— Я выстою ради Геда. Ему пора вернуться в Дольний мир и отыскать свой путь. А я… я должна исполнить свою миссию.
— Значит, ты действительно готова, — Хорхор разжал пальцы.
Лайсве соступила с порога вросшей в землю избы. Каждое движение — плавное и грациозное. Музыка звучала внутри неё: стучала кровь в ушах, задавая ритм, мелодия обволакивала нежностью и теплотой. Любовь стала в ней главной темой, любовь ко всему, даже к грозному Разрушителю, который не давал Лайсве покоя всю жизнь и собирался продолжать в том же духе.
Никогда она ещё не танцевала так самозабвенно, упиваясь страстью, свободой и горделивой красотой этого действа. Её руки выплетали сложные фигуры, ноги порхали словно птицы. Платье быстро промокло, ткань облепила изгибающееся в пляске тело соблазнительными складками.
Чёрные тучи пропустили солнечные лучи, зазолотился дождь и снег. Деревья поднимали ветви, ликуя. Ветер ласково кутал плечи, избавляясь от горечи дыма. Духи выглядывали из укрытий и наблюдали за Лайсве с восхищением.
Разрушитель замер на опушке, мигая ледяными глазами под наносным пламенем. Остывал покрывавший его тело чёрный панцирь с огненными прожилками. Разрушитель жаждал присоединиться к Лайсве, пускай и упрямо молчал, прячась за деревьями, как прежде — за чужими спинами.
Подойди! Сколько можно желать и не позволять себе чувствовать? Сколько можно мучиться и ревновать к тому, кто недостижимо далёк?
Словно прочитав её мысли, Разрушитель подался вперёд. Каждый шаг всё шире, пока чудище вовсе не побежало. Угольные пластины слетали с него и развеивались пеплом в воздухе. Громадные руки обхватили Лайсве так крепко, что стало трудно дышать, но жар объятий согревал приятной тоской. К глазам подступили слёзы, хотя она столько раз обещала себе не плакать из-за него.
— Моё имя Микаш из села Остенки, которого больше нет, — захрипел Разрушитель отвыкшим говорить голосом. — Я простолюдин, который не знает даже имени своего отца. Я совершаю подвиги, а почести за них получают другие. Вёльва предрекла, что когда-нибудь я превращусь в демона. За душой у меня ничего нет. Сегодня я умру, но хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя больше самой жизни!
Лайсве улыбнулась. Сквозь копоть на его лице проглядывала обожжённая плоть. Что он с собой сотворил? Сколько же времени понадобится, чтобы привести его в порядок?
— Я знаю, почувствовала твою ауру в лесу. Долго же ты!
— Прости! — рычал он скорее, чем попросил.
— Но это же ты на меня обижался. Рада, что ты разобрался в себе и решил, чего хочешь. Ты ведь решил?
Лайсве подозрительно заглянула в сверкавшие сталью глаза.
— Прости! — крикнул он так, что едва не оглушил.
Ох, некоторые вещи никогда не меняются.
— Прощаю.
Лайсве целовала его глаза. Это успокаивало Микаша даже в те дни, когда он мучился от ран. Вот и сейчас он расслаблялся под её губами и пальцами. Рычание сменили натужные хрипы и стоны. Дождь, снег и ветер счищали гарь, возвращая Микашу человеческий облик. Как же сильно ему досталось!
— Ты поедешь со мной? — спросил он намного слабее, но рук не размыкал.
— Мне жалко лес. Ты же всё здесь разнесёшь, если я откажусь, — отшутилась Лайсве.
Стальные глаза снова полыхнули яростью, грозя всему миру:
— Р-р-разнесу!
— Я выстою ради Геда. Ему пора вернуться в Дольний мир и отыскать свой путь. А я… я должна исполнить свою миссию.
— Значит, ты действительно готова, — Хорхор разжал пальцы.
Лайсве соступила с порога вросшей в землю избы. Каждое движение — плавное и грациозное. Музыка звучала внутри неё: стучала кровь в ушах, задавая ритм, мелодия обволакивала нежностью и теплотой. Любовь стала в ней главной темой, любовь ко всему, даже к грозному Разрушителю, который не давал Лайсве покоя всю жизнь и собирался продолжать в том же духе.
Никогда она ещё не танцевала так самозабвенно, упиваясь страстью, свободой и горделивой красотой этого действа. Её руки выплетали сложные фигуры, ноги порхали словно птицы. Платье быстро промокло, ткань облепила изгибающееся в пляске тело соблазнительными складками.
Чёрные тучи пропустили солнечные лучи, зазолотился дождь и снег. Деревья поднимали ветви, ликуя. Ветер ласково кутал плечи, избавляясь от горечи дыма. Духи выглядывали из укрытий и наблюдали за Лайсве с восхищением.
Разрушитель замер на опушке, мигая ледяными глазами под наносным пламенем. Остывал покрывавший его тело чёрный панцирь с огненными прожилками. Разрушитель жаждал присоединиться к Лайсве, пускай и упрямо молчал, прячась за деревьями, как прежде — за чужими спинами.
Подойди! Сколько можно желать и не позволять себе чувствовать? Сколько можно мучиться и ревновать к тому, кто недостижимо далёк?
Словно прочитав её мысли, Разрушитель подался вперёд. Каждый шаг всё шире, пока чудище вовсе не побежало. Угольные пластины слетали с него и развеивались пеплом в воздухе. Громадные руки обхватили Лайсве так крепко, что стало трудно дышать, но жар объятий согревал приятной тоской. К глазам подступили слёзы, хотя она столько раз обещала себе не плакать из-за него.
— Моё имя Микаш из села Остенки, которого больше нет, — захрипел Разрушитель отвыкшим говорить голосом. — Я простолюдин, который не знает даже имени своего отца. Я совершаю подвиги, а почести за них получают другие. Вёльва предрекла, что когда-нибудь я превращусь в демона. За душой у меня ничего нет. Сегодня я умру, но хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя больше самой жизни!
Лайсве улыбнулась. Сквозь копоть на его лице проглядывала обожжённая плоть. Что он с собой сотворил? Сколько же времени понадобится, чтобы привести его в порядок?
— Я знаю, почувствовала твою ауру в лесу. Долго же ты!
— Прости! — рычал он скорее, чем попросил.
— Но это же ты на меня обижался. Рада, что ты разобрался в себе и решил, чего хочешь. Ты ведь решил?
Лайсве подозрительно заглянула в сверкавшие сталью глаза.
— Прости! — крикнул он так, что едва не оглушил.
Ох, некоторые вещи никогда не меняются.
— Прощаю.
Лайсве целовала его глаза. Это успокаивало Микаша даже в те дни, когда он мучился от ран. Вот и сейчас он расслаблялся под её губами и пальцами. Рычание сменили натужные хрипы и стоны. Дождь, снег и ветер счищали гарь, возвращая Микашу человеческий облик. Как же сильно ему досталось!
— Ты поедешь со мной? — спросил он намного слабее, но рук не размыкал.
— Мне жалко лес. Ты же всё здесь разнесёшь, если я откажусь, — отшутилась Лайсве.
Стальные глаза снова полыхнули яростью, грозя всему миру:
— Р-р-разнесу!