И мы обе захихикали.
В десять часов мы поднялись вверх по холму к Тёрнер-стрит. Но только когда добрались до последнего перекрёстка, поняли, насколько здесь всё изменилось.
На этой улице стояло двенадцать домов, и все они были освещены. Горели даже четыре уличных фонаря. В двух домах свет был, похоже, во всех комнатах, но в других светились одно-два окна. Фай застыла на месте, тихонько скуля, как щенок, который ушибся. Я не могла поверить своим глазам. Мы как будто очутились в Диснейленде. Или в Стране чудес. Вот только нас тут никакие чудеса не ждали. Нас тут ждала опасность. Я потянула Фай назад, и мы спрятались за ближайшим деревом.
– И что ты думаешь? – спросила я.
Фай встряхнула головой, на глазах у неё выступили слёзы, она пыталась их подавить.
– Я их ненавижу! Что они здесь делают? Пусть убираются туда, откуда пришли!
Мы наблюдали около часа. Время от времени какой-нибудь солдат входил в один из домов или выходил из другого. Мы хотели было подобраться ближе, чтобы рассмотреть всё получше, но едва тронулись с места, как услышали, что вверх по дороге идёт машина. Мы снова укрылись за деревом. Последняя модель «ягуара» проехала мимо нас и повернула на Тёрнер-стрит. В свете фар я заметила кое-что ещё: перед двумя домами затаились охранники. Нам с Фай просто повезло, что мы не успели пройти дальше. «Ягуар» остановился перед домом соседей Фай, ярко освещённым двухэтажным деревянным особняком с высоким фронтоном. Как только автомобиль замер на месте, охранники поспешили выскочить из кустов и открыть задние дверцы, отдав честь человеку в мундире, выбравшемуся из салона машины. Хотя он носил такой же камуфляж, как и все остальные, его выделял головной убор. Это был офицер высокого ранга, и мы начали понимать, для чего приспособили здешние дома. Здесь поселилось их руководство. Холм Снобов так им и остался.
Мы вернулись в дом учителя музыки, чтобы обо всём рассказать остальным, но Гомер спал, и Ли тоже, к моему тайному облегчению. А мы настолько расстроились, что не стали будить ребят. Робин, стоявшая на посту, не спала, конечно, так что мы несколько минут рассказывали ей обо всём, а потом отправились в постель. Я легла вместе с Фай, что спасло меня от принятия трудного решения по части моей любовной жизни. Проспали мы до девяти утра, а потом собрались все вместе, чтобы обсудить увиденное нами на Тёрнер-стрит.
Мы устроились у окна в эркере, откуда могли наблюдать за улицей. Это был хороший разговор, один из лучших, который мы вели всей компанией за последнее время. Я улеглась головой на колени Ли и рассказала мальчикам, что мы с Фай уже поведали ночью Робин. После того как Фай добавила кое-что от себя, заговорила Робин.
– Я ночью на несколько минут оставила пост, – сказала она. – Мне просто необходимо было немного прогуляться, чтобы не заснуть. Так что я дошла до парка в конце улицы и вернулась обратно. И вот что забавно: там есть кое-что, мимо чего я проходила тысячу раз и никогда не замечала. Но этой ночью заметила.
Последовала пауза.
– Ладно, – заговорил наконец Гомер. – Сдаюсь. Что это было? Животное, растение, камень?
Робин скривилась:
– Военный мемориал.
– Ну и… – буркнул Гомер.
– Точно! – откликнулась Фай. – Я же знала, что он там есть. Я даже возлагала к нему венок в шестом классе.
– Но ты хоть раз всмотрелась в него? – спросила Робин. – Я хочу сказать, как следует?
– Вообще-то, нет.
– Я тоже. Но этой ночью я присмотрелась. И мне стало грустно. Там множество имён, а имена погибших отмечены звёздочкой. Четыре войны – и сорок погибших только в нашем маленьком округе. А внизу нечто вроде цитаты, не знаю, может, из какого-то стихотворения… Там написано… – Робин посмотрела на своё запястье и с некоторым трудом разобрала крошечные буквы, которые сама же там написала: – «Война – это наша кара, но война сделала нас мудрее, и мы, сражаясь за свою свободу, свободны».
– Что значит «кара»? – спросил Гомер.
– Это когда с тобой случается что-то дурное? – спросила Фай, обращаясь ко мне. – Нечто по-настоящему, действительно плохое.
– Ну… Вспомним гунна Аттилу, его ведь называли карой господней, – ответила я, смутно припоминая уроки истории в седьмом классе.
И мы обе захихикали.
В десять часов мы поднялись вверх по холму к Тёрнер-стрит. Но только когда добрались до последнего перекрёстка, поняли, насколько здесь всё изменилось.
На этой улице стояло двенадцать домов, и все они были освещены. Горели даже четыре уличных фонаря. В двух домах свет был, похоже, во всех комнатах, но в других светились одно-два окна. Фай застыла на месте, тихонько скуля, как щенок, который ушибся. Я не могла поверить своим глазам. Мы как будто очутились в Диснейленде. Или в Стране чудес. Вот только нас тут никакие чудеса не ждали. Нас тут ждала опасность. Я потянула Фай назад, и мы спрятались за ближайшим деревом.
– И что ты думаешь? – спросила я.
Фай встряхнула головой, на глазах у неё выступили слёзы, она пыталась их подавить.
– Я их ненавижу! Что они здесь делают? Пусть убираются туда, откуда пришли!
Мы наблюдали около часа. Время от времени какой-нибудь солдат входил в один из домов или выходил из другого. Мы хотели было подобраться ближе, чтобы рассмотреть всё получше, но едва тронулись с места, как услышали, что вверх по дороге идёт машина. Мы снова укрылись за деревом. Последняя модель «ягуара» проехала мимо нас и повернула на Тёрнер-стрит. В свете фар я заметила кое-что ещё: перед двумя домами затаились охранники. Нам с Фай просто повезло, что мы не успели пройти дальше. «Ягуар» остановился перед домом соседей Фай, ярко освещённым двухэтажным деревянным особняком с высоким фронтоном. Как только автомобиль замер на месте, охранники поспешили выскочить из кустов и открыть задние дверцы, отдав честь человеку в мундире, выбравшемуся из салона машины. Хотя он носил такой же камуфляж, как и все остальные, его выделял головной убор. Это был офицер высокого ранга, и мы начали понимать, для чего приспособили здешние дома. Здесь поселилось их руководство. Холм Снобов так им и остался.
Мы вернулись в дом учителя музыки, чтобы обо всём рассказать остальным, но Гомер спал, и Ли тоже, к моему тайному облегчению. А мы настолько расстроились, что не стали будить ребят. Робин, стоявшая на посту, не спала, конечно, так что мы несколько минут рассказывали ей обо всём, а потом отправились в постель. Я легла вместе с Фай, что спасло меня от принятия трудного решения по части моей любовной жизни. Проспали мы до девяти утра, а потом собрались все вместе, чтобы обсудить увиденное нами на Тёрнер-стрит.
Мы устроились у окна в эркере, откуда могли наблюдать за улицей. Это был хороший разговор, один из лучших, который мы вели всей компанией за последнее время. Я улеглась головой на колени Ли и рассказала мальчикам, что мы с Фай уже поведали ночью Робин. После того как Фай добавила кое-что от себя, заговорила Робин.
– Я ночью на несколько минут оставила пост, – сказала она. – Мне просто необходимо было немного прогуляться, чтобы не заснуть. Так что я дошла до парка в конце улицы и вернулась обратно. И вот что забавно: там есть кое-что, мимо чего я проходила тысячу раз и никогда не замечала. Но этой ночью заметила.
Последовала пауза.
– Ладно, – заговорил наконец Гомер. – Сдаюсь. Что это было? Животное, растение, камень?
Робин скривилась:
– Военный мемориал.
– Ну и… – буркнул Гомер.
– Точно! – откликнулась Фай. – Я же знала, что он там есть. Я даже возлагала к нему венок в шестом классе.
– Но ты хоть раз всмотрелась в него? – спросила Робин. – Я хочу сказать, как следует?
– Вообще-то, нет.
– Я тоже. Но этой ночью я присмотрелась. И мне стало грустно. Там множество имён, а имена погибших отмечены звёздочкой. Четыре войны – и сорок погибших только в нашем маленьком округе. А внизу нечто вроде цитаты, не знаю, может, из какого-то стихотворения… Там написано… – Робин посмотрела на своё запястье и с некоторым трудом разобрала крошечные буквы, которые сама же там написала: – «Война – это наша кара, но война сделала нас мудрее, и мы, сражаясь за свою свободу, свободны».
– Что значит «кара»? – спросил Гомер.
– Это когда с тобой случается что-то дурное? – спросила Фай, обращаясь ко мне. – Нечто по-настоящему, действительно плохое.
– Ну… Вспомним гунна Аттилу, его ведь называли карой господней, – ответила я, смутно припоминая уроки истории в седьмом классе.