Хорхор поддерживал мудрыми советами и наставлениями. Гед боялся оставаться в новом месте, с чужими людьми один, ведь до этого он не бывал в Дольнем мире. Малыш ходил за Лайсве хвостом, но постепенно обвыкался и уже не вздрагивал от каждого шороха. В скором времени он будет бегать по замку так же бесстрашно, как бегал по зачарованному лесу Ирия.
Микаш на людях отмалчивался, а наедине с ним Лайсве удавалось побыть редко. Они лишь обменивались короткими фразами вежливости, ощущая неловкость. Только поздно ночью, когда Лайсве уставшая падала в кровать, Микаш боязливо обнимал её за плечи. Так они лежали до первых петухов.
Распорядитель прибыл накануне празднества и намекнул, что их ждёт приятный сюрприз. Не зря они подготовили такую роскошную церемонию. Распорядитель с лордом Артасом и Лайсве уже обговаривали последние детали, как в зал ворвался рассерженный парикмахер. Манерный и женоподобный беженец из Сальвани вызывал у суровых белоземцев кривые ухмылки.
— Я не могу работать с этим медведем! Наймите лучше зверолорда, чтобы хоть немного его укротить! — визгливо возмущался он.
— Микаш отказался от ваших услуг? — нахмурилась Лайсве.
Парикмахер раздражённо фыркнул.
— Хорошо, мастер Матейас, — она обратилась к сухощавому кастеляну. — Проследите, чтобы моему мужу никто не докучал. Я сама помогу ему подготовиться к празднику.
— Но Лайсве, ты не прислуга! — возмутился лорд Артас.
— Это мой муж, и я имею право проводить с ним время и ухаживать так, как я захочу, — отрезала она.
Отец оглянулся на распорядителя.
— Кодекс этого не порицает, — пожал тот плечами.
Спор исчерпал себя. Лайсве оставила Геда на попечение молодой няньке. Та справлялась со своими обязанностями куда хуже, чем старуха Эгле, но никого лучше отыскать не удалось.
Вернувшись в спальню, Лайсве обнаружила мужа стоящим у незанавешенного окна. Он наблюдал, как заходящее солнце опаляло рыжим макушки сосен вдалеке. Как говорят в народе, сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит.
Лайсве подошла к разложенному на стуле костюму. Белую парчу расшили тонким узором в виде раскинувших крылья соек. Гербом рода Веломри была горлица, но Лайсве настояла на другой птице. Сойка когда-то служила командирским знаком Микаша и очень много для него значила. Памятная вещь обязана была его смягчить. Рукава украшал серебряный позумент, а на груди сверкали начищенные филигранные фибулы. На примерке Микаш выглядел очень внушительно, ни дать ни взять Архимагистр.
Лайсве мечтательно улыбнулась. Тёплая ладонь легла ей на плечо.
— Мне передали, что ты меня искал, — она обернулась и заглянула в вечно стылые глаза мужа.
Он облизнул пересохшие губы. Щёки покрывала густая жёсткая щетина, сбоку одна прядка волос была острижена, а остальные свисали неровным спутанным каскадом. Лайсве подтолкнула мужа к стулу. На тумбе рядом стоял таз с тёплой водой, лежало мыло, бритва с ручкой, украшенной перламутровыми вставками, щётка и гребень. Вначале стоило заняться бритьём. Лайсве густо намылила щёки Микаша. Стылые глаза напряжённо следили за ней.
Лайсве принялась брить его, вспоминая, как делала это раньше. Острое лезвие плавно скользило по щеке, собирая щетину. Нужно чуть усилить нажим, чтобы ничего не пропустить, но не настолько, чтобы испортить совершенство.
Закончив, Лайсве коснулась подбородка, показывая, что Микаш должен запрокинуть голову. Вздрогнул кадык, зрачки затопили почти всю радужку. Не доверял ли он? Боялся ли? Ведь Лайсве снова держала его жизнь в своих руках и могла прервать её одним движением бритвы.
Микаш запрокидывал голову так медленно, что почти слышно было, как хрустят позвонки. Лайсве взялась скрести шею ещё бережней, ведь даже от самой мелкой царапины хрупкое равновесие нарушилось бы.
Но всё обошлось. Лайсве сполоснула мыло с лица Микаша и попробовала пальцем, насколько гладкой стала кожа. Искушение оказалось нестерпимым: Лайсве прикоснулась губами к ямочке на подбородке, над которой работала особенно тщательно. Нежный бархат!
Микаш застыл ледяной статуей и перестал дышать. Лайсве помнила, как он реагировал на её ласки в самом начале их отношений. С годами он почти не изменился.
Хорхор поддерживал мудрыми советами и наставлениями. Гед боялся оставаться в новом месте, с чужими людьми один, ведь до этого он не бывал в Дольнем мире. Малыш ходил за Лайсве хвостом, но постепенно обвыкался и уже не вздрагивал от каждого шороха. В скором времени он будет бегать по замку так же бесстрашно, как бегал по зачарованному лесу Ирия.
Микаш на людях отмалчивался, а наедине с ним Лайсве удавалось побыть редко. Они лишь обменивались короткими фразами вежливости, ощущая неловкость. Только поздно ночью, когда Лайсве уставшая падала в кровать, Микаш боязливо обнимал её за плечи. Так они лежали до первых петухов.
Распорядитель прибыл накануне празднества и намекнул, что их ждёт приятный сюрприз. Не зря они подготовили такую роскошную церемонию. Распорядитель с лордом Артасом и Лайсве уже обговаривали последние детали, как в зал ворвался рассерженный парикмахер. Манерный и женоподобный беженец из Сальвани вызывал у суровых белоземцев кривые ухмылки.
— Я не могу работать с этим медведем! Наймите лучше зверолорда, чтобы хоть немного его укротить! — визгливо возмущался он.
— Микаш отказался от ваших услуг? — нахмурилась Лайсве.
Парикмахер раздражённо фыркнул.
— Хорошо, мастер Матейас, — она обратилась к сухощавому кастеляну. — Проследите, чтобы моему мужу никто не докучал. Я сама помогу ему подготовиться к празднику.
— Но Лайсве, ты не прислуга! — возмутился лорд Артас.
— Это мой муж, и я имею право проводить с ним время и ухаживать так, как я захочу, — отрезала она.
Отец оглянулся на распорядителя.
— Кодекс этого не порицает, — пожал тот плечами.
Спор исчерпал себя. Лайсве оставила Геда на попечение молодой няньке. Та справлялась со своими обязанностями куда хуже, чем старуха Эгле, но никого лучше отыскать не удалось.
Вернувшись в спальню, Лайсве обнаружила мужа стоящим у незанавешенного окна. Он наблюдал, как заходящее солнце опаляло рыжим макушки сосен вдалеке. Как говорят в народе, сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит.
Лайсве подошла к разложенному на стуле костюму. Белую парчу расшили тонким узором в виде раскинувших крылья соек. Гербом рода Веломри была горлица, но Лайсве настояла на другой птице. Сойка когда-то служила командирским знаком Микаша и очень много для него значила. Памятная вещь обязана была его смягчить. Рукава украшал серебряный позумент, а на груди сверкали начищенные филигранные фибулы. На примерке Микаш выглядел очень внушительно, ни дать ни взять Архимагистр.
Лайсве мечтательно улыбнулась. Тёплая ладонь легла ей на плечо.
— Мне передали, что ты меня искал, — она обернулась и заглянула в вечно стылые глаза мужа.
Он облизнул пересохшие губы. Щёки покрывала густая жёсткая щетина, сбоку одна прядка волос была острижена, а остальные свисали неровным спутанным каскадом. Лайсве подтолкнула мужа к стулу. На тумбе рядом стоял таз с тёплой водой, лежало мыло, бритва с ручкой, украшенной перламутровыми вставками, щётка и гребень. Вначале стоило заняться бритьём. Лайсве густо намылила щёки Микаша. Стылые глаза напряжённо следили за ней.
Лайсве принялась брить его, вспоминая, как делала это раньше. Острое лезвие плавно скользило по щеке, собирая щетину. Нужно чуть усилить нажим, чтобы ничего не пропустить, но не настолько, чтобы испортить совершенство.
Закончив, Лайсве коснулась подбородка, показывая, что Микаш должен запрокинуть голову. Вздрогнул кадык, зрачки затопили почти всю радужку. Не доверял ли он? Боялся ли? Ведь Лайсве снова держала его жизнь в своих руках и могла прервать её одним движением бритвы.
Микаш запрокидывал голову так медленно, что почти слышно было, как хрустят позвонки. Лайсве взялась скрести шею ещё бережней, ведь даже от самой мелкой царапины хрупкое равновесие нарушилось бы.
Но всё обошлось. Лайсве сполоснула мыло с лица Микаша и попробовала пальцем, насколько гладкой стала кожа. Искушение оказалось нестерпимым: Лайсве прикоснулась губами к ямочке на подбородке, над которой работала особенно тщательно. Нежный бархат!
Микаш застыл ледяной статуей и перестал дышать. Лайсве помнила, как он реагировал на её ласки в самом начале их отношений. С годами он почти не изменился.