преминул об этом доложить. Но здесь обстоятельство несколько иное. Я вошёл в положение убитого горем отца, и не стал предавать дело огласке. Я ведь и сам отец. Понимаю, каково ему. Цепляется за каждую ниточку. Как бы там ни было, к пациентке его не допустили. Сейчас всякие нападки со стороны семьи Гераниных прекратились.
— Жёлтые орхидеи, — осматривая рисунки на стенах, кивал Алик. — Опять жёлтые орхидеи. Почему она рисует именно их? Почему все они жёлтого цвета?
— Все, кроме одной, — ответил Егор Ильич.
— Не понял.
— Одна единственная орхидея у неё была не жёлтой, а фиолетовой. Форма цветка абсолютно такая же, только цвет другой. Это был её последний рисунок.
— Почему Вы не рассказали об этом ранее?
Они остановились возле очередной решётки, дожидаясь, когда им откроют дверь в самую дальнюю часть больничного крыла.
— Здесь содержат особо опасных? — спросил Алик.
— Как бы Вам объяснить? — наморщил лоб Егор Ильич. — Опасность исходит не от этих пациентов. Скорее напротив, она угрожает им. Поэтому мы содержим их под особым контролем. В отдельных, одноместных боксах.
— А что тут произошло? Пожар? — следователь указал, на железную дверь бокса Љ5, покрытую копотью и небольшими вмятинами, нанесёнными каким-то тяжёлым предметом.
— Один неприятный инцидент с предыдущим дежурным санитаром. К счастью, всё обошлось… Это не её дверь, не волнуйтесь, — остановившись около стола дежурной санитарки, доктор попросил. — Вера Владимировна, четвёртую, будьте любезны.
— Сейчас, — та выудила ключ, и, потеснив пришедших, проследовала к двери бокса Љ4.
— Её уже покормили? — осведомился Егор Ильич.
— Как раз перед вашим приходом, — ответила санитарка, дребезжа ключом в замочной скважине. — Проходите пожалуйста.
— Спасибо.
Доктор и следователь вошли в бокс. Дверь за ними тут же заперли. Алик осмотрелся. Одноместная палата была небольшой, но не тесной. Минимум мебели: Койка, тумбочка, стул, маленький столик. На крашенных стенах в изобилии развешены рисунки — одинаковые жёлтые орхидеи. Окно закрыто решёткой, как в тюремной камере. Сама больная неподвижно лежала на койке, глядя в потолок немигающим взглядом.
— Вершинина Ольга Анатольевна, — представил её доктор. — Возраст: Двадцать пять лет. Не замужем…
— Я всё это знаю. Изучал её дело, — остановил его Алик. — Вот Вы упоминали об инцидентах. Не было ли подобных случаев с Ольгой?
— К ней никого не пускают, кроме наших… Хм… Ну и ваших сотрудников. Более никаких сторонних визитов. Даже родителям видеться с ней запрещено. Правда, вначале к ней пытался прорваться один крутой мужчина. Геранин, кажется, его фамилия.
— Отец одного из пропавших?
— Да. Он предпринимал неоднократные попытки встретиться с пациенткой, несмотря на все наши заверения в её полнейшей амнезии и недееспособности. Но он настаивал, требовал, грозил своими высокими связями. Даже предлагал договориться.
— В самом деле? Надеюсь, Вы сообщили об этом куда следует?
— Ну что Вы, Алик Палыч, — доктор перешёл на шёпот. — В любой другой ситуации, я бы, разумеется, не преминул об этом доложить. Но здесь обстоятельство несколько иное. Я вошёл в положение убитого горем отца, и не стал предавать дело огласке. Я ведь и сам отец. Понимаю, каково ему. Цепляется за каждую ниточку. Как бы там ни было, к пациентке его не допустили. Сейчас всякие нападки со стороны семьи Гераниных прекратились.
— Жёлтые орхидеи, — осматривая рисунки на стенах, кивал Алик. — Опять жёлтые орхидеи. Почему она рисует именно их? Почему все они жёлтого цвета?
— Все, кроме одной, — ответил Егор Ильич.
— Не понял.
— Одна единственная орхидея у неё была не жёлтой, а фиолетовой. Форма цветка абсолютно такая же, только цвет другой. Это был её последний рисунок.
— Почему Вы не рассказали об этом ранее?