— Господи помилуй, — воскликнула веселая девица, — должно быть, он и в самом деле всеведущий пророк!
— Это так же верно, как то, что ты женщина, — продолжал отшельник, — женщина… то есть барышня, модная барышня. Вы просили погадать, какая будет ваша судьба? Это очень легко предсказать: всю жизнь вы будете гоняться за вздором, которого не стоит ловить, и каждый раз, как поймаете, бросите. От первого младенчества до глубокой старости будет все то же: в детстве — игрушки и веселье, в молодости — любовь со всеми ее дурачествами, в старости — вист или бостон, иных интересов у вас не будет… Цветы и бабочки весной, бабочки и чертополох летом, блеклые листья осенью и зимой. Все в свое время, за всем поочередно будете гоняться, ловить и бросать. Отойдите прочь — ваша судьба предсказана!
— Стало быть, не только гоняться, но и ловить! — со смехом повторила шалунья, приходившаяся кузиной Изабелле Вэр. — Слышишь, Нэнси, — продолжала она, обращаясь к трусихе, прежде всех увидавшей карлика, — это все-таки что-нибудь да значит. А ты будешь пытать свою судьбу?
— Ни за что на свете, — сказала та, пятясь назад, — с меня довольно и того, что я слышала о тебе.
— Ну так я заплачу ему за предсказание, — сказала мисс Илдертон, подавая карлику деньги, — ведь принцессы всегда награждали прорицателей.
— Правды нельзя ни купить, ни продать, — молвил предсказатель, с суровым презрением отстраняя предлагаемую награду.
— Хорошо, — сказала молодая девушка, — эти деньги я приберегу, мистер Элшендер, они мне пригодятся для той гонки, в которой я буду проводить жизнь.
— Еще бы не пригодились, — сказал циник, — без них немногие добиваются успеха, да и за вами при деньгах охотнее будут гоняться… Постой, — обратился он к Изабелле Вэр, между тем как ее подруги отъезжали прочь, — с тобой я еще поговорю. У тебя есть все, к чему стремятся твои спутницы, все, чем они желали бы блистать: красота, богатство, положение, таланты…
— Простите, что я последую за моими подругами, дедушка. Уверяю вас, что лесть мне неприятна, а гадать о своей судьбе я не желаю.
— Погоди, — продолжал карлик, ухватив ее лошадь под уздцы, — я не простой гадальщик и не льстец. Все упомянутые блага, все — и каждое из них — сопровождаются соответственными бедствиями: несчастная любовь, помехи в привязанностях, мрачная келья монастыря или ненавистный брак… Я, желающий зла всему роду человеческому, не нахожу, чего бы еще пожелать тебе, так твоя жизнь и без того полна несчастьями!
— Коли так, дедушка, дайте же мне наилучшее утешение в горе, пока еще в моей власти делать добро. Вы старый человек, вы бедны; если вас постигнет болезнь или нужда, вы слишком далеко живете от людской помощи; ваше положение таково, что возбуждает подозрительность простого народа, а он часто способен на самые грубые выходки. Дайте мне случай думать, что я могла бы облегчить судьбу хоть одного человеческого существа. Примите пособие, какое я могу дать вам, сделайте это ради меня, если не хотите для себя; я тогда, если действительно со мной случатся все те несчастья, которые вы предсказывали, — они очень вероятны! — буду, по крайней мере, знать, что недаром прошли мои лучшие годы.
Старик произнес прерывающимся голосом и как бы не обращаясь к своей собеседнице:
— Да, именно так должна ты думать… так должна говорить, если человеческие речи и мысли могут передаваться другому существу… Но нет! Это не то, не то… не может быть! Однако подожди здесь, не уезжай, пока я не ворочусь.
Он вошел в свой садик и принес оттуда полурасцветшую розу.
— Ты заставила меня прослезиться, а этого со мной не случалось уже многие годы! За такое доброе дело прими от меня этот знак моей признательности. Это самая обыкновенная роза, но ты береги ее, не бросай. Когда настанет для тебя черный день, приходи ко мне: покажи мне эту розу или хоть один лепесток от нее, хотя бы он успел высохнуть так же, как мое сердце, и хотя бы ты застала меня в припадке злейшей ярости против ненавистного мне света. Этот цветок навеет на мою душу лучшие мысли и, может быть, внесет в твою жизнь лучшую долю. Но никого не посылай ко мне! — воскликнул он вдруг, по обыкновению переходя в неожиданный порыв гнева. — Не нужно мне посланцев! Приходи сама, и то сердце и те двери, которые заперты от всех остальных существ, откроются для тебя и для твоих печалей. А теперь ступай!
Он выпустил поводья, и молодая девушка, поблагодарив его насколько сумела, уехала от этого странного человека, дивясь его загадочным речам. Она несколько раз оборачивалась и смотрела на карлика, а он все стоял у своей двери, глядя ей вслед, пока она ехала через болото, направляясь в замок Эллисло, поместье своего отца. Наконец она скрылась за холмом вместе со своими спутницами.
Девицы между тем смеялись и шутили с мисс Вэр над своим визитом к знаменитому знахарю и мудрецу Меклстон-мура.
— Изабелле постоянное счастье во всем, — говорила одна, — ее сокол заклевал самого крупного глухаря, ее глаза привлекают лучших кавалеров, в ее присутствии нам, бедным, нет никаких шансов на успехи в свете, даже колдун и тот не устоял перед ее прелестями! Милая Изабелла, будьте великодушны, оставьте что-нибудь и на нашу долю или откройте лавочку и назначьте распродажу того, что вам самим не нужно.
— Сделайте одолжение, возьмите хоть все, — отвечала мисс Вэр, — и колдуна в придачу, — я вам дешево уступлю.
— Нет, колдуна следует уступить Нэнси, — сказала мисс Илдертон. — Для равновесия… знаете, она сама не мастерица очаровывать.
— Господи! — воскликнула младшая мисс Илдертон. — Что же я буду делать с таким чудищем, сестра? Я только раз на него взглянула и то зажмурилась. И, вообразите, хотя все время оставалась с закрытыми глазами, мне все казалось, что я его вижу.
— Жалко, — отозвалась ее старшая сестра. — Хорошо сделаешь, Нэнси, если при выборе поклонника нападешь на такого, недостатки которого не будут заметны, как только закроешь глаза. Ну что же, если тебе не нужно, я возьму его себе и поставлю в мамашину японскую шифоньерку. Надо же показать добрым людям, что Шотландия способна создавать из местного материала нечто в десять тысяч раз более безобразное, нежели могут выдумать фарфоровые фабриканты Пекина и Кантона, а уж они, кажется, довольно знамениты по части изобретения уродов!
— Господи помилуй, — воскликнула веселая девица, — должно быть, он и в самом деле всеведущий пророк!
— Это так же верно, как то, что ты женщина, — продолжал отшельник, — женщина… то есть барышня, модная барышня. Вы просили погадать, какая будет ваша судьба? Это очень легко предсказать: всю жизнь вы будете гоняться за вздором, которого не стоит ловить, и каждый раз, как поймаете, бросите. От первого младенчества до глубокой старости будет все то же: в детстве — игрушки и веселье, в молодости — любовь со всеми ее дурачествами, в старости — вист или бостон, иных интересов у вас не будет… Цветы и бабочки весной, бабочки и чертополох летом, блеклые листья осенью и зимой. Все в свое время, за всем поочередно будете гоняться, ловить и бросать. Отойдите прочь — ваша судьба предсказана!
— Стало быть, не только гоняться, но и ловить! — со смехом повторила шалунья, приходившаяся кузиной Изабелле Вэр. — Слышишь, Нэнси, — продолжала она, обращаясь к трусихе, прежде всех увидавшей карлика, — это все-таки что-нибудь да значит. А ты будешь пытать свою судьбу?
— Ни за что на свете, — сказала та, пятясь назад, — с меня довольно и того, что я слышала о тебе.
— Ну так я заплачу ему за предсказание, — сказала мисс Илдертон, подавая карлику деньги, — ведь принцессы всегда награждали прорицателей.
— Правды нельзя ни купить, ни продать, — молвил предсказатель, с суровым презрением отстраняя предлагаемую награду.
— Хорошо, — сказала молодая девушка, — эти деньги я приберегу, мистер Элшендер, они мне пригодятся для той гонки, в которой я буду проводить жизнь.
— Еще бы не пригодились, — сказал циник, — без них немногие добиваются успеха, да и за вами при деньгах охотнее будут гоняться… Постой, — обратился он к Изабелле Вэр, между тем как ее подруги отъезжали прочь, — с тобой я еще поговорю. У тебя есть все, к чему стремятся твои спутницы, все, чем они желали бы блистать: красота, богатство, положение, таланты…
— Простите, что я последую за моими подругами, дедушка. Уверяю вас, что лесть мне неприятна, а гадать о своей судьбе я не желаю.
— Погоди, — продолжал карлик, ухватив ее лошадь под уздцы, — я не простой гадальщик и не льстец. Все упомянутые блага, все — и каждое из них — сопровождаются соответственными бедствиями: несчастная любовь, помехи в привязанностях, мрачная келья монастыря или ненавистный брак… Я, желающий зла всему роду человеческому, не нахожу, чего бы еще пожелать тебе, так твоя жизнь и без того полна несчастьями!
— Коли так, дедушка, дайте же мне наилучшее утешение в горе, пока еще в моей власти делать добро. Вы старый человек, вы бедны; если вас постигнет болезнь или нужда, вы слишком далеко живете от людской помощи; ваше положение таково, что возбуждает подозрительность простого народа, а он часто способен на самые грубые выходки. Дайте мне случай думать, что я могла бы облегчить судьбу хоть одного человеческого существа. Примите пособие, какое я могу дать вам, сделайте это ради меня, если не хотите для себя; я тогда, если действительно со мной случатся все те несчастья, которые вы предсказывали, — они очень вероятны! — буду, по крайней мере, знать, что недаром прошли мои лучшие годы.
Старик произнес прерывающимся голосом и как бы не обращаясь к своей собеседнице:
— Да, именно так должна ты думать… так должна говорить, если человеческие речи и мысли могут передаваться другому существу… Но нет! Это не то, не то… не может быть! Однако подожди здесь, не уезжай, пока я не ворочусь.
Он вошел в свой садик и принес оттуда полурасцветшую розу.
— Ты заставила меня прослезиться, а этого со мной не случалось уже многие годы! За такое доброе дело прими от меня этот знак моей признательности. Это самая обыкновенная роза, но ты береги ее, не бросай. Когда настанет для тебя черный день, приходи ко мне: покажи мне эту розу или хоть один лепесток от нее, хотя бы он успел высохнуть так же, как мое сердце, и хотя бы ты застала меня в припадке злейшей ярости против ненавистного мне света. Этот цветок навеет на мою душу лучшие мысли и, может быть, внесет в твою жизнь лучшую долю. Но никого не посылай ко мне! — воскликнул он вдруг, по обыкновению переходя в неожиданный порыв гнева. — Не нужно мне посланцев! Приходи сама, и то сердце и те двери, которые заперты от всех остальных существ, откроются для тебя и для твоих печалей. А теперь ступай!
Он выпустил поводья, и молодая девушка, поблагодарив его насколько сумела, уехала от этого странного человека, дивясь его загадочным речам. Она несколько раз оборачивалась и смотрела на карлика, а он все стоял у своей двери, глядя ей вслед, пока она ехала через болото, направляясь в замок Эллисло, поместье своего отца. Наконец она скрылась за холмом вместе со своими спутницами.
Девицы между тем смеялись и шутили с мисс Вэр над своим визитом к знаменитому знахарю и мудрецу Меклстон-мура.
— Изабелле постоянное счастье во всем, — говорила одна, — ее сокол заклевал самого крупного глухаря, ее глаза привлекают лучших кавалеров, в ее присутствии нам, бедным, нет никаких шансов на успехи в свете, даже колдун и тот не устоял перед ее прелестями! Милая Изабелла, будьте великодушны, оставьте что-нибудь и на нашу долю или откройте лавочку и назначьте распродажу того, что вам самим не нужно.
— Сделайте одолжение, возьмите хоть все, — отвечала мисс Вэр, — и колдуна в придачу, — я вам дешево уступлю.
— Нет, колдуна следует уступить Нэнси, — сказала мисс Илдертон. — Для равновесия… знаете, она сама не мастерица очаровывать.
— Господи! — воскликнула младшая мисс Илдертон. — Что же я буду делать с таким чудищем, сестра? Я только раз на него взглянула и то зажмурилась. И, вообразите, хотя все время оставалась с закрытыми глазами, мне все казалось, что я его вижу.
— Жалко, — отозвалась ее старшая сестра. — Хорошо сделаешь, Нэнси, если при выборе поклонника нападешь на такого, недостатки которого не будут заметны, как только закроешь глаза. Ну что же, если тебе не нужно, я возьму его себе и поставлю в мамашину японскую шифоньерку. Надо же показать добрым людям, что Шотландия способна создавать из местного материала нечто в десять тысяч раз более безобразное, нежели могут выдумать фарфоровые фабриканты Пекина и Кантона, а уж они, кажется, довольно знамениты по части изобретения уродов!