Прошли еще немного. И снова, еле слышные, зазвучали далекие выстрелы — на этот раз впереди.
Василь, только что бойко шагавший, обгоняя Иванова и Ерикеева, остановился:
— Немцы!
— Обожди паниковать! — Иванов поравнялся с Василем, послушал. — Не обратно ли идем? Уверен, что мы не кружим?
— Уверен!
— С твоей уверенностью, как с компасом, у которого стрелку заело.
— А с твоей осторожностью…
— Зачем спор? — неторопливо вмешался Мансур. — Советом надо.
Стрельба уже стихла. Трое стояли, сжатые непроглядной тьмищей ночного леса. Куда идти? Где свои? Где товарищи с катера? Где мичман, капитан-лейтенант Лысенко?
— Подождем, пока развиднеется! — предложил Иванов. — Утром по солнышку определимся, куда топать.
— Ждать надо! — поддержал его Мансур.
— Глядите, дождемся, — сердито сказал Василь. Но ему не оставалось ничего другого, как согласиться.
Наломали, стараясь не делать шума, лапника, улеглись на нем вплотную друг к другу, натянув на головы воротники бушлатов.
Иванов проснулся от холодка, пробравшегося через бушлат. Немножко посветлело. Не пора ли подыматься? И вдруг насторожился: шуршат ветки.
— Идет кто-то! — толкнул в бок Василя, и тот, а за ним и Мансур схватились за карабины.
Таясь за ветвями, Иванов следил. В сером полусвете между сосенками мелькнуло черное: фуражка, бушлат… Свой, флотский.
Иванов окликнул:
— Эй!
Бушлат мгновенно скрылся в хвое. Но через несколько секунд она шевельнулась. Из нее вышел круглолицый, губастый парень с новенькими, еще блескучими нашивками главстаршины на обшлагах бушлата; наизготовку он держал черный немецкий автомат. Разглядев, что перед ним матросы, главстаршина, поглядывая на них черными, чуть навыкате глазами, улыбнулся:
— А я иду, иду — ни флотских, ни армейских… Много вас тут? Кто командир?
— Много ли? — Иванов усмехнулся. — Сколько видишь — весь экипаж налицо. А командир… пока не назначали.
— Анархия — мать порядка? — усмехнулся старшина.
Прошли еще немного. И снова, еле слышные, зазвучали далекие выстрелы — на этот раз впереди.
Василь, только что бойко шагавший, обгоняя Иванова и Ерикеева, остановился:
— Немцы!
— Обожди паниковать! — Иванов поравнялся с Василем, послушал. — Не обратно ли идем? Уверен, что мы не кружим?
— Уверен!
— С твоей уверенностью, как с компасом, у которого стрелку заело.
— А с твоей осторожностью…
— Зачем спор? — неторопливо вмешался Мансур. — Советом надо.
Стрельба уже стихла. Трое стояли, сжатые непроглядной тьмищей ночного леса. Куда идти? Где свои? Где товарищи с катера? Где мичман, капитан-лейтенант Лысенко?
— Подождем, пока развиднеется! — предложил Иванов. — Утром по солнышку определимся, куда топать.
— Ждать надо! — поддержал его Мансур.
— Глядите, дождемся, — сердито сказал Василь. Но ему не оставалось ничего другого, как согласиться.
Наломали, стараясь не делать шума, лапника, улеглись на нем вплотную друг к другу, натянув на головы воротники бушлатов.
Иванов проснулся от холодка, пробравшегося через бушлат. Немножко посветлело. Не пора ли подыматься? И вдруг насторожился: шуршат ветки.
— Идет кто-то! — толкнул в бок Василя, и тот, а за ним и Мансур схватились за карабины.
Таясь за ветвями, Иванов следил. В сером полусвете между сосенками мелькнуло черное: фуражка, бушлат… Свой, флотский.
Иванов окликнул:
— Эй!
Бушлат мгновенно скрылся в хвое. Но через несколько секунд она шевельнулась. Из нее вышел круглолицый, губастый парень с новенькими, еще блескучими нашивками главстаршины на обшлагах бушлата; наизготовку он держал черный немецкий автомат. Разглядев, что перед ним матросы, главстаршина, поглядывая на них черными, чуть навыкате глазами, улыбнулся:
— А я иду, иду — ни флотских, ни армейских… Много вас тут? Кто командир?
— Много ли? — Иванов усмехнулся. — Сколько видишь — весь экипаж налицо. А командир… пока не назначали.
— Анархия — мать порядка? — усмехнулся старшина.