— Это ты, ты виноват! Таскался непонятно где, пока она вынашивала твоё семя! Ты недосмотрел, ты вынудил нас оставить её! Ты никогда её не любил! Ты только желал приобрести чин, обманув её, мечтавшую лишь о близком человеке рядом! Ничего не получишь, пока не найдёшь и не вернёшь сюда, слышишь?! Убирайся! Убирайся с глаз долой! И не возвращайся без моей дочери!
Микаш стоял отупленный, будто не слышал ничего, не чувствовал. Только жёг спину взгляд из леса, из-за каждого дерева, из-за каждого куста. Издевались скинувшие листву, заиндевелые ветви и кристальные иголки: «Потеряешь! Потеряешь! Потеряешь!»
Нет, нельзя потерять то, что никогда ему не принадлежало. Да и не жалко совсем, ни капельки не жалко! Сейчас даже лицо Лайсве истёрлось, точёная фигура, нежный голос, томные ласки. Вспоминая отношения с ней, Микаш казался себе смешным и жалким. Унижений он терпел несравнимо больше, чем в услужении у лорда Тедеску, вёл себя, как распоследний тупица, стелился перед ней. Зачем? Ради обманных поцелуев и благосклонных взглядов, которые предназначались другому? Как же стыдно от собственной глупости!
Но Микаш искал Лайсве исправно, не сдавался, даже когда все отчаялись, хотя в глубине души не желал её находить, как не желал этой свадьбы и этого ребёнка. Не видеть бы её никогда!
Может, и правда пора остановиться? Не вести так тщетно, не поддаваться привычке и упрямству, двинуться вперёд и навсегда захлопнуть дверь. Но почему перед глазами до сих пор постель с кровавыми простынями, а в ушах — злорадство лесной ведьмы: «Потеряешь, глупый, потеряешь. Не её даже, душу свою потеряешь. А без души ты что? Такое же бесполезное и жалкое создание, как и все остальные».
— Сегодня заночуем здесь, а завтра разведаем ту дорогу. Если ничего не найдём, сделаем, как вы хотите, — решился Микаш.
Вихрь снежинок сплетался в силуэт Лайсве. Она танцевала соблазнительно, манила, как безумие Северной звезды. Тонкая стежка вилась в сумраке деревьев, пока не исчезала в чащобе. Нет там Лайсве, нигде нет, сгинула, как та невидаль. Поделом! Завтра всё закончится. Только мороз кусал щёки злыми слезами.
Отряд выехал с рассветом. Свежий снег скрипел под копытами, лошади высоко задирали ноги, всадников нещадно трясло. Обманчивая стежка всё вихляла между кручами и оврагами, огороженная частоколом елей. Из низкого заиндевелого кустарника выглядывали острые сучья поваленных деревьев. Уже змеились тенями синие сумерки, а ничего не менялось, словно леший заблудил отряд по кругу.
— Едем назад? — забеспокоился Ульрих.
— Последний поворот, — ответил Микаш. Надо очистить совесть.
Он подтолкнул мощного рыже-чалого жеребца вперёд. Бесстрашный Беркут давно пал смертью храбрых. Медное грызло его узды на чёрных волосах из его же хвоста болталось у Микаша на шее. Талисман и память о верном товарище. Ушли весёлые денёчки ратных подвигов и воинской доблести, ушла чистая и полная надежд молодость — безвозвратно. Пора заканчивать!
Микаш обернулся. Отряд пропал! Его поглотили непроглядно-сизые щупальца тумана.
Конь захрапел, испуганно раздувая ноздри. Микаш дёрнул поводом, осаживая, но жеребец закусил удила и рванул наутёк. Микаш едва не вылетел из седла. Свистело в ушах, залепляли глаза белые хлопья. В сугроб не свернуть — узкая колея, а по бокам демон ногу сломит.
Отовсюду выглядывали колдовские глаза. Ночная синь сгущалась в плотные фигуры демонов. Они заступали дорогу спереди и сзади. Ели выворачивали из снега могучие корни, сосны вытягивали узловатые ветви, зловеще поскрипывали стволы.
Вылетали из скрытых сугробами бочагов болотные огоньки, жалили лицо, слепили, набивались в рот и уши. Скалились в кустах зубастые варги, рычали, пружинясь к прыжку. Подтягивались едва отличимые от снега лешаки, удлинялись седые плети-бороды, чтобы достать до незадачливого всадника.
Сколько нечисти повылезло! Явно мстить собрались: от отряда отделили, окружили. Ишь как расстарались ради леса своего поганого! Плевать на жизнь — она ничего не стоит, но и дешёво победа им не достанется!
Микаш вскинул лук и выпустил стрелу, ещё одну и ещё. Конь присел на задние ноги и попятился. Ему на круп бросился варг, жеребец лягнул его в черепушку. Спереди ещё две твари налетели. Конь взвился на дыбы, отбиваясь копытами и зубами. Микаш отмахивался кистенём, сталкивал копьём. Сколько это длилось?
Твари атаковали со всех сторон когтистым ковром. Конь опрокинулся, взрывая снег до земли. Микаш сгруппировался и тут же подскочил. Варг вцепился его штанину, бедро над коленом пронзила острая боль. Меч со звоном освободился из ножен. Взмах, кровавый росчерк в морозном воздухе. Иссечённый варг отлетел в сторону, даже не заскулив. Но коня уже рвали на части другие демоны.
Микаш бросился к тропе. Острая ветка разодрала одежду и поцарапала плечо. Вокруг лодыжек обвивались седые бороды. Мчались по пятам варги. Микаш раскручивал клинок петлями, пронзая чернильные тени. Ноги вязли в сугробах, проваливались по колено, пот катил градом под ворохом меховых одежд, сердце выпрыгивало из груди. Плечо саднило, рукав набух и отяжелел. Горячая кровь стекала из раны на бедре в сапог. Микаш хромал всё сильнее и отчаянно отбивался.
Сгущалась темень перед рассветом. Вот и костлявая! Пришла, милая, что метель, белая, холодная и нежная одновременно. Микаш протянул руки к танцующей фигуре Лайсве из снежинок. Здравствуй, родная! Я так долго искал тебя, так хотел обнять в этот последний миг!
Зимнюю сказку пронзил огненный шар. Захрупал под копытами снег, зафырчали кони. Свистели стрелы, скалились демоны, подступала Сумеречная рать. Зажглись огненные шары и с гудением устремились в демонов, оставляя лишь запах палёной плоти.
Пронеслись мимо всадники, едва не затоптав. Снежная волна обдала с головой. Пока Микаш отирал глаза, послышался истошный визг, лязгнула сталь.
— Это ты, ты виноват! Таскался непонятно где, пока она вынашивала твоё семя! Ты недосмотрел, ты вынудил нас оставить её! Ты никогда её не любил! Ты только желал приобрести чин, обманув её, мечтавшую лишь о близком человеке рядом! Ничего не получишь, пока не найдёшь и не вернёшь сюда, слышишь?! Убирайся! Убирайся с глаз долой! И не возвращайся без моей дочери!
Микаш стоял отупленный, будто не слышал ничего, не чувствовал. Только жёг спину взгляд из леса, из-за каждого дерева, из-за каждого куста. Издевались скинувшие листву, заиндевелые ветви и кристальные иголки: «Потеряешь! Потеряешь! Потеряешь!»
Нет, нельзя потерять то, что никогда ему не принадлежало. Да и не жалко совсем, ни капельки не жалко! Сейчас даже лицо Лайсве истёрлось, точёная фигура, нежный голос, томные ласки. Вспоминая отношения с ней, Микаш казался себе смешным и жалким. Унижений он терпел несравнимо больше, чем в услужении у лорда Тедеску, вёл себя, как распоследний тупица, стелился перед ней. Зачем? Ради обманных поцелуев и благосклонных взглядов, которые предназначались другому? Как же стыдно от собственной глупости!
Но Микаш искал Лайсве исправно, не сдавался, даже когда все отчаялись, хотя в глубине души не желал её находить, как не желал этой свадьбы и этого ребёнка. Не видеть бы её никогда!
Может, и правда пора остановиться? Не вести так тщетно, не поддаваться привычке и упрямству, двинуться вперёд и навсегда захлопнуть дверь. Но почему перед глазами до сих пор постель с кровавыми простынями, а в ушах — злорадство лесной ведьмы: «Потеряешь, глупый, потеряешь. Не её даже, душу свою потеряешь. А без души ты что? Такое же бесполезное и жалкое создание, как и все остальные».
— Сегодня заночуем здесь, а завтра разведаем ту дорогу. Если ничего не найдём, сделаем, как вы хотите, — решился Микаш.
Вихрь снежинок сплетался в силуэт Лайсве. Она танцевала соблазнительно, манила, как безумие Северной звезды. Тонкая стежка вилась в сумраке деревьев, пока не исчезала в чащобе. Нет там Лайсве, нигде нет, сгинула, как та невидаль. Поделом! Завтра всё закончится. Только мороз кусал щёки злыми слезами.
Отряд выехал с рассветом. Свежий снег скрипел под копытами, лошади высоко задирали ноги, всадников нещадно трясло. Обманчивая стежка всё вихляла между кручами и оврагами, огороженная частоколом елей. Из низкого заиндевелого кустарника выглядывали острые сучья поваленных деревьев. Уже змеились тенями синие сумерки, а ничего не менялось, словно леший заблудил отряд по кругу.
— Едем назад? — забеспокоился Ульрих.
— Последний поворот, — ответил Микаш. Надо очистить совесть.
Он подтолкнул мощного рыже-чалого жеребца вперёд. Бесстрашный Беркут давно пал смертью храбрых. Медное грызло его узды на чёрных волосах из его же хвоста болталось у Микаша на шее. Талисман и память о верном товарище. Ушли весёлые денёчки ратных подвигов и воинской доблести, ушла чистая и полная надежд молодость — безвозвратно. Пора заканчивать!
Микаш обернулся. Отряд пропал! Его поглотили непроглядно-сизые щупальца тумана.
Конь захрапел, испуганно раздувая ноздри. Микаш дёрнул поводом, осаживая, но жеребец закусил удила и рванул наутёк. Микаш едва не вылетел из седла. Свистело в ушах, залепляли глаза белые хлопья. В сугроб не свернуть — узкая колея, а по бокам демон ногу сломит.
Отовсюду выглядывали колдовские глаза. Ночная синь сгущалась в плотные фигуры демонов. Они заступали дорогу спереди и сзади. Ели выворачивали из снега могучие корни, сосны вытягивали узловатые ветви, зловеще поскрипывали стволы.
Вылетали из скрытых сугробами бочагов болотные огоньки, жалили лицо, слепили, набивались в рот и уши. Скалились в кустах зубастые варги, рычали, пружинясь к прыжку. Подтягивались едва отличимые от снега лешаки, удлинялись седые плети-бороды, чтобы достать до незадачливого всадника.
Сколько нечисти повылезло! Явно мстить собрались: от отряда отделили, окружили. Ишь как расстарались ради леса своего поганого! Плевать на жизнь — она ничего не стоит, но и дешёво победа им не достанется!
Микаш вскинул лук и выпустил стрелу, ещё одну и ещё. Конь присел на задние ноги и попятился. Ему на круп бросился варг, жеребец лягнул его в черепушку. Спереди ещё две твари налетели. Конь взвился на дыбы, отбиваясь копытами и зубами. Микаш отмахивался кистенём, сталкивал копьём. Сколько это длилось?
Твари атаковали со всех сторон когтистым ковром. Конь опрокинулся, взрывая снег до земли. Микаш сгруппировался и тут же подскочил. Варг вцепился его штанину, бедро над коленом пронзила острая боль. Меч со звоном освободился из ножен. Взмах, кровавый росчерк в морозном воздухе. Иссечённый варг отлетел в сторону, даже не заскулив. Но коня уже рвали на части другие демоны.
Микаш бросился к тропе. Острая ветка разодрала одежду и поцарапала плечо. Вокруг лодыжек обвивались седые бороды. Мчались по пятам варги. Микаш раскручивал клинок петлями, пронзая чернильные тени. Ноги вязли в сугробах, проваливались по колено, пот катил градом под ворохом меховых одежд, сердце выпрыгивало из груди. Плечо саднило, рукав набух и отяжелел. Горячая кровь стекала из раны на бедре в сапог. Микаш хромал всё сильнее и отчаянно отбивался.
Сгущалась темень перед рассветом. Вот и костлявая! Пришла, милая, что метель, белая, холодная и нежная одновременно. Микаш протянул руки к танцующей фигуре Лайсве из снежинок. Здравствуй, родная! Я так долго искал тебя, так хотел обнять в этот последний миг!
Зимнюю сказку пронзил огненный шар. Захрупал под копытами снег, зафырчали кони. Свистели стрелы, скалились демоны, подступала Сумеречная рать. Зажглись огненные шары и с гудением устремились в демонов, оставляя лишь запах палёной плоти.
Пронеслись мимо всадники, едва не затоптав. Снежная волна обдала с головой. Пока Микаш отирал глаза, послышался истошный визг, лязгнула сталь.