Примерно на середине лестницы Гомер и Робин нашли небольшое окно, которое можно было бы использовать для наблюдения, и стали устраиваться там. Я не удержалась от закравшейся в мой ум подобно червяку противненькой мысли: может, Гомер вызвался первым занять наблюдательный пост из-за того, что Робин назвала меня самой храброй? Гомеру это наверняка не понравилось. По его мнению, героями могут быть только парни, они всегда впереди девушек.
И вероятно, именно поэтому я решила, что никогда не позволю Гомеру одержать надо мной верх.
Мы захватили с собой бумагу и карандаши, чтобы записывать все наблюдения в течение дня. И мы заметно волновались. Это ведь то же самое, что с оружием… Есть разница между группой подростков, которые прячутся в буше, живут где-то в лесу, и группой вооружённых партизан, собирающих и фиксирующих информацию о вражеских передвижениях. Мы видели много военных фильмов и прочли достаточно книг, чтобы понимать, как это выглядит. Но мы нашли в стене башни дыру, где можно было спрятать бумаги, если вдруг нас заметят, и там они, насколько мы понимали, остались бы навсегда.
Мы хотели точно знать, кто и когда входит в дома на Тёрнер-стрит, кто и когда выходит, вообще разобраться, что творится на этой улице. И хотя вслух никто об этом не говорил, все понимали, что таким образом мы готовим следующее нападение. Оно могло стать трудным – возможно, самым трудным и опасным, – так что мы должны спланировать всё как можно тщательнее.
В пять часов Фай, Ли и я оставили Гомера и Робин в церкви. Им предстояло провести целый день в холоде, скуке и неудобствах. Но, вернувшись в дом учителя музыки, мы тоже не очень-то веселились. Одному всё так же приходилось стоять на страже – а это само по себе опасно и скучно, – так что большую часть времени мы болтались поблизости от дежурного, играя в разную ерунду. Когда дежурила Фай, мы с Ли ушли в гостиную и немножко пообнимались. Мне хотелось продолжить, но Ли выглядел рассеянным. Думаю, его очень тревожило, что мы замыслили новую атаку на врага, а это означало очередной шанс оказаться раненым или убитым. И чему тут удивляться? Но я, похоже, лучше справлялась со своими мыслями, чем Ли. И это было странно. В прежние дни я нервничала, даже ожидая очередной игры в нетбол или готовясь отвечать на уроке английского. В сравнении с этим наши сегодняшние заботы должны были бы привести меня в состояние буйства.
Гомер и Робин просидели в церкви до полуночи, и это воистину было героизмом. В полной мере я осознала это, только когда мы с Фай сменили их. Но они провели время не зря. Вообще-то, их записи оказались очень опасными, что подтвердило обоснованность нашей тревоги: попадаться с такими бумагами было ни в коем случае нельзя.
В больших особняках кипела жизнь. Целая стая дорогих авто – два «ягуара» и три «мерседеса» – весь день сновали туда-сюда. В них ездили как минимум шесть важных персон, все в офицерских мундирах, охрана встречала и провожала их с величайшим почтением. Судя по всему, один дом служил штабом, а два других – жильём для командующих и их жён. Другие особняки, включая дом Фай, использовались только охраной.
Солдаты стояли у всех домов, но тщательнее всего охранялся нынешний штаб. Пост менялся там каждые четыре часа. Особняк, где располагался штаб, охраняли четыре человека, а у остальных их было по два. Солдаты, как сообщили Гомер и Робин, попадались совершенно разные: одни выглядели умными и подтянутыми, другие – неопрятными и ленивыми.
– Они не похожи на отборных воинов, – сказала Робин. – Вроде тех патрулей на шоссе. Молодым на вид лет пятнадцать, а самому старшему, похоже, лет пятьдесят.
Мыс Фай устроились в башне перед рассветом. Внутри было жутко холодно. Нам приходилось каждые полчаса по очереди отправляться на прогулку по церковному помещению. Мы надели на себя столько одежды, что выглядели как кочаны капусты. Фай заставила меня несколько минут заниматься гимнастикой, чтобы я согрелась, но в таком наряде это оказалось слишком тяжело. На улице до восьми утра было тихо, а потом произошла смена охраны на постах. Фай записала: «8.00 – смена караула».
– Ты должна писать: «ноль восемь ноль-ноль», – подсказала я. – Как у военных.
Перед каждым из особняков на пост заступили новые люди, а другие удалились. Мы заметили, что внутри зданий тоже возникла некая активность. На верхнем этаже дома рядом с домом Фай к окну подошёл какой-то мужчина, в одних носках, и стоял там с минуту, глядя наружу. Фай согнулась от смеха, когда мужчина поднял одну руку, потом другую, орошая подмышки дезодорантом. Из другого дома вышла женщина в бело-зелёном спортивном костюме и трусцой побежала по улице.
Похоже, офицерам пора было в офисы… Может, как раз поэтому их называют офицерами? Как бы то ни было, без пяти девять люди начали покидать особняки. Некоторые были в обычных военных мундирах, но шестеро выглядели большими шишками. И одного из них мы с Фай уже видели в «ягуаре». Все они отправились в старый кирпичный дом примерно на середине Тёрнер-стрит.
– Этот дом принадлежал доктору Берджесу, – сказала Фай. – Красивый.
Время шло, и мы уже с трудом вспоминали о том, что заняты чем-то небезопасным. Мы словно просто наблюдали за самой обыкновенной деловой жизнью. Машины приезжали и уезжали, люди входили в дома и выходили из них, и, если на улице становилось совсем тихо, мы даже могли расслышать, как звонят телефоны.
Перерыв на обед начался в половине первого, когда все снова разбрелись по домам. Некоторые устроились прямо на улице, в неярком солнечном свете, и ели что-то принесённое в пластиковых контейнерах. Из кухонь разносились аппетитные ароматы, отчего рты у нас наполнялись слюной, а в животах урчало. Мы тоже уныло пообедали сухими хлебцами «Вита бритс», намазанными джемом, пастой веджимайт или мёдом. Это было совсем неплохо, хотя я ужасно соскучилась по такой маленькой роскоши, как сливочное масло или маргарин. Мне отчаянно хотелось горячей еды, чего-нибудь с мясом, вроде того что готовили в домах для военных.
До четырёх тридцати пяти ничего особенного не происходило, а потом мы увидели нечто такое, что едва не заставило нас проглотить собственные языки. Я наблюдала, а Фай в этот момент отправилась пробежаться по церкви, чтобы немного согреться. Она только-только вернулась и стояла рядом со мной, прислонившись к стене и тяжело дыша.
– Ох, Фай, видео с такой аэробикой никто не купит, – сказала я. – Эй, смотри, ещё машина!
Фай повернулась к окну и тоже стала смотреть, как останавливается автомобиль. Это была новая машина, её мы прежде не видели, – «рейнджровер».
– Это машина семьи Риджуэй! – негодующим тоном заметила Фай.
Она явно рассердилась, будто это – самое серьёзное преступление, совершенное за всё время войны.
– Пойди и арестуй их, – сказала я, не сводя с машины глаз.
Примерно на середине лестницы Гомер и Робин нашли небольшое окно, которое можно было бы использовать для наблюдения, и стали устраиваться там. Я не удержалась от закравшейся в мой ум подобно червяку противненькой мысли: может, Гомер вызвался первым занять наблюдательный пост из-за того, что Робин назвала меня самой храброй? Гомеру это наверняка не понравилось. По его мнению, героями могут быть только парни, они всегда впереди девушек.
И вероятно, именно поэтому я решила, что никогда не позволю Гомеру одержать надо мной верх.
Мы захватили с собой бумагу и карандаши, чтобы записывать все наблюдения в течение дня. И мы заметно волновались. Это ведь то же самое, что с оружием… Есть разница между группой подростков, которые прячутся в буше, живут где-то в лесу, и группой вооружённых партизан, собирающих и фиксирующих информацию о вражеских передвижениях. Мы видели много военных фильмов и прочли достаточно книг, чтобы понимать, как это выглядит. Но мы нашли в стене башни дыру, где можно было спрятать бумаги, если вдруг нас заметят, и там они, насколько мы понимали, остались бы навсегда.
Мы хотели точно знать, кто и когда входит в дома на Тёрнер-стрит, кто и когда выходит, вообще разобраться, что творится на этой улице. И хотя вслух никто об этом не говорил, все понимали, что таким образом мы готовим следующее нападение. Оно могло стать трудным – возможно, самым трудным и опасным, – так что мы должны спланировать всё как можно тщательнее.
В пять часов Фай, Ли и я оставили Гомера и Робин в церкви. Им предстояло провести целый день в холоде, скуке и неудобствах. Но, вернувшись в дом учителя музыки, мы тоже не очень-то веселились. Одному всё так же приходилось стоять на страже – а это само по себе опасно и скучно, – так что большую часть времени мы болтались поблизости от дежурного, играя в разную ерунду. Когда дежурила Фай, мы с Ли ушли в гостиную и немножко пообнимались. Мне хотелось продолжить, но Ли выглядел рассеянным. Думаю, его очень тревожило, что мы замыслили новую атаку на врага, а это означало очередной шанс оказаться раненым или убитым. И чему тут удивляться? Но я, похоже, лучше справлялась со своими мыслями, чем Ли. И это было странно. В прежние дни я нервничала, даже ожидая очередной игры в нетбол или готовясь отвечать на уроке английского. В сравнении с этим наши сегодняшние заботы должны были бы привести меня в состояние буйства.
Гомер и Робин просидели в церкви до полуночи, и это воистину было героизмом. В полной мере я осознала это, только когда мы с Фай сменили их. Но они провели время не зря. Вообще-то, их записи оказались очень опасными, что подтвердило обоснованность нашей тревоги: попадаться с такими бумагами было ни в коем случае нельзя.
В больших особняках кипела жизнь. Целая стая дорогих авто – два «ягуара» и три «мерседеса» – весь день сновали туда-сюда. В них ездили как минимум шесть важных персон, все в офицерских мундирах, охрана встречала и провожала их с величайшим почтением. Судя по всему, один дом служил штабом, а два других – жильём для командующих и их жён. Другие особняки, включая дом Фай, использовались только охраной.
Солдаты стояли у всех домов, но тщательнее всего охранялся нынешний штаб. Пост менялся там каждые четыре часа. Особняк, где располагался штаб, охраняли четыре человека, а у остальных их было по два. Солдаты, как сообщили Гомер и Робин, попадались совершенно разные: одни выглядели умными и подтянутыми, другие – неопрятными и ленивыми.
– Они не похожи на отборных воинов, – сказала Робин. – Вроде тех патрулей на шоссе. Молодым на вид лет пятнадцать, а самому старшему, похоже, лет пятьдесят.
Мыс Фай устроились в башне перед рассветом. Внутри было жутко холодно. Нам приходилось каждые полчаса по очереди отправляться на прогулку по церковному помещению. Мы надели на себя столько одежды, что выглядели как кочаны капусты. Фай заставила меня несколько минут заниматься гимнастикой, чтобы я согрелась, но в таком наряде это оказалось слишком тяжело. На улице до восьми утра было тихо, а потом произошла смена охраны на постах. Фай записала: «8.00 – смена караула».
– Ты должна писать: «ноль восемь ноль-ноль», – подсказала я. – Как у военных.
Перед каждым из особняков на пост заступили новые люди, а другие удалились. Мы заметили, что внутри зданий тоже возникла некая активность. На верхнем этаже дома рядом с домом Фай к окну подошёл какой-то мужчина, в одних носках, и стоял там с минуту, глядя наружу. Фай согнулась от смеха, когда мужчина поднял одну руку, потом другую, орошая подмышки дезодорантом. Из другого дома вышла женщина в бело-зелёном спортивном костюме и трусцой побежала по улице.
Похоже, офицерам пора было в офисы… Может, как раз поэтому их называют офицерами? Как бы то ни было, без пяти девять люди начали покидать особняки. Некоторые были в обычных военных мундирах, но шестеро выглядели большими шишками. И одного из них мы с Фай уже видели в «ягуаре». Все они отправились в старый кирпичный дом примерно на середине Тёрнер-стрит.
– Этот дом принадлежал доктору Берджесу, – сказала Фай. – Красивый.
Время шло, и мы уже с трудом вспоминали о том, что заняты чем-то небезопасным. Мы словно просто наблюдали за самой обыкновенной деловой жизнью. Машины приезжали и уезжали, люди входили в дома и выходили из них, и, если на улице становилось совсем тихо, мы даже могли расслышать, как звонят телефоны.
Перерыв на обед начался в половине первого, когда все снова разбрелись по домам. Некоторые устроились прямо на улице, в неярком солнечном свете, и ели что-то принесённое в пластиковых контейнерах. Из кухонь разносились аппетитные ароматы, отчего рты у нас наполнялись слюной, а в животах урчало. Мы тоже уныло пообедали сухими хлебцами «Вита бритс», намазанными джемом, пастой веджимайт или мёдом. Это было совсем неплохо, хотя я ужасно соскучилась по такой маленькой роскоши, как сливочное масло или маргарин. Мне отчаянно хотелось горячей еды, чего-нибудь с мясом, вроде того что готовили в домах для военных.
До четырёх тридцати пяти ничего особенного не происходило, а потом мы увидели нечто такое, что едва не заставило нас проглотить собственные языки. Я наблюдала, а Фай в этот момент отправилась пробежаться по церкви, чтобы немного согреться. Она только-только вернулась и стояла рядом со мной, прислонившись к стене и тяжело дыша.
– Ох, Фай, видео с такой аэробикой никто не купит, – сказала я. – Эй, смотри, ещё машина!
Фай повернулась к окну и тоже стала смотреть, как останавливается автомобиль. Это была новая машина, её мы прежде не видели, – «рейнджровер».
– Это машина семьи Риджуэй! – негодующим тоном заметила Фай.
Она явно рассердилась, будто это – самое серьёзное преступление, совершенное за всё время войны.
– Пойди и арестуй их, – сказала я, не сводя с машины глаз.