Он хмуро слушал телефон, помыкивая: «М-м... м-м», — да, пока «тайна пуфика» его вряд ли заинтересует. Кротко вздохнув, я вынула из своей маленькой, но бездонной сумочки тёмно-красный фен — и мои волосы раздуло на полкаюты теплым ураганом. Он, повесив трубку, смотрел с усмешкой. Да, вот такая я! Чуть рябые выпуклые скулы, большие вывернутые губы, чуть придавленный носик, громадные зелёные глаза.
— Унесённая ветром? — усмехнулся он. — Не боишься улететь?
— С тобой — нет! — Я прильнула к нему, продолжая улетать.
Наконец, налетавшись, я выключила фен.
— Ну? Какие планы? — поднимаясь, проговорил он.
— Планы? — Я встала, надвигаясь на него, взяла губами его губы и ударом колена в пах повалила под себя на койку. Не отнимая жадных губ, нащупала сдвинутый узел галстука, затянула и стала душить, сипло рыча.
— Всё! Всё! — засмеялся, забулькал этот купчик, оказавшись в руках опытной разбойницы. — Сдаюсь!
Я скатилась с него, и мы некоторое время в блаженстве лежали рядом, глядя в потолок, сцепившись мизинцами.
Как-то хрипло, по-военному заверещал телефон. Он, не поднимаясь, взял трубку, слушал. «Ага». И повесил трубку.
— Ребята в баню зовут, — как-то слегка задумчиво проговорил он и демонстративно почесался, как бы показывая, что без бани совсем никак.
— Ну и что? Какие проблемы? — Я приподнялась, помотала грудями перед его лицом.
— Ты так собираешься?
— А что? — Я подняла с пола свои трусики с колокольчиком, вопросительно звякнула: «М-м?»
Тяжко вздохнув, он резко поднялся.
— А это... верх?! — он кивнул на грудь. — Верх... имеется у тебя?
— Никак нет. Пошью в России. Всю дорогу будем снимать мерку. Годится?
Он ещё более тяжко вздохнул, потом выбросил из шкафа пузатый чемодан, шаркнул молнией, запустил под крышку свои короткие волосатые руки и долго там шарил, как фокусник, ничего не показывая. При этом по его лицу прокатывались волны чувств, от восторга до ужаса, словно у пианиста, играющего ноктюрн.
Наконец он злобно вышвырнул колготки в целлофане, потом серый свитер со свисающим воротом и твидовую юбку. Покряхтев, добавил узкое белое бикини.
— Пока!
Что точно он имел в виду, я не вникала: даёт поносить «пока»? Или дарит «пока» только это, затем последуют более шикарные подарки?
Одеться, чёрт возьми, можно так же грациозно, как раздеться!
Я прошлась, он мычал что-то неопределённое.
Он хмуро слушал телефон, помыкивая: «М-м... м-м», — да, пока «тайна пуфика» его вряд ли заинтересует. Кротко вздохнув, я вынула из своей маленькой, но бездонной сумочки тёмно-красный фен — и мои волосы раздуло на полкаюты теплым ураганом. Он, повесив трубку, смотрел с усмешкой. Да, вот такая я! Чуть рябые выпуклые скулы, большие вывернутые губы, чуть придавленный носик, громадные зелёные глаза.
— Унесённая ветром? — усмехнулся он. — Не боишься улететь?
— С тобой — нет! — Я прильнула к нему, продолжая улетать.
Наконец, налетавшись, я выключила фен.
— Ну? Какие планы? — поднимаясь, проговорил он.
— Планы? — Я встала, надвигаясь на него, взяла губами его губы и ударом колена в пах повалила под себя на койку. Не отнимая жадных губ, нащупала сдвинутый узел галстука, затянула и стала душить, сипло рыча.
— Всё! Всё! — засмеялся, забулькал этот купчик, оказавшись в руках опытной разбойницы. — Сдаюсь!
Я скатилась с него, и мы некоторое время в блаженстве лежали рядом, глядя в потолок, сцепившись мизинцами.
Как-то хрипло, по-военному заверещал телефон. Он, не поднимаясь, взял трубку, слушал. «Ага». И повесил трубку.
— Ребята в баню зовут, — как-то слегка задумчиво проговорил он и демонстративно почесался, как бы показывая, что без бани совсем никак.
— Ну и что? Какие проблемы? — Я приподнялась, помотала грудями перед его лицом.
— Ты так собираешься?
— А что? — Я подняла с пола свои трусики с колокольчиком, вопросительно звякнула: «М-м?»
Тяжко вздохнув, он резко поднялся.
— А это... верх?! — он кивнул на грудь. — Верх... имеется у тебя?
— Никак нет. Пошью в России. Всю дорогу будем снимать мерку. Годится?
Он ещё более тяжко вздохнул, потом выбросил из шкафа пузатый чемодан, шаркнул молнией, запустил под крышку свои короткие волосатые руки и долго там шарил, как фокусник, ничего не показывая. При этом по его лицу прокатывались волны чувств, от восторга до ужаса, словно у пианиста, играющего ноктюрн.
Наконец он злобно вышвырнул колготки в целлофане, потом серый свитер со свисающим воротом и твидовую юбку. Покряхтев, добавил узкое белое бикини.
— Пока!
Что точно он имел в виду, я не вникала: даёт поносить «пока»? Или дарит «пока» только это, затем последуют более шикарные подарки?
Одеться, чёрт возьми, можно так же грациозно, как раздеться!
Я прошлась, он мычал что-то неопределённое.