— Все!.. Вырубаю!.. Горим!.. — закричал Никита, когда до плота осталось метра четыре.
Я прыгнул, пролетел над водой и упал коленями на плот. Полежал, не выпуская веревки, потом перекатился на бок, несколько раз обмотал канат вокруг троса, стягивающего плот.
Лежа спиной на бревнах, я положил руки под голову и впервые со стороны смотрел на наш катер, как он покорно идет за натянутой веревкой, поднимаясь на волне своим ободранным носом.
Потом я подтянул его к себе и влез.
Мы уже входили в спокойную Свирь.
Мы спокойно лежали на крыше, проходя Подпорожское водохранилище, Верхнесвирский шлюз, Нижнесвирский шлюз, Лутонинскую луду, лишь иногда приподнимались, чтобы посмотреть по сторонам, со снисходительной улыбкой вспоминая, как совсем еще недавно мы тут бедствовали...
Уже в темноте мы шли Новоладожским каналом.
Мы были в каюте, каюта была освещена только красным смоляным факелом, воткнутым в гнездо на последнем плоту.
Потом свет стал двигаться, наши черные тени в каюте переместились. Выглянув, мы увидели, что на краю плота стоит человек в сапогах и, подняв факел, смотрит на наш катер. Он постоял неподвижно, потом воткнул факел на место и ушел по плотам далеко вперед, к буксиру.
Было ощущение, что уже глубокая ночь, но когда мы пришли в Петрокрепость и встали на нашем коронном месте у стенки Староладожского канала, оказалось, что вовсе еще не поздно: светятся окна, гуляют люди.
Я вылез наверх, стал озираться.
Низко пролетел голубь, скрипя перьями.
По булыжной дороге шли солдаты, глухо переговариваясь, во тьме высекая подковками огоньки, похожие на вспышки сигарет в их руках.
Проснувшись утром, я быстро сел, посмотрел в окно. За ним была серая гранитная стенка канала. Я поднялся по трапу, влез на крышу рубки, с крыши вылез на набережную.
Никита стоял у входа канала в Неву. Размахнувшись спиннингом, он встал неподвижно. Потом я увидел, как плеснулась блесна далеко от берега.
— О! Виртуоз! — недовольно пробормотал он.
Утро было тихое и ясное.
— Думаю, надо плыть! — сказал я.
Никита посмотрел на меня.
— Охлаждение работает как бешеное... Давай!
Потом, стоя рядом на корме, мы выходили на катере в устье.
Мотор стучал, мы подходили к крепости. Показалась высокая башня, стоящая уже над Ладогой. Я быстро поглядел на крепость — темную, плохо видную из-за блеска воды.
— Все!.. Вырубаю!.. Горим!.. — закричал Никита, когда до плота осталось метра четыре.
Я прыгнул, пролетел над водой и упал коленями на плот. Полежал, не выпуская веревки, потом перекатился на бок, несколько раз обмотал канат вокруг троса, стягивающего плот.
Лежа спиной на бревнах, я положил руки под голову и впервые со стороны смотрел на наш катер, как он покорно идет за натянутой веревкой, поднимаясь на волне своим ободранным носом.
Потом я подтянул его к себе и влез.
Мы уже входили в спокойную Свирь.
Мы спокойно лежали на крыше, проходя Подпорожское водохранилище, Верхнесвирский шлюз, Нижнесвирский шлюз, Лутонинскую луду, лишь иногда приподнимались, чтобы посмотреть по сторонам, со снисходительной улыбкой вспоминая, как совсем еще недавно мы тут бедствовали...
Уже в темноте мы шли Новоладожским каналом.
Мы были в каюте, каюта была освещена только красным смоляным факелом, воткнутым в гнездо на последнем плоту.
Потом свет стал двигаться, наши черные тени в каюте переместились. Выглянув, мы увидели, что на краю плота стоит человек в сапогах и, подняв факел, смотрит на наш катер. Он постоял неподвижно, потом воткнул факел на место и ушел по плотам далеко вперед, к буксиру.
Было ощущение, что уже глубокая ночь, но когда мы пришли в Петрокрепость и встали на нашем коронном месте у стенки Староладожского канала, оказалось, что вовсе еще не поздно: светятся окна, гуляют люди.
Я вылез наверх, стал озираться.
Низко пролетел голубь, скрипя перьями.
По булыжной дороге шли солдаты, глухо переговариваясь, во тьме высекая подковками огоньки, похожие на вспышки сигарет в их руках.
Проснувшись утром, я быстро сел, посмотрел в окно. За ним была серая гранитная стенка канала. Я поднялся по трапу, влез на крышу рубки, с крыши вылез на набережную.
Никита стоял у входа канала в Неву. Размахнувшись спиннингом, он встал неподвижно. Потом я увидел, как плеснулась блесна далеко от берега.
— О! Виртуоз! — недовольно пробормотал он.
Утро было тихое и ясное.
— Думаю, надо плыть! — сказал я.
Никита посмотрел на меня.
— Охлаждение работает как бешеное... Давай!
Потом, стоя рядом на корме, мы выходили на катере в устье.
Мотор стучал, мы подходили к крепости. Показалась высокая башня, стоящая уже над Ладогой. Я быстро поглядел на крепость — темную, плохо видную из-за блеска воды.