— К сестре ходил.
— К сестре? А почто не к бабе?
— Так не в городе жена.
— Написал бы, чтоб приехала. Она ж у тебя недалече. Ей, поди, тоже свиданьица хочется.
— Писал. Ответила — не может дочку оставить.
— Не может? А ты бы к другой какой закатился. Мало ли в городе… Парень ты молодой.
— Не думал я про это…
— Не думал! — язвительно протянул Семиохин. — Мне бы твои годы — я бы думал, да еще как… — И вздохнул: — Эх, жизнь наша солдатская! И так-то маятно, да еще к тому же без баб. За что нам, грешным, такое наказание?
— За то, наверное, что грешные, — пошутил Кедрачев.
— Чего бы не отдал, чтобы домой отпустили, — вздохнул Семиохин. — Хозяйство ж без хозяина, баба — чего она может? Работника вот пришлось взять…
— Работник-то молодой?
— С молодым я бы жену не оставил. А то настругают там без меня… Да и где молодого найтить, их в солдаты сплошь берут.
— Значит, спокоен за жену?
— Да как сказать? Ведь ежели захочет — найдет кого, не убережешь. А я, как на грех, на молодой женился, как моя первая померла. Мне сорок пять, а теперешней моей — двадцать два.
— И пошла за тебя охотой?
— Из бедного семейства она. Отец с матерью приказали — пошла…
— Ну, в таком разе тебе есть о чем тревожиться.
— Вестимо, есть… Но первейшая забота — хозяйство. Мне бы еще одного работника раздобыть. Слышал я, будто пленных станут в работники давать, в солдатские хозяйства.
— Во, во! — оживился Кедрачев. — Выберешь тогда в нашем лагере австрийца или мадьяра, какого помоложе и поздоровее, чтоб и по хозяйству тебя заменил, и с бабой твоей…
— Иди ты!.. — рассердился Семиохин. — Я про дело говорю…
— И я про дело.
— Да что ты в ем понимаешь? Вам, городским, хорошо: свое отработал, в субботу получку — в карман, а за остальное пусть у хозяина голова болит.
— К сестре ходил.
— К сестре? А почто не к бабе?
— Так не в городе жена.
— Написал бы, чтоб приехала. Она ж у тебя недалече. Ей, поди, тоже свиданьица хочется.
— Писал. Ответила — не может дочку оставить.
— Не может? А ты бы к другой какой закатился. Мало ли в городе… Парень ты молодой.
— Не думал я про это…
— Не думал! — язвительно протянул Семиохин. — Мне бы твои годы — я бы думал, да еще как… — И вздохнул: — Эх, жизнь наша солдатская! И так-то маятно, да еще к тому же без баб. За что нам, грешным, такое наказание?
— За то, наверное, что грешные, — пошутил Кедрачев.
— Чего бы не отдал, чтобы домой отпустили, — вздохнул Семиохин. — Хозяйство ж без хозяина, баба — чего она может? Работника вот пришлось взять…
— Работник-то молодой?
— С молодым я бы жену не оставил. А то настругают там без меня… Да и где молодого найтить, их в солдаты сплошь берут.
— Значит, спокоен за жену?
— Да как сказать? Ведь ежели захочет — найдет кого, не убережешь. А я, как на грех, на молодой женился, как моя первая померла. Мне сорок пять, а теперешней моей — двадцать два.
— И пошла за тебя охотой?
— Из бедного семейства она. Отец с матерью приказали — пошла…
— Ну, в таком разе тебе есть о чем тревожиться.
— Вестимо, есть… Но первейшая забота — хозяйство. Мне бы еще одного работника раздобыть. Слышал я, будто пленных станут в работники давать, в солдатские хозяйства.
— Во, во! — оживился Кедрачев. — Выберешь тогда в нашем лагере австрийца или мадьяра, какого помоложе и поздоровее, чтоб и по хозяйству тебя заменил, и с бабой твоей…
— Иди ты!.. — рассердился Семиохин. — Я про дело говорю…
— И я про дело.
— Да что ты в ем понимаешь? Вам, городским, хорошо: свое отработал, в субботу получку — в карман, а за остальное пусть у хозяина голова болит.